Незабудка

Незабудка рассказала о неудаче в Гомеле и Бобруйске. Хотела устроиться поближе к тем местам, где довоевывает муж, чтобы поскорее встретиться. На Урал же едет только потому, что деваться некуда.

Симпатичная женщина сказала, что она тоже из армейских; впрочем, это было заметно по тому, как она подтянуто держалась. На ней кирзовые сапоги, юбка цвета хаки, но шелковая кофточка с широкими рукавами и берет трофейного происхождения.

Выслушав про бессердечного истукана, она сказала:

— Безуважливый, невнимательный человек. А ты, дочка, без разведки в атаку бросилась. Надо было тебе к самому ППШ на прием пробиться.

Речь шла о председателе горсовета. С начала войны к нему приклеилось партизанское прозвище Товарищ Ш., а в городе его называли ППШ, что в житейском обиходе как будто означало Петр Петрович Шапошников, а может статься, его крестным был попросту наш автомат.

В очереди объявили, что касса закрывается, продавать билеты на брянский поезд будут после шести вечера. Началась перекличка. Парень в рыжем зипуне и сам рыжий обходил очередь с чернильным карандашом. Каждый слюнявил левую ладонь, и рыжий парень рисовал на ней цифры.

Симпатичная женщина посоветовала Незабудке, когда их перенумеровали, еще раз сходить в город,найти горсовет и, если удастся, поговорить с ППШ. Об очереди пусть не тревожится — она не отойдет от кассы, будет стоять как вкопанная, ей не впервой — на зенитной батарее она дневалила и дольше.

«Чем болтаться без толку в зале ожидания, — подумала Незабудка, — пойду в город. Чем я, собственно, рискую? Только тем, что выслушаю еще один отказ»

4

Старый особняк на улице Карла Маркса, при оккупантах здесь помещалась городская управа. А сейчас обосновался горсовет, это рядом с базаром.

Незабудка сидела в приемной председателя горсовета и озабоченно думала — как бы не пропустить очередь за билетом. Вернется на вокзал, а симпатичной женщины в кирзовых сапогах и в берете уже и след простыл?

Она сжала в кулак левую руку, на ладони цифра «93». Не хотелось, чтобы председатель увидел чернильный номер.

— Сядь, нехай полы не висят, — ППШ подвинул ей стул.

ППШ оказался человеком внимательным и дружелюбным. Ей не пришлось долго рассказывать о себе. Он перелистал красноармейскую книжку и вложенные в нее справки о ранениях, выписки, наградные удостоверения.

— Считать мужем и женой, — прочел ППШ в полковом приказе и понимающе поглядел на посетительницу. — Ну, а раз вы замужняя, то и помочь вам следует не только как демобилизованной, но и как жене военнослужащего, находящегося на фронте.

Он поднял трубку и стал кому-то звонить.

— ...Ну, а на Березинском форштадте? Под сургучом? А до каких пор? Нет, нет, Василь, это совсем лишнее. Зачем дверь взламывать? Отучайтесь ломать и учитесь строить. Есть ключ? Тем лучше. Запиши — Легошина Галина Ивановна. Пригласи понятых, составь опись вещей... Да что ты, Василь, такой забывчивый? Возьми расписку, что вещи взяты под сохран. Зачем тебе пятница? Прямо сейчас. Через час, не позднее. А я проведу опросом...

Она встала, в волнении растеряв слова благодарности. ППШ попросил подождать, даст ей бумажку.

«Бумажка! Все дело в том, кто и как произносит это слово, — подумала Незабудка. — Иногда бумажка как-спасательный круг, как путевка в жизнь, как волшебный талисман с подписью и приложением гербовой печати».

Писал ППШ медленно, подписался коряво, хотя и с завитушками, поморщился — и ей стало ясно, что рука У него болит и плохо сгибается не то в локте, не то в запястье.

Незабудке выделили под жилье пустующую комнатку на Березинском форштадте. Прописка будет временная, и адрес у нее временный, а там, обнадежил ППШ, видно будет, без крыши над головой не останется.

Прежде в той комнатке жила учительница немецкого языка. Бежала из города с фашистами. Скоро год, как комната опечатана.

