Арина

— Там же люди в холоде! — вспыхнула Катя.

— Охотно верю, сочувствую, но помочь не могу. Я Надю жду, невесту свою, — сказал Дмитрий и покраснел. — Видите, даже галстук повязал. По нашей Конституции слесарь, кажется, может своим личным временем распоряжаться?

Осуждая Дмитрия, не принимая его правды, в то же время Катя понимала, что сейчас формально никто не может заставить его пойти в сто девятую или какую иную квартиру. Но и отступать Кате не хотелось, она приучила себя никогда не оставлять задуманное на полпути. А главное, ее до слез задевала бесчеловечность Дмитрия. У людей ведь холодище, как на полюсе, ребенок может заболеть, а ему хоть бы что, он мается бездельем, ждет, видите ли, свою невесту. А что случится, если он уйдет на полчаса? Пожалуйста, она готова по-сидеть здесь, встретить его драгоценную невесту.

— Вы сходите сейчас в сто девятую квартиру, а я тут побуду, — сказала Катя. — Я объясню все Наде, если она раньше вас придет.

Дмитрий неожиданно расхохотался, потом потянул вниз галстук, который явно давил ему шею, и, покачивая головой, весело вращая серыми глазами, как-то удивленно сказал:

— А вы смелая… Вы же не знаете Надю, она может вас покалечить, косточки поломать…

— Не бойтесь, я найду с ней общий язык, — уверенно сказала Катя.

— Нет, вы все-таки смелая, ей-богу!.. — Дмитрий опять захохотал. — Я сам-то с ней не слажу, она же артистка… из Большого театра. Надя это самое… скок-прыг-топ. Одна, правда, на сцену не выходит, не солирует, значит, а выступает с целым колхозом в этом — как его? — да, кордебалете. И, знаете, я никак не могу на сцене отличить Надю от других таких же белокрылых лебедушек. Они и ростом все одинаковы, и все голые, только на бедрах у них, знаете, вот трепыхаются эти самые пачки. А Надя за это на меня обижается, говорит, не любишь, зато и узнать не можешь. Смех один!.. Я даже, поверите, чтобы ее не расстраивать, однажды на явное вранье пошел. Собираясь как-то в театр, она сказала, что в таком-то акте они появятся, станут дугой по заднему краю сцены, и Надя будет там четвертая слева. Ну, я когда сидел в тот вечер в ложе (Надя всегда пропуска для меня достает в ложу, которая рядом с правительственной), то в четвертой лебедушке вроде бы опознал Надю. Потом возвращаемся из театра (я обычно жду Надю после спектакля за кулисами), я и говорю ей: «Наконец хорошо тебя видел. Если б даже не говорила, что будешь четвертая слева, я все равно бы тебя узнал по стройной фигуре». Ну только я так Наде сказал, она как разревется! Оказалось-то, одна у них заболела и постановщик из-за этого поменял танцовщиц местами, Надя очутилась слева третьей. А откуда же я мог знать, что их так перетасуют?..

Видите, сколько Надя из-за меня терпит. Я уже не раз ей говорил: «Брось ты меня, зачем тебе я? От меня ведь муки одни. Лучше нашла бы себе артиста какого-нибудь заслуженного или народного». А она только улыбается, выставляя белые зубы, и отвечает: «Не нужен мне артист ни за какие деньги. Все артисты большие мастера жен менять, они три-четыре раза женятся официально да столько же неофициально. А ты у меня лучше любого артиста…»

Вот какой у Нади характер — весь из принципов, а вы хотите с ней найти общий язык.

Катя уже давно поняла, что никакая Надя к нему не придет, что Дмитрий все это придумал, и решила взять его измором. Она расстегнула шубку, развязала и спустила на плечи платок, чуть поправила волосы и села без приглашения в кресло, что стояло к ней поближе.

— Вы что… вы что это делаете? — спросил Дмитрий, делая вид, что испугался. — Хотите жизнь мою порушить?.. Войдет сейчас Надя, а вы тут сидите, волосы по плечам распустили…

Но Катя и ухом не повела, напротив, еще свободнее расселась в кресле, выказывая этим, что никуда не торопится и скоро не уйдет. А на самом деле она сидела как на иголках, ей давно надо было идти домой. И голова у нее побаливала, видно от голода, ведь, считай, с обеда она не ела: все было некогда. Сразу после смены она поехала в комбинат и, мыкаясь там по разным комнатам, с полчаса разыскивала председателя месткома, еще столько же с ним ругалась, пока тот не согласился выделить квартиру кассирше Вале, которая тогда жила в подвале. Потом бегала по магазинам, искала апельсины для заболевшего Ивана Ивановича, а по дороге домой зашла к своим избирателям, оставила им пригласительные открытки. И все выходило у нее как надо, пока вот не столкнулась с этим противным слесарем. Ей впору было заплакать: время-то уже к девяти подступило, Иван Иванович больной один лежит, и когда она теперь домой вернется…

— Ну и характер у вас… как у моей Нади. — Дмитрий покачал головой и, достав из шкафа легкую куртку, набросил ее на плечи, сел на диван. А вскоре, словно что-то вспомнив, взял с полки самую толстую книжку, стал перелистывать.

