Дефицит

— Отвертка есть? — обрадовался Алик. — Фонарик есть или свечка? — Сбросил пиджак, завернул рукава слегка, мигом все починил, Жанна стояла рядом, держала свечку и дышала в щеку Алика — вот так бы оно всегда. Алик дал свет с первого щелчка, потом мама позвала их на кухню и стала угощать Алика каким-то вкусным салатом и курицей из духовки. Алик откупорил шампанское, чуть смочил губы, сказав при этом: «Я совсем не пью, клянусь честью». Мама говорила мало, была не очень приветливая, но не сказать, чтобы сердитая, просто серьезная женщина, без хи-хи и ха-ха, однако он помнил про ее вредное влияние на Жанну, ждал момента завести разговор, не дождался и пошел напролом:

— Вот вы опытный человек, мамаша, пожилой, знаете жизнь, скажите, как по-вашему, можно прожить на зарплату?

— А на что же еще жить? — Она как-то нехорошо усмехнулась. — И мы живем на зарплату, и другие, а как же иначе жить?

— Разве это жизнь? — хотелось сказать Алику. Где мебель? Где ковры, где хрусталь? А телевизор у вас какой? А пол — скрипит под ногами, ступить страшно, доски хилые, вагонка, а нужен паркет, если себя уважаешь. Вместо яркого паласа лежит дорожка протертая, ей в обед сто лет, — вот вам масса доказательств, что на зарплату жить нельзя. Папа Жанны наверняка понимает больше, неспроста же он подался на БАМ, хоть немного по-божески квартиру обставить. Да, живут они на зарплату, слепому видно, но разве, извините, это жизнь? О «Жигулях» или даже о захудалом «Запорожце» и думать не могли.

— Ну вот вы сколько получаете? — напористо обратился Алик к матери.

Она опять как-то невесело улыбнулась и сказала, что с прогрессивкой у нее двести сорок.

— Да еще и у меня сто, — добавила Жанна.

— Ну это еще туда-сюда, — заколебался Алик и тут же обозлился: — А у меня девяносто, как мне жить? А если я женюсь, дети будут, надо всех одевать, кормить, велосипед покупать?

— Но не воровать же, — сказала мама. Жанна сделала ей знак украдкой, мол, Алик обидится, не сболтни лишнего, после чего мама заговорила о еде, стала предлагать Алику, чтобы он вот это попробовал и еще вот это.

— Нельзя жить на зарплату, — угрюмо сказал Алик. — Хоть на какую!

Мать с дочерью только переглянулись, но спорить не стали. Алик, конечно, догадывался, что доводов у них наберется с избытком, о мещанстве и в газетах пишут и по телевидению говорят, в том числе и по черно-белому, они могут его переспорить, но вот молчат, чтобы гостя не оскорбить — и на том спасибо. А тут еще молниеносно Алика осенило — не хотят обидеть блатного продавца, который может им все без очереди достать; у Алика аж глаза запекло от обиды, не стал он больше сидеть-рассиживаться, сказал, что ему пора домой и пошел, глядя на свои носки бельгийские и глубоко их презирая. Только один Тимур проникся к Алику должным уважением, у порога долго держал Алика за руку, пока не решился спросить:

— А собаку вы мне сможете достать?

— Какую тебе породу?

— Пуделя… — неуверенно сказал Тимур.

— Пудель — это семечки, — решил Алик. — Проси верблюда, дадут ишака.

— А зачем верблюда? — не понял его Тимур.

— Поговорка такая. Больше надо просить, понял? Максимум, тогда минимум обеспечен.

— Алик, ну чему ты учишь ребенка? — упрекнула Жанна, совсем как жена мужа, таким тоном.

— Нет, верблюда не надо, — решил Тимур. — Лучше пуделя. Или еще лучше пинчера, ма-аленького с большими ушами, как у кролика.

Алик твердо ему обещал, все-таки хорошо иметь такого друга, как Вах, он и жирафа достанет, не только пинчера с ушами кролика. Жанна вышла его проводить, Алику было не совсем хорошо, он взял ее за обе руки, сейчас он или задаст ей последний вопрос, или навсегда с ней распрощается, на веки вечные. Сейчас или никогда. Пока он набирал разгон, Жанна его опередила:

— Алик, ты русский?

— Почти что. — У нее тоже есть свои проблемы. — А что, ты признаешь только русских?

— Мне просто интересно. Спросить нельзя?

— Я полтинник.

— Это еще что за нация?

