Первая неделя

А потом Лида лежала на двух столах рядом с Тоней, и ее кровь по трубочке текла к Тоне. Они все-таки тоже спешили, хирург и ее спутницы, и не захватили сыворотку для определения группы крови. Лида просто выручила их. Правда, у хирургической сестры тоже первая группа, но она очень худенькая, и ей уже пришлось в этом месяце вот в такой же примерно обстановке давать кровь. Но в крайнем случае она бы, конечно, дала и сейчас.

Лида лежала и искоса смотрела на безжизненное лицо Тони. Анна Николаевна теперь сама держала Тонину руку, проверяя пульс. У нее было усталое, немолодое лицо, и глаза уже не казались острыми и умными, как во время операции, просто обыкновенные глаза, немножко прищуренные и окруженные тонкими морщинками.

В комнате было тихо, и, когда тонко заскрипела дверь, звук этот показался очень резким. Григорьев просунул голову, потом на цыпочках вошел.

— Жива? — спросил он вполголоса.

— А как же? — сказала Анна Николаевна. — Конечно, жива.

Вот и все, что случилось в эту ночь. То есть все самое главное — жизнь, которую они спасли, которую спасла Анна Николаевна. Ну, и Лида тоже… Кое-что сделала для этого и Лида.

Все остальное — пустяки. Когда человеку очень плохо, и он может умереть — все остальное пустяки, ведь правда? И не стоило бы даже об этом вспоминать. Но Лида вспоминала. Почему-то для нее эти пустяки имели значение.

Как Григорьев, чудак, всех целовал! Анна Николаевна сказала ему, что опасность миновала. Утром она вызовет санитарный самолет, Тоню увезут в больницу, и через две недели он сможет сам приехать за своей женой. Григорьев стоял, растерянно расставив руки и с глупым от счастья лицом, а потом обхватил Анну Николаевну за плечи и поцеловал. И молоденькую врачиху, и хирургическую сестру, и Лиду… Даже Кузина хотел поцеловать, но тот отстранился.

— Ладно, ладно, — ворчливо сказал он, — ты бы, чем с поцелуями лезть, ужином бы докторов покормил.

— Да как же! Да сейчас! — засуетился Григорьев.

Председатель колхоза, стоя у Анны Николаевны за спиной, делал Лиде какие-то знаки, вроде манил к себе. Лида подошла, он отвел ее в сторонку, тихонько сказал, кивая на Анну Николаевну:

— Ты — не надо. Не жалуйся. Я завтра пошлю за бачками для всех бригад. Пусть пьют кипяченую.

Лида кивнула: ладно, не буду жаловаться, раз такой оборот.

Анна Николаевна велела Лиде идти отдыхать. Но Лида сказала, что бригадир мучается головными болями, а ехать в больницу ему некогда, так что Анна Николаевна должна непременно его осмотреть. И они пошли к больному бригадиру.

Дождь перестал. Было очень грязно, ноги скользили по размокшей глине, один раз Лида чуть не шлепнулась, но Анна Николаевна успела поймать ее за локоть. У Лиды слегка кружилась голова — может, оттого, что у нее теперь стало немножко меньше крови.

Анна Николаевна не осталась ночевать в Мшанках, спешила, у нее в больнице тоже был тяжелый больной. Она оставила дежурить молоденькую коллегу и уехала вместе с хирургической сестрой.

Когда Лида вернулась домой, тетка Мариша не спала.

— Там Кузин говорил, что тебе отдельную квартиру даст — у нас ведь есть для фельдшера квартира, — сообщила тетка Мариша. — А ты не ходи в отдельную. Али тебе у меня плохо?

— Я не пойду, — пообещала Лида. — А почему он сразу не дал?

— Не надеялся на тебя. Хочешь молочка с шанежкой?

— Нет. Я спать хочу.

Она легла и закрыла глаза, словно окунувшись в мягкую мглу. «Сегодня как раз неделя, как я приехала в Мшанки», — подумала Лида.

Смуглый Зайцев со спускающимися на лоб черными волосами и в расстегнутой на загорелой груди рубашке вдруг улыбнулся ей из тьмы. «Ну как?» — спросил он. «Да ничего», — сказала Лида.

Проснулась она от яркого, бьющего в окно солнца. Тетка Мариша заглянула в комнату.

— Чего спишь-то до такой поры? — ворчливо сказала она. — У медпункта люди сидят. Тебя ждут…