Веселое горе — любовь.

Я пожал плечами.

Слесарь быстро поднялся на балкон, смущенно ухмыльнулся:

— Малы еще. Подрасти надо.

Старик пытался завести беззаботный разговор и даже шутить, но я видел, что он взволнован и напряжен. Дядя Саша то и дело посматривал туда, откуда должны были прийти карьеры, мял бородку в кулаке и сосал потухшую трубку.

По обязанности владельца голубей я старался подать своему другу пример хладнокровия и выдержки. Но это у меня совсем не получалось. Смеялся там, где не надо было, и отвечал невпопад.

Минул длинный-предлинный час ожидания. Птиц не было.

— Погибла новая порода, — мрачно сообщил дядя Саша. — Запутались, черти!

— Пропала, — грустно подтвердил я.

Голубята пришли в полдень. Слетев в гнездо, они страшно заверещали и бросились к родителям, — жаловались и требовали пищи.

— А ты еще хныкал: «Затеряются!» — бросил небрежно слесарь.

Прошло два месяца. Дядя Саша вырвал у старого карьера голые стержни, и у голубя быстро отрастали зо́рьки.

Однажды слесарь прибежал ко мне взволнованный, кинулся к голубятне. Увидев короля, он радостно охнул и опустился на стул.

— Что ты? — не понял я его.

— Оброс бы он перьями — и поминай как звали! — хрипловато заворчал старик. — Где у тебя молоток?

Слесарь принес из кухни разный инструмент, фанеру, металлическую сетку — и в пять минут соорудил дверцу к гнезду карьера.

— Не открывай, — предупредил он, — пока не скажу.

Воскресным октябрьским утром под моим балконом раздался оглушительный свист. Свистели, по крайней мере, в двадцать пальцев. Я вышел на воздух и увидел: дядя Саша стоит, окруженный юнгами, вид у него торжественно строгий, и красуется на слесаре праздничный шерстяной пиджак.

— Неси короля, — приказал старик важно. — Сейчас мы покажем мальчишкам, какие бывают птицы.

Я быстро принес голубя.

Дядя Саша взял его в обе руки и тревожно посмотрел на меня.

Еще бы нам не волноваться! Каждый понимал: может взвиться сейчас черный почтарь в небо и стрелой унестись куда-то туда, где он родился и вырос. Вот тебе и «новая порода»! Вот тебе и «Король Голубей»!

И пока мы все думали об этом, случилась беда. Сильный большой голубь вдруг рванулся в ладонях дяди Саши, захлопал крыльями и свечой взмыл в воздух.

Дядя Саша побледнел и тяжело опустил руки. В следующее мгновение он кинулся на балкон.

Мы видели снизу, как он нырнул в голубятню, вырвал голубку карьера из гнезда и с силой швырнул ее в воздух.

Черный почтарь с огромной высоты ринулся вниз, к жене. Уже через несколько секунд они мирно плавали на кругу, похлопывая крыльями и озорничая.

— Ну?! — усмехнулся дядя Саша, презрительно посмотрев на нас с высоты балкона.

После этого «Ну?!» и я, и юнги почувствовали угрызения совести. Выходило, что только один дядя Саша твердо верил в карьера, а все остальные праздновали жалкого труса.

Почтари вошли в голубятню.

Дядя Саша сейчас же закрыл за ними дверку.

— Может, отвезти их сегодня же за город и начать нагон? — спросил я старика.

— Торопыга ты! — сурово отрезал слесарь.

Подумав, он сказал:

— Начнем с голубят. Они тут родились и им больше некуда лететь.

— С голубят, так с голубят! — охотно поддержал я старика.

Дядя Саша сам увез почтарят на конечную остановку трамвая и выпустил на привокзальной площади.

Вернувшись, он не спеша проследовал мимо молчавших юнг на балкон и заглянул в голубятню. Повернувшись ко мне, старик смешно заморгал глазами:

— Нету?

— Нету.

— Дураки! — внезапно закричал дядя Саша. — Носачи беспонятные!

Уже давно разошлись юнги, потемнело небо на востоке, а почтарят все не было.

Не было их и на следующий день.

Дядя Саша уже немного успокоился. Он сидел на балконе, грыз свою трубочку и размышлял:

— Выходит, породу мы испортили. Плёвые голубята у нас получились.

В следующее воскресенье у дома с самого утра творилось нечто невообразимое. Юнги разбили в палисадничке лагерь, и их самодельные тельняшки плескались под балконом. Шум и гвалт стояли отчаянные.