— Мать русская, отец башкир. По паспорту я Алим.

— Выходит, я тоже полтинник, мама у меня русская, а папа казах. Два полтинника собрались.

— Или один неразменный рубль, — начал заход Алик, сейчас он спросит ее вот так же просто, как она его — ты русский, а он ее — ты девушка? Ничего в этом оскорбительного нет, ровным счетом ничего. Но он опять опоздал.

— Алик, а у тебя нет знакомых джинсы достать?

— Кому-у? — Алик чуть не сел, где стоял.

— Мне, а что? Только не за двести, мама не согласится, а по магазинной цене.

Вот уж чего не ожидал, того не ожидал, уж такую она ему свинью подложила, хуже некуда.

— Тебе? Джинсы? Что же ты сразу мне не сказала?!

Обманывала, притворялась. Главный вопрос Алика теперь отпал сам собой.

— Сразу было неловко просить, а теперь…

— Что теперь?! Теперь еще хуже, чем сразу!

Как он ошибся, как жестоко ошибся, ну за что ему опять пустой номер! Снова надо искать невесту и притом по-быстрому, без невесты он уже жить не может, Жанна сильно его раззадорила, он уже на загс навострился, а теперь вот — джинсы.

— Что ты замолчал, Алик? Нет знакомых, ну и не надо, буду мечтать дальше.

— Есть знакомые, — убито сказал Алик. — Достану. Сколько пар?

Жанна рассмеялась.

— Да одну хотя бы единственную.

Он безотказный, достанет, он даже подарит ей эти джинсы и рубля не возьмет, даже полтинника, а потом гордо скажет — все, нам лучше расстаться.

— Ты чего, Алик? — Голос у нее сладкий, она рада, что скоро влезет в свою мечту, ну а ему что за радость? Сама себя разоблачила, а ведь так ловко прикидывалась, заморочила ему голову. — Алик, ну ты чего? — Она ладошкой приподняла его голову, а он отворачивался, тогда она обеими руками повернула его лицо к себе. — Да в чем дело, скажи? — А голос как у лисы, как у змеи, еще даже хуже.

— Я думал, ты еще девушка. А теперь — джинсы… — Он чуть не заплакал.

— Если я девушка, значит, мне нельзя джинсы надеть? — изумилась Жанна. — Ну, Алик, ты даешь.

Домой он ушел счастливый. Хорошо ему после встречи с любимой девушкой идти по ночному городу, который может спать спокойно и видеть сны и зеленеть среди весны. Алик здесь служил в армии, после дембеля поехал к себе домой в Чишмы, те самые — «деньги есть, Уфа гуляем, денег нет, Чишма сидим», прожил там с месяц, огорчился за свой маленький город и вернулся сюда. Окончил курсы, поселился у Василь-Василича, от него как раз ушла жена и ребенка с собой взяла, бегал по адресам, чинил-паял, велосипед купил, чтобы быстрее обслуживать, потом захотелось ему машину, и он пошел в торговлю, благо, что есть у него два курса техникума.

Маленького пинчера Вах привез в тот же день, как Алик попросил, взял он его за пятьдесят, но без навара Вах даже для друга ничего не делает, сказал — восемь червонцев. Джинсы он обещал через пару дней. И что еще Алика поражает — денег у Ваха и так полно, но чем дальше, тем больше они ему требуются как для алкаша опохмелка. Но Алик его уважал, что говорить, слово Ваха закон, сказал — сделает, болтать не любит, не как Мусаева, например: сегодня пообещает, а завтра напомнишь, у нее глаза шесть на девять, мол, впервые слышу. Живет Вах смело, слегка по-наглому, но через край не хватает, квартира у него, машина, в кармане каждый день не меньше трехсот рублей, иначе Вах себя за человека не считает. Очень хотелось Алику научиться вот так же жить. И с Мусаевой Вах говорить умеет, она его даже побаивается, хотя у Мусаевой муж шишкарь, в прокуратуре работает, иногда на «Волге» в магазин приезжает с личным, само собой, шофером.

Почему он так ни с того ни с сего про Ваха задумался? Потому что сегодня Мусаева с Вахом вели очень громкий разговор, Алик кое-что слышал и на всякий случай запомнил, да и как не запомнить такие новости. Другой бы на его месте заметал икру, но Алику глубоко наплевать на Мусаеву, у него есть невеста Жанна, и она девушка. Теперь он уже не ждал в магазине, а спокойненько шел к ней прямо домой. В один прекрасный день он сказал Жанне: