Мост

Тражук знает жизнь по русским книгам. Ах, книги, книги! Был бы он богатым, как Хаяр Магар, купил бы семьдесят семь книг… Но почему только семьдесят семь? Чуваши говорят: «ситмель сиг», когда надо сказать «очень много». Нет, Тражук купил бы тысячу книг! По-чувашски тоже звучит красиво: пинь. Пинь кенегэ! Да, он купил бы тысячу книг и читал бы, читал…

…Произошло это летом, в тот год, когда началась война. Тражук закончил школу с похвальным листом. По совету учителя лапотник Сибада-Михали решил учить сына дальше, отдать его в Кузьминовское училище. Пусть станет учителем или псаломщиком.

Дети Сибада-Михали, родившиеся в землянке, рано уходили в землю. Выжил один Тражук.

Бедняку трудно избаловать даже единственного ребенка. Сама жизнь, нужда учат и родителей и детей. Все же Михали оберегал сына от тяжелых работ. В четырнадцать лет другие уже косят. Тражук завидовал сверстникам, не хотел отставать от них, пробовал косить. Но отец не разрешал.

— Нашему делу научиться недолго, — говорил он. — Придет нужда, намахаешься еще и косой и цепом. Пока я здоров, хуже жить не будем. Когда ты выучишься на учителя, и мне станет легче.

— На первые же заработанные деньги куплю тебе лошадь, — загорался Тражук, — Твоя-то пала…

…Тражук упросил отца пойти с ним к Павлу Мурзабаю за книгами. Вышел к ним сам хозяин, приветливо улыбаясь лапотникам.

— Молодец! — сказал он, положив руку на голову Тражука. — Хвалю за прилежность, за похвальный лист. Читай, учись. Может быть, чувашским Ломоносовым станешь.

Потом хозяин кликнул Уксинэ. Тражук ее осмелился поднять глаза на младшую дочку Мурзабая. Помнит ее в школе худенькой, остроносой, веснушчатой тринадцатилетней девочкой. Начинали учиться вместе, но уже из первого класса отец увез ее в Кузьминовку. А последний год она жила в городе, училась в гимназии. Гимназия! Для Тражука это звучит как что-то далекое, высокое, недоступное.

— Пусть выберет этот книгочей, что ему понравится, — распорядился отец. — Ключи от сундука на божнице.

Тражук поднял голову, когда Уксинэ одной ногой ступила на скамейку и потянулась за ключами. В глаза бросились желто-красные башмаки на высоких каблуках. Это тебе не лапти с пеньковыми оборками!

За два года Уксинэ очень изменилась. Глаза сверкали ярче, на чуть припухлых губах играла улыбка. А платье, а стан! Ну не Уксинэ, а Луиза из книги Майн Рида!

В горнице, где стоял сундук с книгами, Тражук совсем оробел. Уксинэ смотрела на него широко открытыми глазами, прямо и смело:

— Что тебе дать, «Родную речь» иль «Живое слово»? Надоели? Ну тогда выбери сам. — Уксинэ отошла в сторону.

Тражук нерешительно приблизился к сундуку и взял первые попавшиеся книги — толстую и топкую — с незнакомыми названиями. Уксинэ усмехнулась.

— Ну и выбрал! Это же книги для… стариков. Ну ладно, дед Тражук, читай. Одно из двух. Станешь умным, как мой отец, иль свихнешься, как мой дядя Тимуш!

Кинги назывались: толстая — «Столыпин», тонкая — «Демидовы».

С тех пор и покорила застенчивого Тражука насмешливая дочка старшины. Но видел он ее редко. Когда случайно встречались, она, бывало, засмеется и обязательно скажет:

— Здравствуй, дед Тражук. Не свихнулся еще?

Тражук глупо ухмыльнется и, потупившись, пройдет мимо.

При других ребятах или девчатах Уксинэ совсем не замечала Тражука. Он на это нисколько не обижался. Скажи она хоть раз при других «дед Тражук», — на всю жизнь пристало б к нему прозвище «Тражук мучи».

Многие чулзирминцы чуть ли не с детства получали клички. Случайные, а иногда очень меткие, они выпячивали недостатки человека.

К Магару прозвище «Хаяр» перешло от деда; он, говорят, был таким же злым.

Сын Магара Митти уродился ни в отца, ни в деда. Он получил прозвище «Чее» — хитрый.

Вот с этим Чее Митти и пришлось в первое время жить Тражуку в Кузьминовке на одной квартире. Не по своей воле, а по «доброте» Мурзабая. Старшина в угоду некоторым кузьминовским друзьям любил показать, что ему все равно: кто русский, а кто — «инородец», кто богат, а кто беден. Сына лапотника Сибада-Михали и сына богача Хаяра Магара привез Мурзабай в Кузьминовку в своем тарантасе и поместил на одной квартире.

