В тропики годен

Алексеев, все еще с открытым ртом, недоверчиво смотрел на зуб.

– И все? – разочарованно протянул он.

Больше всех был доволен Василий Федотыч:

– А ты думал, мы два часа тянуть будем, да? Морские врачи – это тебе не сухопутные, понял?

– Понял, – грустно вздохнул Алексеев. Похоже, его расстроила погибшая репутация "неудаляемого" зуба.

Вера опустила зуб в пузырек со спиртом – ой и впрямь был диковинным.

– А куда это вы его прячете? – пробурчал Алексеев сквозь оставшиеся зубы.

– Как куда? – удивился Шевцов. – Повезу в военкомат. Может, звание присвоят – майора или хотя бы капитана…

Больной ушел. Доктор Сомов уселся поудобнее и закурил трубку.

– Надо сказать, однако, что и морской больной сильно отличается от сухопутного, -задумчиво произнес он. – Я, помню, службу начинал фельдшером на подводной лодке. Стояли мы у пирса. Пришел раз ко мне морячок с пневмонией. И должен был я ему непременно поставить банки. Банки эти я теоретически изучил и знал, как вату зажигать и как там этот вакуум создается. Одной только мелочи не мог вспомнить, – он вздохнул и потер пальцем лоб, – чем перед банками спину смазывать… Я, значит, морячка раздел – здоровый парень! – Федотыч посмотрел вокруг с сожалением. – Сейчас таких нет. Уложил я его на топчан, все приготовил, а спину спиртом натер, не пожалел. Моряки все же спирт уважают. Да-а, взял я банку, вату зажег, подношу к спине. А спина-то как вспыхнет голубым пламенем! Так прямо вся спина и загорелася…

Морячок мой выскочил из госпиталя, да как кинется за борт! А дело было в декабре. Ну, вытащили его, конечно. Все ничего. Только я от него три дня в изоляторе прятался, потому что уж очень он здоров был.

– А как пневмония? – спрашивает Вера и изо всех сил делает серьезное и сочувствующее лицо.

– Пневмония? Прошла! С одного раза как рукой сняло. Вот что значит банки, а вы говорите – не помогают…

В амбулаторию вошла Тоня, – между колпаком и маской виднелись только щелки улыбающихся глаз.

– Виктор Андреич! Англичанку и боцмана перевязала, у них все в порядке. Аня Андреева просится "домой", в каюту, можно?

– Подожди, давай ее рану посмотрим, – сказал Шевцов, надевая маску.

Заканчивается круиз. Теплоход идет к берегам Европы.

Сегодня – прощанье. Снова капитанский коктейль и прощальный обед в честь пассажиров.

Офицеры опять выстраиваются на сцене. Играет за спиной оркестр. Накрыты столы. Стоят официанты с подносами, уставленными рюмками. Мимо строя чередой проходят пассажиры – все шестьсот. Они благодарно улыбаются и изо всех сил жмут руки каждому – шестьсот раз.

К концу коктейля правая рука у главного врача немеет и опухает.

В 19.00 прощальный обед – по-английски, а по-русски это уже ужин.

При всех регалиях доктор Шевцов входит в ресторан. Пассажиров еще нет. В центре зала накрыт капитанский стол.

Белоснежные пирамиды салфеток, блеск хрусталя и начищенного серебра придают ему торжественный, официальный вид. В кресло во главе стола может садиться только капитан или его главный помощник. Остальные места для гостей.

По залу ходит администратор ресторана Лариса Антонова – в строгом вечернем платье, с прической, – останавливается у столов, проверяет сервировку. Она хозяйка зала. Лариса издали улыбается Шевцову.

Официанты сегодня в национальных костюмах. Сверкают шелком расшитые косоворотки ребят, яркие сарафаны девушек. Главный помощник Борис Григорьевич Грудинко одергивает свой смокинг в ожидании гостей. Это тоже работа, и нелегкая – торжественный обед.

Рядом с капитанским столом вытянулись официанты, Дима и Олег, и винный стюард Иван Донцов – красивые, рослые парни. Они будут в шесть рук обслуживать почетных гостей капитанского стола.

