Незабудка

Наконец добрались до Березинского форштадта. Незабудке приглянулся домишко о трех окнах, который они искали, понравились будущие соседи — пожилой одинокий железнодорожник Вашкевич и молодая Данута, работающая в швейной мастерской, тоже одинокая.

Незабудка обратила внимание на то, что жители домика поздоровались с товарищем Василем, как со старым знакомым. Может, он и комнату эту когда-то запечатал сургучной печатью?

Соседей записали в понятые, сорвали сургучную печать, и все вошли в комнату.

Вашкевич уверял, что фашисты отправили учительницу принудительно, как сотрудницу городской управы.

— Это вы потому, Максимыч, ее защищаете, что сами не сразу со станции в лес убежали. Сперва у вас душа в пятки сховалася и только потом... — сказала Данута жестко и добавила с недобрым огоньком в глазах:— Учительница уехала добровольно. Накануне к ней заявился фриц — офицер. Когда прощались — рыдала, а потом побежала за ним вдогонку.

Незабудка промолчала, не хотела ни сочувствовать, ни осуждать за глаза...

— Разговаривала по-немецки бойчее, чем по-нашему, — вспомнил Вашкевич.

— Шпрехен зи дойч? — усмехнулась Незабудка.

— А ведь она могла, ох как могла пригодиться нам, — подал голос товарищ Василь, — когда служила в городской управе секретаршей.

— Секретуткой, — поправила его Данута. — Городская управа — черт с ней! Но она же потом в зондеркоманде, сволочь, околачивалась, в гестапо.

— И много жертв на ее совести?

— Никого не выдала, — ответил Василь.

— Но она все равно виновата без прощения, — настаивала Данута. — Уже за одно то, что могла помогать, спасать, но не делала этого.

Воздух в комнате затхлый, пахнет несвежим бельем, нафталином, пылью. Скорей распахнуть окно! Данута на скорую руку протерла стекла, оказывается, комнатка светлая.

Откуда налетело столько пыли, если дверь была запечатана, а окно закрыто?

Можно при желании расписаться пальцем на подоконнике, на столике у окна, на обоях, на полке с книгами и газетами, на каждой из трех табуреток, на большом тазу, стоящем в углу, на круглой печке, на тарелке репродуктора, на неказистом шкафу.

Незабудка открыла дверцу шкафа. С тыльной стороны дверцы висели пояса от платьев. Видимо, хозяйка комнаты сунула впопыхах платья в чемодан, а пояса от них забыла. Незабудка чисто по-женски пожалела учительницу, а Данута со злорадством сказала:

— Так ей, немецкой приживалке, и надо.

К концу дня все формальности остались позади, и новая жиличка расписалась под перечнем вещей, составленным в двух экземплярах. Хозяйкино белье, одежду, немецкие учебники, утварь, всевозможные мелочи загрузили в корзину и поставили на пустой шкаф. Но не включать же в опись наперсток! Незабудке странно думать, что она будет пользоваться этим наперстком.

Товарищ Василь положил в карман кожанки опись вещей и ключ от корзины, глянул на ручные часы, воскликнул: «Однако!» — надел фуражку с блеклым синим околышем и торопливо попрощался.

Незабудка тоже забеспокоилась — который час? Счастливая, совсем позабыла о времени!

Поезд, на который она рассчитывала попасть, ушел двадцать минут назад, а с ним, скорее всего, уехала и зенитчица. Не пришлось с ней попрощаться, никогда Незабудка ее не увидит, не поблагодарит.

Василь ушел, а Вашкевич и Данута, то помогая, то мешая друг другу, рассказали Незабудке его историю.

Предатель Жорж Фат, засланный гестапо в городское подполье еще осенью 1941 года, стал начальником штаба организации и выдал подпольщиков. Василь оказался среди арестованных службой СД на Романовской улице. После допросов, пыток их перевели в камеру во дворе типографии, оттуда в тюрьму на Сенной Улице. Когда в камеру смертников поздно вечером вошел часовой, Василь, спрятавшийся за тюремной дверью, убил его ударом бутылки по голове. Автомат убитого подобрали, пустили в дело, застрелили еще двух часовых, и вся группа убежала в лес под Еловики...

