Журнал Юность, 1974-7

Искания третьего художника — в сфере колористических решений. Очень привлекательна его работа «Продавцы цветов», где в каком-то странном недиссонирующем противоречии — нежные тона и широкий энергичный мазок. Интересны, взволнованны и некоторые его пейзажи. Они с нарочито искаженными вертикалями и горизонталями, с «испорченной» геометрией.

В парке имени Кирова в Тбилиси стоит современное здание, опоясанное галереями. Это шахматный клуб. Интерьер его оформили О. Кочакидзе, А. Словинский и Ю. Чикваидзе. Большие панно — резьба по камню, дереву и инкрустация — являют собой сцены из «жизни» шахматных фигур. Выразительные ферзи и пешки, ладьи и короли веселы, загадочны и галантны. Особенно привлекательны инкрустированные панно — эдакие огромные деревянные гобелены, теплые по фактуре и цвету. Колористическое решение их строится на естественном цветовом контрасте разных пород дерева. 12 таких гобеленов украшают стены фойе и уютного полукруглого зрительного зала — здесь они особенно органично входят в архитектурную плоть здания.

Работа художников в монументально-декоративном искусстве по-своему возобновляет их контакты с архитектурой, они тонко чувствуют проект, стараясь своими декоративными решениями не подавить, а обогатить его. Таковы их работы в Новом Адлере и в известном архитектурном ансамбле в Пицунде.

Самого неразговорчивого человека можно «разговорить», важно только, чтобы человек ощутил твой истинный интерес к его труду и проблемам — не просто «корреспондентский», но и человеческий. Ну, а как быть, когда героев сразу три и заняты они одним делом, и они не любят говорить о себе, и отношения складываются с ними самые товарищеские? Не устраивать же пресс-конференцию («ваши творческие планы?», «ваши идеалы в искусстве?» и т. д.). Я поступила так: написала вопросы и попросила каждого ответить на них (отступая от их творческих законов: самостоятельно, не советуясь друг с другом). Пожалуй, я избрала правильный путь: не только сами ответы, но и то, как мне удалось их заполучить, кое-что сказали о характере моих героев. Юра принес свои записи через день и сказал: «Извини, что задержал, трудно было». Алик отдал ответы за несколько часов до моего отъезда со словами: «Ну и задачу ты задала, проще целую стеку расписать». Олег на вопросы не ответил, недовольно сказав: «Хочешь, картинку нарисую?» Он все-таки прислал ответы (думаю, что Алик и Юра были моими ходатаями) через две недели после того, как я вернулась в Москву.

Вот некоторые вопросы и некоторые ответы на них.

1. Представьте себе немыслимую ситуацию, отвлекитесь от времени и границ: существует одна огромная студия, где работают многие великие мастера прошлого и наших дней. К кому вы бы пошли учиться работать? Почему?

О. КОЧАКИДЗЕ на этот вопрос не ответил.

А. СЛОВИНСКИЙ. Наверное, я бы не захотел оказаться перед таким выбором (несмотря на всю заманчивость предложения). Это скорее сюжет для фантастической литературы с небольшими кошмарчиками: художник (обыкновенный художник, не гений), попавший в грандиозную компанию гениев, теряется перед выбором, мечется от одного к другому и в результате сходит с ума или в крайнем случае переквалифицируется в искусствоведа.

А если серьезно, то я не могу назвать конкретного имени, потому что их много и они очень разные. Ведь нельзя же одновременно учиться у Кранаха и Шагала, Брейгеля и Модильяни, хотя восхищаться ими одновременно можно.

Я имею в виду под словом «ученик» восприятие как образа видения, так и манеры исполнения. Несомненно, мы все подвергались и подвергаемся влиянию и не только признанных мастеров, но и своих коллег также. Это неизбежное явление, хотя часто приводит к противоположному результату, то есть отрицанию и созданию нового. Все дело в дозах. Ученичество — одна степень, влияние — другая. У каждого времени, эпохи свой стиль и свои течения, которые были бы невозможны без влияний. Но это уже азбучные истины, прошу прощения.

А вообще было бы замечательно пройтись по этой студии медленным шагом, посмотреть на всех их вблизи, увидеть, как они кладут краски на холст, как выглядят, как разговаривают, пожать каждому руку и перекинуться парой слов.

