Белая малина Сборник повестей)

Мне надо было нарезать хлеба колхозникам к обеду — каждому полкило. Я поднял оглобли арбы, положил на них зеленых веток, получился шалаш. Тут мне было прохладно и удобно резать хлеб. Я скоро приноровился к весам, и вот уже горка аккуратных кусков хлеба ждала колхозников. Что-то долго не идут, обед уже готов. Похлебка-то не остынет, а вот хлеб может зачерстветь.

А! Вон Таймураж идет. Этот любит порядок. Работать так работать, как следует. А пришло время обедать — чего ж медлить?

Таймураж положил мотыгу и пошел к роднику умыться.

— Кажется, повара устали ждать! — крикнул он, вытирая лицо.

— Говорят, гость всегда готов, а хозяин — нет! — ответила Жамират. — Но сегодня у нас с Казбеком все наоборот: гостей еще нет, а хозяева уже готовы их встретить!

Я, конечно, мало чем помог ей, однако мне было приятно, что она и меня упомянула.

— Обед — это та же работа, — сказал Таймураж, — а любую работу надо вовремя выполнять, тогда от нее больше пользы.

Жамират стояла с дымящейся тарелкой супа.

— Куда сядешь, Таймураж?

Тарелка жгла ей руки, она быстро поставила ее на край стола. Таймураж, не говоря ни слова, сел, куда поставили похлебку. Я принес ему ложку и хлеб.

Колхозники подходили один за другим. Стало шумно. Громче всех звонкий голос Цаманкуыд. А Дзыцца устало молчала. Да она и всегда-то немногословна: человек спокойный, скромный. При ней стесняются озорно шутить. Даже Цаманкуыд, которая и стариков не боится, при Дзыцца разговаривает осторожно, без лишних слов.

Дзыцца внимательно следит за мной. По ее лицу видно, что она и радуется за меня, и гордится мной. Да и как не гордиться? Сыну всего двенадцать лет, а он уже помощник. Сегодня принесет первый трудодень в дом!

— Эй, парень, неси-ка хлеба!

Это Гадацци зовет меня. Кричит так, будто я в чем-то провинился перед ним. А я продолжаю свое дело. Подождешь! Сначала старшим отнесу.

Дзыцца с укоризной посмотрела на меня. Но я все-таки еще немного повозился и потом уже подал хлеб Гадацци.

— Почему самый черствый принес? — заворчал он.

А я думал, ему понравится, сам-то я люблю горбушку. Вернулся, подал ему другой кусок.

Таймураж пообедал раньше всех.

— Спасибо, Жамират! — сказал он и пошел к роднику.

Я взял его тарелку и положил у котла.

— Видишь, Казбек, — тихонько сказала мне Жамират, — как он свою тарелку очистил? Будто там и не было ничего. И работает так же чисто. Ведь как косит! А как скирды складывает — мастер!

Дзыцца съела суп, а хлеб почти не тронула.

Тут я задумался. Значит, и раньше, когда была война и хлеба не хватало, она вот так же откладывала свой хлеб: сама не ела, а приносила нам. И сейчас отложила, чтобы отнести домой. Нам всегда казалось, что хлеб, который приносит Дзыцца, очень вкусный. Дзыцца всегда самый большой кусок отдавала мне. Сестры молчали: они понимали, что ведь и я у них — самый большой. Но между собой постоянно спорили. Дунетхан старше — значит, ей должен достаться кусок побольше. Однако Бади это не нравится. Тогда Дзыцца, чтобы маленькая не обижалась, протягивала ей оба куска.

— Ну, который хочешь?

Глаза Бади начинали бегать.

— Мне все равно.

И брала тот кусок, что побольше.

Тогда Дунетхан начинала кривить губы. Но Дзыцца ласково обнимала ее, что-то шептала ей на ухо, и обида проходила. Бади у нас самая маленькая, ей надо прощать. Она и Баппу не знает. Бади родилась спустя полгода после того, как отец ушел на войну. А писал он с войны всего три месяца…

Жамират сунула мне свою долю хлеба:

— Отнеси девочкам.

Я хотел возразить, но она и слушать не стала.

Домой я вернулся раньше Дзыцца. Дунетхан и Бади сиротливо сидели под большим тутовником. Мне стало их жалко. Кто их защитит, кроме меня? Кто за них заступится, если их станут обижать? Не будь меня, мальчишки уж давно бы все деревья в нашем саду обломали, все стекла в доме разбили бы. И наверно, обижали бы моих сестер, ведь они маленькие и они же девчонки. Кто их побоится? Хорошо, что у них есть старший брат, пусть кто попробует их обидеть! Или пусть кто попробует в наш сад залезть!..

