В предгорьях Урала. Книга 1

— Погоди, Василий, — приглядевшись внимательно к незнакомцу, Евграф воскликнул: — Да ведь это Пашка Дымов из станицы Озерной. Вот дьявол, смотри, как оделся, а? — продолжал Истомин. — Саблюку где-то взял, пистолет офицерский прицепил, вот чучело гороховое. Эй, Пашка, постой! — крикнул он Дымову.

Услышав свое имя, тот поправил кубанку и повернулся на голос.

— Кто кличет? — расставив широко ноги, спросил он хрипло.

— Да протри ты глаза! Своих не узнаешь.

— Геть! — Дымов ударил рукой по ножнам сабли. — Какое вы имеете право так называть командира отряда анархистов? Башку снесу! — рявкнул он.

— Да ты што, башибузук, не узнаешь нас, што ли? — усмехнулся Евграф. — А еще однополчанин, — произнес он с укоризной.

Дымов огляделся по сторонам и, видя, что чужих близко нет, шагнул к казакам.

— Вы, ребята, так мой авторитет подорвать можете. Всякая контрреволюционная сволочь хихикать начнет. Я, брат, здесь их устрашаю, — Пашка самодовольно погладил свои жидкие усы и хлопнул по кобуре парабеллума. — В Самаре достал, а саблюка казанского мурзы. У одного богатого татарина в доме маленько пошуровал. Ну и взял на память. Пошли в пивную, — и видя, что те замялись, он продолжал: — Деньги здесь, брат, с меня никто не берет, — сказал он хвастливо.

— А где твои отрядники? — поинтересовался Евграф.

Пашка сдвинул кубанку на затылок, ухмыльнулся и покрутил пальцем в воздухе.

— Только вы, ребята, молчок. Я, брат, купчишек на бога беру. Стоит мне стукнуть в пивной кулаком по столу и гаркнуть: «Геть! Братва, по коням!» — так они, друг мой, эта самая неорганизованная масса, кто куда. Ну и пошла слава: у Пашки Дымова тысячный отряд. Живу, брат, во! — анархист выставил большой палец. — Может, вы запишитесь для почина в мой отряд, а? Вот бы стали орудовать, — протянул он, — мать честная! Все бы кадетики ползали передо мной, а?

— Нет, валяй уж один, нам не по пути, — и, сухо простившись с Дымовым, Евграф с Шеметом отправились к домику Батурина.

На партийное собрание они пришли на полчаса раньше. Сели недалеко от председательского стола и стали рассматривать присутствующих. Большинство собравшихся было в солдатских шинелях. На краю скамейки сидел молодой матрос и беседовал с двумя башкирами из соседней с Марамышем Сафакулевской волости. В глубине большой комнаты устроилась группа крестьян, приехавших из деревень. Были тут и рабочие с кожевенных и пимокатных заводов. Народ прибывал. В комнате стало тесно. Вскоре из маленькой соседней комнаты показался Русаков.

— Товарищи! — прозвучал его четкий голос. — На повестке дня у нас один вопрос: Апрельские тезисы вождя нашей партии Владимира Ильича Ленина.

В комнате стало тихо. Стоял май 1917 года. Теплый весенний ветер прошумел в палисаднике и ворвался в открытое окно.

Русаков говорил:

— Советы рабочих депутатов являются единственной формой революционного правительства, поэтому нам необходимо завоевать там большинство и тем самым изменить политику Советов, а через Советы изменить состав и политику правительства. Такова установка Ленина.

Евграф подтолкнул Василия и зашептал:

— Правильно ведь. У нас хозяином Сила Ведерников, в селах, где мы проезжали, в комитетах тоже сидят богатеи, — и, прислушиваясь к голосу Русакова, он оглянулся.

В комнате был слышен приглушенный шопот и отдельные слова:

— Точно! Правильно! Так!

— …Буржуазия будет крепко держаться за свои права. Наша задача сейчас заключается в полном отказе от поддержки Временного правительства. Нам нужно покончить с империалистической войной, которая выгодна лишь капиталистам, и вести борьбу за мир.

Среди фронтовиков началось движение. Евграф с Шеметом, чтобы лучше слышать Русакова, пересели к нему поближе.

— Только власть Советов может обеспечить мирную и радостную жизнь трудового народа. Мы, большевики, знаем, что борьба будет нелегкой, но мы победим! — Последние слова Русакова потонули в шуме рукоплесканий.