Ю. ЧИКВАИДЗЕ. Такую ситуацию представить трудно, так же как и назвать любимого художника. Учиться техническим навыкам и получать академические знания совсем не обязательно у великих художников. Увлечение разными художниками пришло в разные годы. Многие прошли бесследно, а некоторые остались. Это Сезанн, Брейгель, Пиросмани, Гольбейн, Моне, Джотто, Фальк, Шагал, Модильяни, Боттичелли, Гоген. Не сомневаюсь, что со временем в этом списке может что-то измениться.

2. Сколько часов в день вы работаете?

О. КОЧАКИДЗЕ. То много, то меньше.

А. СЛОВИНСКИЙ. Не менее 8–9 часов в сутки.

Ю. ЧИКВАИДЗЕ. В среднем 7–8 часов в день.

3. Сколько лет вы еще думаете работать вместе?

О. КОЧАКИДЗЕ. Всегда.

А. СЛОВИНСКИЙ. Если позволите, обойдем громкие слова.

Ю. ЧИКВАИДЗЕ. Я думаю, всегда.

4. Что вы больше всего цените в людях?

О. КОЧАКИДЗЕ. Сдержанность, порядочность.

А. СЛОВИНСКИЙ. Интеллигентность в самом широком смысле этого слова (я не имею в виду только образовательный ценз) + чувство юмора + честность + умение включаться «на всю катушку» в любое дело (работа, спорт, развлечение).

Ю. ЧИКВАИДЗЕ. Порядочность, чувство юмора, верность чувству долга, умение ценить дружбу.

5. Как вы проводите свободное время?

О. КОЧАКИДЗЕ. По-разному.

А. СЛОВИНСКИЙ. К сожалению, его не бывает. Неплохо было бы его иметь, чтобы смотреть и самому играть в футбол, ездить в разные города и страны, танцевать с красивыми женщинами, рисовать их и вообще рисовать просто так, без заказа.

Ю. ЧИКВАИДЗЕ. Слушаю музыку, играю сам, читаю, встречаюсь с друзьями, смотрю телевизор. Иногда чиню мебель, водопроводные краны и вставляю выбитые стекла (для дома, для семьи).

О скромном Юрином «играю сам» можно бы немало написать. Он хорошо «играет сам» на фортепьяно. Настолько хорошо, что люди специально приходят его слушать, вообще двери их гостеприимного дома днем и ночью готовы распахнуться перед друзьями.

Но вернемся к вопросам и ответам. Остался один, последний.

6. Как случилось, что вы стали художником?

О. КОЧАКИДЗЕ. Видно, так было надо.

А. СЛОВИНСКИЙ. Как говорится, с детства мечта. И, наверное, потому поступил на архитектурный факультет, так как был преисполнен столь великим благоговением и трепетом перед высоким званием «художник», что испугался. Лишь потом, поняв, что среди них не все гении, можно быть и простым художником, перешел от архитекторов в цех художников, где и пребываю…

(Как-то в разговоре со мной Алик сказал еще определеннее: когда я понял, что моя мечта о карьере пожарника не осуществится, было мне тогда 6 или 7 лет, я уже знал, что стану художником. Мама почувствовала мое влечение и много со мной рисовала.)

Ю. ЧИКВАИДЗЕ. Много рисовал с детства. Родители поддержали мое увлечение. В десять лет уже был уверен, что стану художником. Перед вступительным экзаменом испугался и подал документы на архитектурный факультет. Я быстро понял, что совершил ошибку. Олег и Алик помогли мне исправить ее.

Ответы я перечитала несколько раз. И как бы в шутку и наспех ни были они написаны, в них ясно просматривается и натура каждого и, главное, духовная, нравственная и эстетическая общность взглядов художников…

Я пишу и вижу всех троих. И боюсь их суда. Они истинно скромны и не терпят громких слов. Им не нужен панегирик. Но панегирика и нет. Мне только хочется добавить штрих к их портрету, точнее, к эскизу. Один из художников был болен. Тяжело. Он перенес операцию на сердце. Оперировали его в Москве. Долго, пока он не мог работать, друзья работали вдвоем. И везде — в театральных афишах и на титульных листах книг — стояли три имени. Они не любят об этом говорить, это я узнала от их близких. Я не вижу в их поступке ничего удивительного. Поступок как поступок, норма человеческого общения, соблюдение закона дружбы, и он для них свят. Только об этом я и хотела сказать.