Катя по-прежнему сидела молча и казалась невозмутимой, хотя от обиды на Дмитрия и переживания за больного Ивана Ивановича у нее чуть подрагивали руки и то жаром, то холодом заливало в груди. Чтобы не выдать своего волнения и как-то унять дрожь в руках, она несколько раз открывала и закрывала сумочку, делая вид, будто что-то в ней искала. А потом поняла, что больше сидеть и ждать не может, достала оттуда три рубля, решительно сказала:

— Вот возьмите… на пиво…

Дмитрий вдруг гулко захлопнул книжку, возмущенный, почти что выкрикнул:

— Вы за кого меня принимаете?.. Это, видно, Котелкин вас к таким подачкам приучил?

— Какой Котелкин? — не поняла Катя.

— Тот самый, который наш слесарь…

— А вы разве не слесарь? — удивилась Катя.

Дмитрий немного замялся, отводя глаза в сторону, сказал:

— Я… я тоже… но самоучка…

— Это не важно, какая разница, — обрадовалась Катя, готовая его в эту минуту даже обнять. — Я вас очень прошу, ведь там ребенок замерзает…

— Так и быть, уговорили… — усмехнулся загадочно Дмитрий и положил книжку обратно на полку. — Я готов с вами пойти в эту квартиру, но с одним условием: вы сейчас должны написать Наде записку.

Катя вскочила с кресла, с нетерпеливой готовностью спросила:

— А что написать?

— Пишите так: «Многоуважаемая Надя! Пожалуйста, простите Дмитрия, что он Вас не дождался. В связи с крайней необходимостью ему пришлось срочно уйти на объект. Агитатор…» И укажите свое имя, фамилию, номер вашего телефона.

Прочитав Катину записку, Дмитрий слегка улыбнулся, весело сказал:

— Так, Катя Воронцова, почерк у вас хороший, соответствует характеру. И телефон знакомый, нашего района. Ну что ж, теперь мне алиби обеспечено.

Когда они вошли в сто девятую квартиру, старушка шибко обрадовалась, суетливо забегала взад-вперед по комнате, на ходу развязывая пуховый платок и приговаривая:

— Ах, боже мой, ах, гость наш желанный!.. Дмитрий Тимофеевич, проходите, ради бога, садитесь, где вам любо…

Мальчик вмиг соскочил с дивана, подбежал к Дмитрию, без передышки залопотал:

— Дяденька доктор, а горлышко у меня нисколечко не болит… кашля совсем нету… язык даже маленько не белый…

— Вот какой молодец!.. — сказал Дмитрий и потрепал его по заячьей шапке. — Ты настоящий мужчина, Гриша.

Катя в первую минуту растерялась, щеки ее загорелись. Выходило, что попала она впросак: пошла за слесарем, а привела какого-то доктора. И Катя, не зная, как быть дальше, нервно топталась у самой двери.

А Дмитрий сразу прошел к батарее, ощупал ее, потом попросил у старушки отвертку, тазик и вроде бы со знанием дела стал откручивать на трубе винт. Сейчас же раздалось шипение — это выходил воздух, который скопился в системе и образовал пробку. А через минуты две из отверстия под винтом с фырканьем вырвались струйки черной, как деготь, воды, и в трубах сразу зашелестело, забулькало. Скоро вода, стекающая в тазик, постепенно посветлела.

— Ой, нагревается!.. — воскликнула Катя, трогая батарею.

Старушка тоже приложила руку к батарее, подтвердила:

— Верно, теплеет… Батюшки мои, все-то вы, Дмитрий Тимофеевич, можете!.. — Она подошла к Кате, тихо шепнула ей на ухо: — Уж такая светлая головушка… Вот ученый, а никакого житейского дела не гнушается… Дам-то бог ему здоровья… А зять наш ровно не мужик совсем, ничего по дому не смыслит, простого гвоздя не забьет…