— Ты голову держи выше, — напутствовал при прощании ППШ. — Крылья опустишь, тебя и куры заклюют.

Он объяснил, куда нужно пойти, учреждение находилось на другом конце города, за крепостью.

Незабудка поблагодарила, встала как по команде, козырнула и, почувствовав неуместность этого, покраснела, повернулась на каблуках, руки по швам, через левое плечо — когда-то она проделывала это с залихватским изяществом, — и вышла из кабинета.

Она шагала торопливо, не забывая о номере «93» на ладони, — как бы не пропустить очередь за билетом! — но вдруг громко рассмеялась.

Вот дуреха, нашла о чем тревожиться! Как далека она сейчас от вокзальной толкучки, от симпатичной женщины, стоявшей впереди нее, как много времени вместилось в эти два часа! Не пересадку сделала она еще одну, а шагнула в другую жизнь. Может, ей уже не понадобится военный литер до Соликамска.

Она поглядела себе под ноги и с удовольствием отметила, что почва в этом Бобруйске не глинистая, песок. Наверное, после дождя здесь грязи не бывает и туфли не заляпаешь.

В учреждение пускали по пропускам; там работал товарищ Василь, в чьем распоряжении находилась пустующая комната.

Никакого отношения к горжилотделу тот товарищ, слава богу, не имел.

Она ждала в бюро пропусков, вчитывалась в спасительную бумажку и раздумывала:

«Почему же ППШ до сих пор не выгнал того чинушу — чернильную душу? Полагает, что всегда можно исправить ошибку, допущенную в горжилотделе? Но не всякий пробьется к ППШ на прием, как я сегодня. Почему же хороший человек мирится с тем, что у него в помощниках сидит плохой человек? И может ли после этого хороший человек по всем статьям называться хорошим?»

5

Сворачивая за угол или минуя перекресток, товарищ Василь, сопровождавший Незабудку, с интересом поглядывал на таблички с названием улиц. Заметив недоумение Незабудки, он сказал:

— Думаете, боюсь заблудиться? Я пройду через город и с завязанными глазами.

Он рассказал, что во время оккупации товарищ ППШ дал ему боевое задание устроиться в городскую управу — отряду «Чырвоная зорка» нужен был связной. Когда-то, еще до войны, сопровождающий рисовал плакаты в Доме Красной Армии. Этот опыт пригодился, когда он вырезал трафареты, мастерил из жести таблички и малевал новые названия улиц. Особенно много возни было с переименованием главной, Социалистической улицы. До революции улица называлась Невской, и бургомистр решил восстановить старое название. Но потом вспомнили, что Александр Невский разбил псов-рыцарей на льду Чудского озера, это он сказал: «Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет». И тогда Невскую улицу переименовали в Муравьевскую. Нет, это не в честь декабриста Муравьева-Апостола, который служил в Бобруйской крепости, а в честь генерала Муравьева-вешателя, который расправлялся с польскими повстанцами, а повстанцы те же партизаны. Не успели в управе заготовить и десяток табличек, как улицу назвали Хауптштрассе. Среди предателей, хозяев городской управы, был какой-то отъявленный монархист. Он переименовал Советскую улицу в Романовскую, улицу Карла Маркса — в Скобелевскую, появилась даже Столыпинская улица. Незабудка забыла, кто такой Столыпин, но помнила, что учительница Анна Ильинична рассказывала, как после 1905 года палачи вешали революционерам на шею «столыпинский галстук»...

Когда шагали по Чонгарской улице, Незабудка узнала, что улица названа в честь Чонгарской кавалерийской дивизии стоявшей в Бобруйске после гражданской воины. Незабудка глянула на товарища Василя — на нем кавалерийская фуражка с выцветшим околышем, кожанка, из-под которой виднеется военная гимнастерка с отложным воротничком, каких давно не носят, синие галифе и кавалерийские сапоги с узкими голенищами. Можно подумать, что товарищ Василь сам из этой Чонгарской дивизии, только шпоры позабыл надеть.

Чонгар, Сиваш, Турецкий вал — все это на Перекопском перешейке, где наши разбили генерала Врангеля и прорвались в Крым. Родные места Павла, оттуда и до Керчи не так далеко, Павел называл Перекоп воротами в Крым...