Иностранный легион

— Ладно! — перебил я. — Надоело! Что у тебя вышло с артишоком?

— А что вышло? — огрызнулся Лум-Лум. — Вышла драка и больше ничего. А что мне, целоваться с ним, что ли, если он к моей бабе лезет? Вот я и дал ему по носу. А он мне. Все честь честью. В это время приходит ван дер Вааст и кладет ему руку на плечо: «Вы арестованы».

Мотив ревности, неожиданно выдвинутый Лум- Лумом, по-моему, сыграл в этом деле все-таки не последнюю роль. Но вид у моего приятеля был неважный, Лум-Лум уже понимал, что поступил глупо.

— А что, если он шпион, этот артишок? — угрюмо буркнул он.

Но это была только слабая попытка успокоить самого себя.

— Он не шпион, а ты баран! О святая дева! Как легко вести войну, когда армия состоит из баранов! — кричала Зюльма.

Вскоре мы с Лум-Лумом ушли. Он был мрачен и молчалив и просил меня не говорить при товарищах, что его побила баба: нечем гордиться. Однако мучил его не только стыд, но и раскаяние. Он чувствовал, что есть какая-то живая связь между нашей страшной жизнью и прокламацией Рабочего комитета, которую привез артиллерист.

— Почему она была подписана «Рабочий комитет», Самовар? При чем тут рабочие?

Ливень разразился к вечеру. Он начался неожиданно. Сначала отдельные тяжелые капли падали четко, как крупные снаряды, потом дождь зачастил, как скорострельная полевая артиллерия, потом пошел ливень, как ураганный огонь, когда все смешивается в одном непрерывном потоке.

Началось с вечера и продолжалось всю ночь. Пост № 6 стал наполняться водой. Вода поднималась все выше.

В яме у нас было выкопано две ниши для спанья — две неглубокие выемки в стенах. Вышина их едва достигала полуметра, и пробираться туда мы могли только ползком. Там было грязно и душно, гнилая солома кишела вшами. Все же мы там кое-как отдыхали.

Сейчас обе ниши были затоплены. Мы стояли в яме.

Ночью пришел лейтенант Рейналь.

— Довольно паршиво! — сказал он. — Все-таки советую быть начеку. Кто старший по команде? Бланшар? Пойните — не спать! Хоть одного дежурного держите у бойницы.

Он отвел меня в сторону и прибавил:

— В такую погоду даже буйнопомешанные в атаки не выходят. Но в такую погоду растут грибы. Я пришел предупредить вас: майор Андре бродит по самым далеким углам. Он ищет, не укрылся ли кто от дождя. Поняли? Это гриб ядовитый. Делайте что хотите, но чтоб у бойницы стоял дежурный.

В пехотном полку, где лейтенант Рейналь начал войну рядовым и за храбрость получил офицерские галуны, он был дружен с солдатской массой и поэтому считался неблагонадежным. Его спихнули в Иностранный легион, считая, что среди нашего темного и разноязычного сброда он будет не так опасен. Майор Андре ненавидел его. Он презрительно называл лейтенанта штатским, хотя у Рейналя вся грудь была в орденах.

Лейтенант оставил нам немного табаку и ушел.

Его предупреждение оправдалось. Вскоре в яме сверкнул короткий луч карманного фонарика: майор. Это был его первый визит к нам. Вода доходила майору едва не до колен. Не обращая на это внимания, он прошел к месту часового. Увидев, что у стенки стоят фигуры с винтовками в руках, он повернул назад и ушел так же молча, как пришел.

Тогда мы отправились в большие рвы — поискать, не найдется ли там досок или бревен, чтобы замостить наш окоп и защитить себя от наводнения.

Было темно. Ливень не ослабевал. Найти нужные материалы было трудно.

Мы все же нашли несколько обломанных балок и понесли к себе.

Выбираясь из рва, мы услышали шагах в двух от себя возню и кряхтенье. Мы думали, что это наши, но из другого поста.

— Дождевая вода полезна для ращения волос! — крикнул Лум-Лум в темноту.

Однако нам ответили по-немецки.

— Что, — спросил чей-то голос, — у вас тоже дождь идет?

Нас обрадовала эта неожиданная встреча. Мы остановились, чтобы помочь немцам вытащить бревно, торчавшее из земли. Когда это было сделано, немцы вежливо сказали нам «мерси» и унесли бревно к себе, а мы потащили свою добычу — к себе.