Уходя, сосед Вашкевич пообещал сегодня же вечером привезти новой жиличке ее вещи, когда узнал, что они лежат в камере хранения ручного багажа. Он и подводу найдет на товарном дворе, возчики знакомые, а расплатится бутылкой самогона. На станции все знают Вашкевича! Ему выдадут багаж даже в том случае, если Легошина затеряла свои квитанции.

Незабудка осталась с Данутой в пропыленной комнате с ободранными обоями.

Незабудка решила вымыть полы и принялась за это дело с энтузиазмом. Но вот вытаскивать ведра из колодца и носить их за полтора квартала... Это стало заботой Дануты.

На книжной полке, под немецкими учебниками и словарем, лежит пачка пожелтевших газет. Данута вынесла их во двор, перетряхнула и положила на старое место; газеты всегда могут понадобиться.

Вымыт до блеска большой таз, будет в нем купать малыша.

А рядышком с тазом стоял заслуженный утюг. Когда-то он работал санпропускником, а позже Незабудка отдраила его прибалтийским песком и прокипятила для дальнейшей жизни.

Печка в углу комнаты обита гофрированным железом. До уборки она была серой, а сейчас лоснилась черным лаком.

Не меньше обрадовалась ожившему репродуктору, к нему тоже вернулся черный цвет.

— А радио разговаривало при фашистах?

Данута только что пришла от колодца и отдыхала, опершись о косяк двери.

— Еще сколько брехали! И по-своему, и по-русски, и по-нашему.

— Интересно, что германская сводка набрехала напоследок? Что услышала учительница перед бегством? — неожиданно подумала Незабудка вслух. — О скольких наших победах промолчал репродуктор за последний год, выключенный...

На фронте Незабудка совсем забыла, что по разным волнам гуляет радио без шифра, без условных словечек, непонятных противнику, и очень обрадовалась, что в комнате есть черная тарелка и она будет сообщать ей всякие новости. Разве можно пропустить мимо ушей хотя бы одну фронтовую сводку, пока Павел и другие товарищи воюют на Третьем Белорусском, пока идет война народная?

Радостно было услышать в шесть утра Государственный гимн, узнать о новых успехах на фронте.

На Незабудку обрушился бурный поток новостей.

Что принесло с собой раннее утро— пятница 13 апреля? Умер президент Соединенных Штатов Америки Франклин Рузвельт, и его место занял вице-президент Гарри Трумэн. На всех зданиях советских государственных учреждений два дня будут висеть траурные флаги. Госпожу Клементину Черчилль наградили орденом Трудового Красного Знамени за то, что она собирала в Англии фунты стерлингов для медицинской помощи Красной Армии. Что-то Незабудке не попадался английский перевязочный материал. Наверное, на те фунты англичане оборудовали несколько госпиталей, вполне возможная вещь. Югославский маршал Иосип Броз Тито присутствовал в ЦДКА на концерте Краснознаменного ансамбля песни и пляски, а на следующий день выехал поездом из Москвы, счастливого ему пути в Югославию! Из Польши приехал президент Рады Народовой господин Болеслав Берут, а с ним премьер-министр господин Осубка-Моравский — добро пожаловать! Маршала Василевского наградили орденом «Победа» — давно пора, толково командует их Третьим Белорусским фронтом! Вернулась из эвакуации и вновь открылась Третьяковская галерея. Начинаются экзамены в вузах. Праправнучке генералиссимуса Суворова, ей 69 лет, вручена медаль «За оборону Ленинграда». В Туле возобновили производство самоваров. С оружейного завода вернулся старый мастер, не разобрала фамилию, еще до войны он изготовил двадцать пять тысяч самоваров. Авось и она посидит когда-нибудь у самовара из двадцать шестой тысячи, почаевничает в свое удовольствие, да не вприглядку. У самовара я и мой Павлуша, вприкуску чай пить будем до утра...

В Москве объявили приказ начальника гарнизона — все войска, военно-учебные заведения и учреждения с 15 апреля 1945 года переходят на летнюю форму одежды. Хорошо, у кого она есть, эта самая летняя форма одежды, а вот у нее с платьями и туфлями дело, если высказаться по-немецки, швах... А потом пошла радиопередача на белорусском языке: «Увага, увага! Говорыць Менск! Добрай ранiцы, товарышы радыёслухачы!..» Давали советы и наставления: как приучать коров к полевым работам.