Сестренки, как только увидели, что я еду, выбежали навстречу. Дудтул будто понимал — остановился и не тронулся с места, пока Дунетхан и Бади не уселись рядом со мной.

Я остановил лошадь у нашего дома, спрыгнул с арбы и широко распахнул ворота. В кои-то веки и в наш двор вкатилась арба! Давно этого не случалось. Дзыцца говорит, что, когда был отец, ворота в наш двор по нескольку раз в день распахивались. А теперь вот вместо отца я их открыл.

Я осторожно провел коня к сараю, помог слезть сестрам. Потом распряг Дудтула, дал ему свежей травы, а сбрую отнес в сарай.

— Вот вам хлеба! — Я протянул сестренкам кусок, который мне дала Жамират.

Девочки обрадовались и побежали в дом делить хлеб.

Вечером, когда я отводил Дудтула в конюшню, соседские мальчишки с завистью смотрели на меня. И все удивлялись — почему я не сел на коня верхом? Но дорога с поля была не ближняя: шесть километром туда да шесть километром оттуда. Дудтул устал. И вот я иду как взрослый и веду за собой Дудтула.

Когда я вернулся, Дзыцца была уже дома. Сегодня мне не понадобилось и за коровой идти — Шауи сама пришла. Удивительно: целый день она пасется, и все ей мало, еще и вечером у самого села охотится за травой! Особенно любит ту, что растет на берегу Куыройыдона. Шауи так жадно ест, будто за целый день у нее во рту и травинки не было. Если за ней не сходить, то всю ночь напролет будет пастись.

— Слава Богу, Шауи о доме вспомнила! — сказал я.

— Как же, жди! — возразила Бади. — Это Дзыцца загнала ее.

И как наша Дзыцца все успевает? Она думала, что я вернусь поздно, и сама сходила за коровой. Ничего, Шауи, посмотрим, как ты будешь забывать о доме… Если бы в твоих яслях было что пожевать, как миленькая домой бежала бы!

Я взял большую охапку травы, которую привез с собой, и потащил в хлев.

— Шауи! Шауи, иди сюда!

Корова увидела траву, замычала и заспешила в хлев. Теперь я каждый вечер буду привозить ей травы. Если бы давали ей побольше корма, молока у нас было бы вволю. Да и сейчас Дзыцца чуть не ведро надаивает. Она каждый вечер дает мне полную кружку молока. А девчонки не пьют, пока она их не заставит: не любят парное молоко.

Дзыцца уже сделала вечерние дела, и мы все собрались в летней кухне. В печке весело потрескивал огонь. Но лампу еще не зажигали. Керосин у нас кончился, пришлось попросить у соседей. Бимболат нам все время помогает; не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отплатить ему тем же. Что бы нам ни понадобилось — мы к Бимболату. И никогда он не отказывает.

Во время войны мы потеряли все, что у нас было. Людям каждый день грозила смерть. И все же нашлись такие, что пользовались случаем стянуть что-нибудь. Мы вернулись из Ставд-Дурта и застали пустой дом. Наши кровати пропали, нашу швейную машину с трудом отобрали у Хадзымуссы. От патефона и следа не осталось. Даже тарелки и ложки будто сквозь землю провалились…

Не знаю, зачем мы в Ставд-Дурта шли почти всем селом. Фашистов там было не меньше, чем в нашем селе, а мне показалось, что даже и больше. Говорили, что жестокие бои будут в Фашкаууате — а это почти рядом с нашим селом, — и люди всполошились. Кое-кто успел уйти в горы. Но мы не решились на такой далекий путь — туда надо было добираться пешком два-три дня. А с детьми еще дольше. Да к тому же и вещи надо было тащить: не уйдешь же так, безо всего.

Так вот мы ушли в Ставд-Дурта, а когда вернулись, дом наш был пустой совсем. А в доме многое нужно. Сырые ольховые или ивовые чурбаки нашим топором не разрубишь. Куда идти? Опять к Бимболату, у него хороший колун. Не говоря уж о том, что у него и пила есть, и лом, и веревка…

Когда я вчера пришел за керосином, Бимболат встретил меня приветливо:

— Тебя не узнать, Казбек. С каждым днем ты все тянешься да тянешься вверх!

— А отец его низенький был, что ли? — сказана Хадижат, жена Бимболата. — Пусть в нашем роду мужчины вырастают такие, как Бола! [3]