Лоцман кембрийского моря

— Таня, не ревнуй. Ты одна занимаешь в моем сердце место целого института.

— А зачем же он приходил к вам сегодня?

— Таня! — вскричала я.

— Таня, сколько тебе лет? — сказала Полина Сергеевна.

Антон Елисеевич хохотал.

— Вася решил будущим летом найти нефть в кембрийских пластах в Якутии и пришел объявить мне свое решение.

Иван Андреевич не прочь был подразнить Таню. Она разъярилась.

— А в кембрии как раз и нет нефти, — презрительно сказала Таня.

— Ты в этом уверена, Таня? — спросил Иван Андреевич.

— Внимание, дочка, здесь экзаменуют! — сказал Антон Елисеевич.

— Абсолютно уверена! — заявила Таня и скороговоркой высыпала с язычка все решительно латинские названия кембрийских рачков и по-ученому заключила: — Отсюда следует, что в кембрийский период животный материал для образования нефти имелся в небольшом количестве и не мог послужить для возникновения значительных залежей, которые было бы выгодно разведывать и эксплуатировать.

— Что скажешь, Иван Андреевич? — хвастливо спросил Антон Елисеевич.

— Ничего не скажу. Дочка красавица… и начетчица.

Таня страшно обиделась, и любящий отец вступился за нее:

— Позволь, Иван Андреевич, все, что она говорит, соответствует твоим лекциям. Ты же сам говорил, что если и были месторождения в кембрии, то они должны были выветриться за миллиард лет.

— Это самое я и говорю своим студентам. Таня мне поверила и отчитала мою премудрость, как молитву. А Вася, понимаете, не верит, не соглашается со мной и со всей сегодняшней наукой. Значит, быть ему доктором… Достаточно ему для этого сдвинуть науку с ее сегодняшней точки…

— И вы пошлете его в Якутию? — вскричала Таня. — Как его фамилия?..

— Танюша, ты бы обратила внимание, как он заставил меня спуститься через пороги, чтобы объяснить ему нефтяные пятна. Тогда он был моим лоцманом. А теперь-то я его лоцман, а?.. Его фамилия Зырянов.

— Зырянов? — с удивлением воскликнула Таня.

После ухода Ивана Андреевича я сказала отцу Тани:

— Архангельский тоже утверждает, что в Якутии должна быть нефть.

— Академик Архангельский, — аккуратно поправил Антон Елисеевич, — не утверждает, а предполагает и при этом указывает на левые притоки Лены именно потому, что там имеются послекембрийские отложения.

Я сказала:

— Антон Елисеевич, знаете, мне пришло в голову: бог с ним, с кембрием. Но это изумительная идея — найти нефть в Якутии! Пусть не в кембрии… Геологический институт прославился бы такой находкой!

Антон Елисеевич посмотрел задумчиво и ничего не ответил.

Я подошла к шкафу и порылась в полке «Север». В одной книжке, изданной в 1919 году, прочла:

Даже в дневнике…

Нет, стыдно написать.

Нет — никому. Даже — себе…

Даже в этой заветной тетради, в переплете с тайным замочком…

Ведь это у королевичей принято было влюбиться по портрету или по молве… Смешно для советской девушки!

Но так хочется полюбить…

А я не королевна, я — аспирантка!

Хвастаюсь. Перед кем!.. Перед собой — и под замочек!

Вспомнила, откуда я взяла «земляка Ломоносова». Из «письма номер один» многоуважаемого Бернарда Егоровича Небеля.

Неужели Н. писал о Зырянове? Можно выяснить через Таню: был ли З. на Байкале минувшим летом?

Огромное нетерпение овладело Зыряновым, когда он начал учиться и понял, как много времени упущено. Он проучился три месяца на подготовительных курсах для поступления в вузы, но пришлось и в эти три месяца выезжать по командировкам комсомола для проведения коллективизации. Дело было в 1930 году. Все же он сдал за первый курс… Правильнее сказать — преподаватели приняли от него зачеты.