— При попутном ветре за час дойдет! — кричал Аркашка Ветошкин.

— Как бы не сел он на якорь, — солидно сомневался кто-то из юнг. — Всякое в жизни бывает.

— Ты не знаешь, что там мальчишки собрались? — спросил я дядю Сашу, когда он появился у меня.

— А то нет. Знаю.

— Что же?

— Я сказал, что карьера повезу. Такое нельзя таить.

Я рассердился:

— У меня работы полно, а ты нагон начинаешь.

— Какая уж там работа! — согласился дядя Саша.

Он достал карьера из гнезда, взял его на вытянутую руку и прищелкнул языком от удовольствия:

— Царь-птица.

Потом обратился к мальчишкам, во все глаза глядевшим на могучего носатого голубя:

— Сейчас увидите, как он у меня домой побежит.

Опустив птицу в садок, старик спросил:

— Откуда кидать?

— Да бросай, откуда хочешь. Верст за двадцать пять, что ли.

Слесарь прищурил глаза:

— А может, с вокзала кину? Для начала.

— Ведь это ж — почтарь, — ответил я дяде Саше. — С вокзала он и пешком дойдет.

— Воля твоя, — смиренно согласился старик.

Он ушел на остановку, провожаемый шумной толпой юнг.

Прошло несколько минут, и лагерь снова зашумел дискантами и тенорами, и снова под балконом плескалось и кипело неугомонное море.

Через час позвонили, и на пороге вырос дядя Саша. Он смотрел мимо меня и молчал.

— Что случилось?

— А ничего. Прилетел?

— Кто?

— Карьер, а то кто ж?

— Да ты его откуда выпустил?

— Я? А с вокзала.

Больше я ничего не стал спрашивать. Было ясно: старик в последнюю минуту оробел и не решился рисковать голубем. Выпустил он его там, откуда любому почтарю хватило бы пяти минут хода до дома.

Мы прошли на балкон. Заглядывать в голубятню не имело никакого смысла: раз юнги молчали — карьера не было.

Но дядя Саша все-таки осмотрел гнездо. Королева одиноко сидела в ящике, выпаривая вторую пару яиц.

И вдруг я услышал под балконом такое, отчего сразу заныло под ложечкой. Кто-то из юнг бубнил:

— Ну так и что ж — что шишки? Видом орел, а умом тетеря...

Такое вынести было трудно.

— Ребята! — сказал я, выйдя на балкон. — Вы мне мешаете. Подите, пожалуйста, к реке и кричите там. Я все равно услышу

Юнги, посмеиваясь, выстроились в кильватерную колонну, и Пашка Ким, пренебрежительно посмотрев в мою сторону, отдал команду:

— Малый вперед!

Мне даже не хочется рассказывать здесь, как мы с дядей Сашей ждали голубя. Опять начнешь волноваться, как тогда.

Время от времени мы вынуждены были отвечать парламентерам Пашки Кима, с азиатской вежливостью справлявшимся о судьбе карьера. Но после обеда не стали появляться даже и парламентеры. Это значило, что мы потерпели окончательное поражение.

На следующий день, вернувшись с работы, я зашел к дяде Саше, и мы вдвоем отправились на вокзал

Нерешительно прошли к знакомому голубятнику и спросили у него, не слышал ли он чего-нибудь о карьере.

— Ванюшка Гречкин кого-то поймал вчера, — ответил тот. — Может, и ваш.

Мы прошли по указанному адресу.

В глубине двора стоял маленький мальчугашка и, подперев щеку языком, строгал какую-то доску. Рядом с ним, у голубятни, прохаживались птицы.

Делал он не то кораблик, не то подставку для самоката и был совершенно поглощен своей работой.

Это спасло нас. Я совсем уже хотел было его спросить о пойманном голубе, но осекся, будто язык свихнул.

В двух шагах от мальчугана, гордо поблескивая глазами, без всяких связок, рывок и резок, непрерывно уничтожая перепревшую пшеницу, расхаживал Король Голубей. Древняя почтовая птица. Из Аравии и Египта.

Хоронясь от позора, я резко повернулся и почти бегом выбрался на улицу.

Дядя Саша догнал меня у остановки трамвая. Тяжело отдуваясь, он озорно хлопал глазами и, наконец, не выдержав, рассмеялся:

— Что ты? — мрачно спросил я.