— Живите дружно, помогайте друг другу. Учитесь… С божьей помощью станете учителями, будете просвещать темный народ. Ты, Митрук, не задирай нос перед товарищем. Бедность — не порок. А ты, Тражук, по стыдись бедности. А насчет квартиры не беспокойся, я сам расплачусь с хозяевами, — изрек Мурзабай на прощанье.

Но недолго пользовался Тражук щедротами своего высокого покровителя. Не выдержал он хитрости, лицемерия навязанного товарища. После зимних каникул Тражук подыскивал себе новую квартиру, не сказав о том ни отцу, ни благодетелю. Знал Тражук, что платить ему за жилье нечем. «Что ж! Работать буду. Дрова колоть. Скотину убирать. Печку топить смогу, детей нянчить», — уговаривал он, прося его приютить.

— Зимой самим-то неча делать, — чаще всего отвечали одни.

— Непривычны мы на хватеру пущать, — отказывали другие.

Совсем было отчаялся Тражук. Постучался в саманную пятистенную избу, что стояла на отшибе в глухом проулке. Хозяин без одной руки встретил его неприветливо. Молча выслушал.

— Да нет, паря, не прогневайся, — не глядя, выдохнул он. — Не до квартирантов нам…

Из парадной половины избы вышла женщина с печальными добрыми глазами. Она всхлипнула, поняв, в чем дело.

— Видно, бог тебя привел к нам, сыночек. Не отказывай ему, Степанушка. Заместо Митяя он нам будет, кажись, ровесничек ему, покойному сыночку.

Так остался Тражук жить у дяди Степы и тети Фени. Хозяева за три года привыкли к нему, да и он к ним привязался. Долгими зимними вечерами читает он им вслух. Дядю Степу интересует история, а тетя Феня любит сказку о царе Салтане. Стихи Тражук помнил уже наизусть, по-русски говорил чисто. А дядя Степа с тетей Феней и думать не могли о том, что Тражук всего-навсего лишь их квартирант, что уже проходит последний год его жизни в Кузьминовке.

На их глазах мальчик вырос, возмужал, превратился в добра молодца. Тетя Феня пробовала было проводить его на девичьи посиделки. Куда там!

— Ай зазноба есть в Каменке? — спросила добрая женщина.

Тражук, чтоб скрыть смущение, отвернулся. Женщина засмеялась и погрозила пальцем. Знаем, мол, что в «тихом омуте черти водятся».

Хозяева ложились спать, а он при свете керосиновой лампы сидел за столом и писал… О чем только он не рассказывал в письмах Уксинэ! Началось это с прошлого лета, когда он впервые ответил девушке на ее насмешливое приветствие.

…Рано утром Тражук шел по Шалдыгасу. Из калитки мурзабаевского дома выбежала Уксинэ и с обычной усмешкой произнесла обычные слова:

— Здравствуй, дед Тражук. Ты все еще не свихнулся?

Парень, расхрабрясь, впервые ответил:

— Нет еще, тетка Уксинэ, но по одному предмету, кажется, свихнулся-таки.

— По русскому, что ль? — не поняла девушка скрытого намека. — А у меня одни пятерки по русскому. Учитель ставит меня в пример русским девочкам…

Смелости у Тражука хватило только на одну фразу. На его счастье появилась подруга Уксинэ — Кидери. Дочь Мурзабая сразу забыла о Тражуке и бросилась навстречу подруге.

Где-то в сердце Тражука родилась робкая надежда. «Уксинэ, дочь богача, дружит с Кидери, а она из бедной семьи. Что, если написать Уксинэ про любовь. Увидит, что я — грамотный, не хуже ее подруг. Мурзабай как перестал быть старшиной, держит дочку в Чулзирме. Не послал ее в город в гимназию. Уж не задумал ли ее замуж отдать?»

Тражук по ночам строчил любовные письма к Уксинэ, но не отсылал. Тетя Феня по утрам выметала клочки бумаги. Ни она, ни дядя Степа не знали грамоты: давно бы уж им открылась тайна «тихого омута».

5

Сочинить первое письмо любимой нелегко, но когда оно написано, решиться послать его еще труднее.

Сегодня вторник, базарный день. На улицах Кузьминовки можно услышать среди русской и чувашскую речь. Из многих деревень приезжают на базар чуваши. А безлошадные чулзирминцы ходят пешком. Семь верст — всего час ходьбы!