Мы бегали ко рвам за материалом несколько раз в течение этой ночи и каждый раз встречали немцев. Все были заняты одним делом.

Ливень, начавшийся внезапно, так же внезапно и прекратился.

— Артиллерия неприятеля приведена к молчанию, — определил Пузырь стилем официальных сводок.

Когда солнце взошло, мы увидели друг друга: все стояли мокрые насквозь, выше колена в воде, испачканные глиной и грязью. У всех были распухшие лица. В глазах неуклюже ворочалось безумие.

— Ну вот! — сказал Хозе.

Никто ничего не ответил.

Вода не стекала.

— Эй, носороги! — раздался из глубины коридора голос Джаффара. Турок принес кофе. — Кому чашечку помоев? Кому помоев? — кричал он.

Мы стали вытаскивать из карманов свои жестяные кружки.

Однако прошла минута, другая, а Джаффар не появлялся.

— Эй, зебры, — кричал он, — уберите караульных! Скорей уберите, а то они не пропускают!

— Он хорошо выспался на кухне, скотина! — сказал кто-то.

Джаффар продолжал кричать:

— Уберите контролеров! Они меня не пропускают с помоями!

— Кто хочет дать ему по зубам? — усталым голосом спросил Лум-Лум.

Три человека медленно отделились от стенки.

— Не надо троих! Одного довольно. Иди ты, Самовар!

Шагах в сорока по прямой линии от нашей ямы, в коридоре, был поворот вправо. А за поворотом, шагах в десяти, стоял Джаффар с ведром в руках. Он стоял перед препятствием: два облепленных глиной ганноверских стрелка вывалились из своей могилы в стенке прохода и снова принимали участие в войне: они не позволяли доставить нам кофе.

— Убери этих дураков, рюско! — сказал Джаффар. — Зачем вы их тут положили? Где вы их взяли? Вообще кто они такие?

Джаффар пытался передать мне ведро с кофе и хлеб из рук в руки, но расстояние между нами было длиннее наших рук.

Мне надоела эта возня.

— Да ну тебя к черту! Ты подносчик или я? Выкручивайся, как умеешь, а нам давай кофе! — сказал я Джаффару и вернулся в пост.

Через несколько минут в нашей яме стала спадать вода. И тут пришел Джаффар.

— А ну, кому помоев? Кому чашечку помоев? — весело кричал он.

Кофе успел простыть. В нем было мало сахару.

По обыкновению паясничая и кривляясь, Джаффар сказал, что ему стоило большого труда убрать «этих двух дураков», которые «развалились посреди дороги с единственной целью не дать легионерам пить утренние помои».

Стало ясно, что именно задерживало выход воды из нашего поста, — мертвые стрелки. Я пошел посмотреть — так и есть: Джаффар вытащил их на поверхность и вода схлынула. Мы радостно вздохнули.

Скоро наша артиллерия всадила обычные три снаряда в немецкое расположение. Немецкие пушки выпустили три снаряда в нас,

— Пробило девять! — сказал кто-то.

День начался.

Этот день был отмечен особыми событиями.

— Ступай, Макарона, в роту, попроси, чтобы прислали смену. Иди мокрый, как есть. Пускай видят, — распорядился Лум-Лум.

От мокрой шинели итальянца, от его брюк и обмоток валил густой и противный пар. Макарону бил озноб.

— Какой пост? Номер шесть?

Минуя лейтенанта Рейналя, Миллэ отправился прямо к майору Андре и вышел от него улыбаясь.

— Десять суток старшему по команде Бланшару! За напоминание.

В посту известие произвело большое впечатление.

— Десять суток?! — сказал Лум-Лум. — Он плюет нам в глаза? Хорошо!

В походе сажать солдата под арест трудно, но за штрафное время конфискуют жалованье.

— Значит, десять суток я работаю ради прекрасных глаз принцессы?! — говорил Лум-Лум со злобным весельем в голосе. — Ну, если так, отвернитесь, принцесса, я снимаю штаны, они у меня промокли, я должен просушить их!

Мы все сделали то же самое. Запасное белье было затоплено.

Пост № 6 охранялся шестью совершенно голыми людьми. Винтовки были облеплены и забиты грязью.

В наш пост, как в самый отдаленный и связанный самым неудобным коридором, к тому же штрафной, начальство не заглядывало. Не до нас было и немцам.