В то необыкновенное время, почти уже легендарное и давно неправдоподобное, когда больше учились взрослые, чем дети и юноши, преподаватели не столько принимали зачеты от студентов, сколько принимали во внимание студента — его огромные общественные задачи (называемые «нагрузками»), партийность, возраст — и по совокупности отмечали в зачетной книжке: «уд» — что означало «удовлетворительно».

Итак, Зырянов сдал зачеты и подал заявление о желании учиться в Московской Горной академии. Заведующий краевым отделом народного образования изумился и сказал студенту, что на подготовительных курсах существует второй курс, который тоже надо окончить, прежде чем поступить в вуз.

Перед заведующим стоял довольно щуплый молодой человек, лет двадцати четырех, с незначительной внешностью, с хорошими батрацкими манерами (подтверждавшими без документов отличное классовое происхождение) и революционной смелостью во взгляде и речи. Начал учиться, когда впору жениться, проучился всего шесть лет…

Заведующий прервал его автобиографию:

— Ты сам говорил, что проучился два месяца в этом году. Наверно, так было и все шесть лет?

— Иначе и не могло быть в наше время! — воскликнул Зырянов. — Но вы хотите, чтобы я еще десять месяцев не учился!

— Пойми, товарищ, что ты не сможешь учиться в Горной академии — тебе не хватит знаний. Надо подготовиться…

Зырянов ответил, что он оставался неграмотным до восемнадцати лет; должен был памятью набирать житейский опыт и не забывать ни одного замеченного камня в реке — а замечать надо было все камешки, не упускать ни одного услышанного слова.

— Так что теперь и прочитанные слова с одного взгляда на страницу, и объяснения учителя, схваченные даже краем уха, на лету, остаются в уме на всю жизнь!

— Допустим, что так, — сказал заведующий. — Ты окончил начальную школу за одну зиму, учился во второй ступени тоже одну зиму, что ли?.. Это уже дает основание для поступления в вуз. Почему же ты пошел на подготовительные?.. Значит, ты сам сознаешь недостаточность знаний своих.

— Я бы и в прошлом году поступил в академию, если бы мне дали командировку. Чего не хватит — ухвачу на ходу. Но мне не удалось окончить начальную школу. Доучиться до аттестата во второй ступени тоже не пришлось. Что мне делать?.. Я поступил на подготовительные курсы.

Заведующий читал его анкету.

— Если бы ты учился во второй ступени, как все учатся, ты бы окончил и получил аттестат. Но ты одновременно учился — или старался учиться — в совпартшколе и даже еще в педтехникуме. Поэтому нигде не закончил полный курс.

— Заведующий второй ступенью говорил то же, что и вы. — Но Василий слышал это от многих и уже видел их правоту — и оставался при своем. — Я не мог не учиться. Второй ступени мне не хватало… Но если бы не общественная работа, я бы успел во всех трех!

Краевой отдел народного образования отказался послать его в Москву до полного окончания курсов, но согласился отпустить в Молочный институт в Вологде. Вася начал учиться в Молочном и стал подавать одно заявление за другим в краевой отдел и в крайисполком до тех нор, покуда крайисполком не вынес специальное решение командировать его в Нефтяной институт. И он поехал в Москву.

«Радость была неописуемая, товарищи, когда я сдал и был зачислен!..» — писал он своей комсомольской ячейке на родину, в село Вымьваиль.

Тут были все камни, все музеи перед его глазами! Все лаборатории он «облазил до основания». Успел несколько часов по математике «ухватить» в университете. Слушал курсы при Политехническом музее — там он посещал лекции по психологии и физиологии. Особенно интересовал его такой предмет: законы работы мозга… Не считаясь с программой, он слушал лекции выборочно уже в трех местах и хотел бы слушать во всех вузах Москвы. Медицина! Это же страшно интересно! И это же очень важно знать!.. Может, попробовать?.. Успеть?.. Законы физики стали его личными врагами, острил Зырянов: не пускали одновременно находиться в нескольких местах.