И, когда в комнате стихло, Григорий Иванович, передвинув стул, обвел взглядом сидящих.

— Я считаю, что нам нужно наметить практические мероприятия по ознакомлению с Апрельскими тезисами рабочих Анохинского кожевенного завода и бедноты сел и станиц Предуралья. Ваше мнение?

Истомин с Шеметом поднялись точно по команде.

— Мы хорошо знаем своих станичников, — заговорил горячо Василий, — поэтому, как коммунисты, беремся провести беседы в Зверинской, Уйской и Качердыке.

— Хорошо, — Русаков отметил карандашом что-то на бумаге. — Ты, Епифан?

— Я выезжаю в Косулино и Долгую. По пути проведу собрание в Верхней Деревне.

— Так, — довольный Григорий Иванович вновь что-то записал на своем листке. — К рабочим Анохинского завода я пойду, товарищи, сам, — заявил он присутствующим.

С собрания Русаков вышел вместе с Евграфом и Шеметом. Стояла глубокая ночь. Григорий Иванович не спеша расспрашивал казаков о жизни станиц и, уже подойдя к дому, сказал:

— Побываю как-нибудь у вас.

— Обязательно приезжай. Поможешь наладить у нас партийную работу и посмотришь, как живем, — отозвался Шемет. Поднявшись на крыльцо, все трое вошли к Батурину.

Глава 38

Вскоре в Марамыш вернулись с фронта Епиха Батурин и его дружок Осип Подкорытов. Через неделю после их приезда явился Федотко. Вид его был грозен. Опоясанный пулеметными лентами, с двумя гранатами, висевшими по бокам, он на следующий день пришел в Уком к Русакову.

Григорий Иванович сидел в небольшой комнатушке и что-то писал. Завидев на пороге матроса, он пригласил его войти.

— Садись!

Русаков отложил бумагу. Федотко шагнул к столу и, вытянувшись во фронт, козырнул:

— Младший канонир Балтийского флота Федот Осокин явился в ваше распоряжение.

Русаков поднялся из-за стола.

— Федот, да ты ли это? Прости, братец, я ведь тебя не узнал, — воскликнул он радостно и, обняв матроса, похлопал его по плечу. — Возмужал, да и вид-то у тебя боевой, коммунист?

— Я ведь, Григорий Иванович, коммунистом стал, когда еще плавал на «Отважном». Давай теперь работу. Не терпится.

— Это хорошо, что тебе не сидится дома. Но только вот что, — лицо Русакова стало озабоченным. — Придется тебе эти воинские доспехи снять, — потрогал он рукой пулеметную ленту, — да гранаты спрячь в надежном месте. Пригодятся потом. Епиху с Осипом видел?

— Так точно, — козырнул Осокин, — вчера маленько гульнули.

Федот виновато опустил глаза.

— Так это ты выставил из пивной анархиста Дымова?

Осокин, не спуская глаз с носка своего ботинка, со вздохом сказал:

— Не удержался. Маленько поскандалил, — и, набрав воздуху, выпалил: — Терпеть не могу разную сволочь.

— Погоди, погоди. — Брови Русакова сдвинулись. — Ты знаешь, что такое революционная дисциплина?

— Знаю, — насупился Федот.

— Ты знаешь, что твоя драка в пивнушке на руку нашим врагам? Знаешь о том, что сейчас нужно быть особенно осторожным в своих поступках?

Матрос беспокойно переминался с ноги на ногу. Положив ему на плечо руку, Русаков продолжал:

— Допустим такое положение. Вот явился Федот Осокин, революционный матрос, учинил дебош в общественном месте. Как на это будут смотреть те, кто старается изо всех сил дискредитировать коммунистов? Подымут звон во все колокола: вот, дескать, смотрите на большевиков, обвешались пулеметными лентами и гранатами, шумят в пивных. Разве это простительно коммунисту?

— Григорий Иванович, так ведь я это на радостях выпил. С ребятами два года не виделся, — виновато произнес Федот. — С фронта ведь пришел, — добавил он тихо, — домой.

— Домой? Нет, ты не дома, — сказал сурово Русаков.

— Как не дома? — Осокин поднял непонимающие глаза на председателя Укома.

— Да, не дома. Ты и сейчас на фронте, — ответил ему спокойно Русаков. — Только этот фронт сложнее военного. Там ясно, где враг, а здесь он притаился.

Григорий Иванович подвел Федота к окну.