Официант пассажирского лайнера должен быть сильным, обаятельным, ловким, терпеливым, вежливым, всегда улыбаться, знать названия всех блюд на трех языках, уметь принять заказ даже у глухонемого, прекрасно владеть техникой сервировки и обслуживания. Он должен носить на кончиках пальцев пудовые подносы; держа за донышко ледяную бутылку шампанского, разлить ее в двенадцать фужеров – без дрожи в руке и не пролив ни капли. Не меняя радостного выражения лица, приносить одному и тому же пассажиру два первых, три вторых и четыре третьих блюда, не считая холодных закусок и мороженого. Он должен пробежать с подносом десять километров без одышки и – упаси бог! – без капли пота.

Шевцов подходит к столу. Главный помощник бормочет себе под нос какие-то фразы, тосты;- приветствия на английском и немецком – готовится к приему.

– Будет еще и французская пара, – качает он головой, – заболеть бы, что ли? – улыбается Грудинко.

Главный врач с удивлением смотрит на него – в первый раз за весь рейс он видит на лице Бориса Григорьевича добродушную улыбку.

Главный помощник за последнее время как-то изменился – подобрел и похорошел даже. Игорь и Вадим не отходят от него ни на шаг. Видно, есть чему поучиться. А чай на мостике они теперь пьют втроем…

Евгений Васильевич, пассажирский помощник, уже ведет гостей по проходу между столами. Две пары пожилые и одна молодая. Мужчины в смокингах, дамы в вечерних платьях. Раскланиваются. Начинается ритуал представлений, главный помощник и главный врач осторожно пожимают руки гостей. Шевцов старается по лицу угадать национальность и что кому говорить: "хау ду ю ду", или "гутен абенд", или "бон суар". Каждому свое.

Угадывать, впрочем, не трудно. Англичане улыбаются, даже если им и не хочется, немцы серьезны, даже если им хочется улыбнуться. Французы улыбаются почти всегда, голландцы – почти никогда.

Зал уже полон, все столы заняты, но никто не ест, – ждут, когда окончатся церемонии.

Капитанский стол ждет, гордый в своем великолепии. И вот Грудинко приглашает гостей к трапезе, а пассажирский помощник, важный, как лорд, рассаживает их, согласно этикету.

Евгений Васильевич коварно улыбается доктору и подсаживает молодую пару к главному помощнику, а к Шевцову – стариков. "Увы, – вздыхает главврач, – придется весь вечер говорить со старичками про печень и про желудок. Можно подумать, что я когда-нибудь пожалел ему аспирина или косо посмотрел на его обезьянку…"

Официанты усаживают гостей – сначала дам, потом мужчин, отодвигают кресла, потом задвигают их гостям под коленки. Все чин чином. Хозяева стола садятся последними. К ним подходит винный стюард.

– Что будете пить? – спрашивает вполголоса.

– Я воду, – шепчет главный помощник. – Мне на вахту. Пусть доктор выручает…

– Я первые две, – говорит Шевцов. Это значит: первые две рюмки водки, следующие – кипяченой воды из водочной бутыли, первые две рюмки коньяка, следующие – подкрашенный чай. Вина не в счет.

На таких обедах всегда пьют много – капитан угощает… Пассажиров каждый раз приглашают новых, а офицеры – все те же. Если перебарщивать, то недалеко и до цирроза печени.

Главный помощник и главврач сидят на концах длинного стола – друг против друга. Пассажиры ближних столиков заняты созерцанием церемонии.

Стол накрыт на восемь персон. Но вилок и ножей на нем не меньше чем на сорок человек. Перед Шевцовым – пять вилок и пять разных ножей. Отдельно на тарелочке – нож для масла. Набор инструментов, как перед большой операцией.

Официант Дима Горчук обносит гостей хлебом – на специальном блюде, под белой салфеткой. Начиная с дам, он с легким поклоном приподнимает салфетку и произносит фразу, которая включает сразу "плиз", "битте" и "сильвупле".

Фужерам, бокалам и рюмкам тесно на столе. Доктор замечает краем глаза, что гости осторожно посматривают на него и Грудинко и повторяют все их движения.

Ваня Донцов подносит запотевшую бутылку "Столичной" экспортного разлива. Надо видеть, как он ее держит за самое донышко, обернутое крахмальной салфеткой. Его вторая рука заложена за спину. Опытный официант разливает на слух – по звуку, который издает наполняемый хрусталь.