Кивиток

Джонни посопел трубкой.

— А как тебя-то занесло сюда? Сбежал?

Эвальд поежился.

— Это не так просто объяснить... Я, видите ли, Джонни, литературовед. Вернее, — поспешил поправиться он, — должен был им стать через год. Специализировался по латышской литературе восемнадцатого-девятнадцатого веков. А тут...

— Понятно, — кивнул моряк. — У них тут, конечно, специалисты по латышской литературе не требуются. Они просто не подозревают, что она есть такая, латышская литература.

В дверь постучали. Вошла тучная пожилая женщина с подносом в руках. Она удивленно посмотрела на Эвальда, но лишь выразила надежду, что Джонни хорошо спалось. Хозяин и гость переглянулись.

Эвальд в душе порадовался вторжению хозяйки, прервавшему их разговор. Разве смог бы он объяснить Джонни, почему он тогда ухватился за эту возможность легально уехать к отыскавшемуся отцу и начать «новую жизнь»?.. Наверное, его тогдашние мотивы показались бы Джонни и смешными и вздорными. Нужно же было так случиться, что именно тогда, после пятнадцати лет, его отыскал отец, оказавшийся в далекой Британии...

Расставив все принесенное на столе, хозяйка подарила Эвальда еще одним взглядом и ушла. Джонни пригласил его позавтракать, но Эвальду было противно даже думать о еде. Сославшись на дела, он поспешно распрощался с моряком.

Уже в дверях обернулся:

— Между прочим, почему все-таки мне нельзя пить?

Моряк сначала посмотрел на него с недоумением, потом вспомнил, с чего начался их разговор, и рассмеялся.

— Опасно для здоровья и для дела. Бармен должен быть трезвенником, если не хочет разориться. В Англии бармены не пьют, ты потом сам убедишься. — И, помолчав, вдруг спросил: — Или, парень, тебе уже расхотелось быть английским барменом? А? — И моряк громко расхохотался.

Смущенный его проницательностью, Эвальд заставил себя улыбнуться и осторожно притворил за собой дверь.