Изгнание из рая

— Дамография — это уже из колоды карт, — захохотал Конкретный. — Ну, пиковую даму, допустим, знаем еще от Пушкина. А далее раскинем наших червонных девчат, красивейших в мире, дам бубен, которые грызут мужей даже в космосе и под землей, и трефовых дам, для которых первая половина жизни стремится набрать вес, а вторая — его сбросить. Такая ваша дамография?

— Навряд, — сказал Гриша. — Наша дамография — это даром — графия для мужчин. Дамография — это доярки, свинарки, птичницы, огородницы, садовницы, свекловичницы, — это все женщины, перед которыми надо упасть ниц всем благополучным, благонадежным, благословенным, благоустроенным и благопристойным.

— Допустим, допустим, — в тональности ведущего телевизионной программы «Очевидное — невероятное» пробормотал Конкретный. — Специфика моих демографических исследований не охватывает всех этих ваших маргинальных отклонений, но меня заинтересовало словосочетание «дюмаграфия». Оно не имеет ничего общего с нашей семиотикой и просто странно, что в каком-то глухом селе рождается такое чудо.

— А что тут удивительного? — пожал плечами Левенец. — О писателе Дюма слышали? А как у вас лично с «Тремя мушкетерами» и «Королевой Марго»? Так, как и у нас? Вот вам и дюмаграфия! А уж к ней так и хочется присоединить еще и думографию, потому что думать мы вроде бы все умеем, да не каждый хочет. Не так ли?

— Допустим, что я приехал сюда не думать, а… — с этими словами Конкретный ухватил на столе своими цепкими пальцами тоненькую папочку из пестрого пластика и вжикнул синтетической змейкой на ней.

«Вот гадство, — подумал Гриша, — даже бумаги запираются змеючками!»

Конкретный тем временем достал из папочки лист бумаги, исписанный с обеих сторон, держа кончиками пальцев за самый уголок, поднял высоко над головой, встряхнул им в воздухе чуточку пренебрежительно, а может, и брезгливо. За хвост да на солнце! Потом положил лист на стол, хлопнул по нему ладонью-лопатой, вздохнул:

— Допустим, что к моим научным занятиям это не имеет никакого отношения, но поручено — тут уж ничего не…

— Заявление? — догадался Гриша.

— Допустим.

— На меня?

— Еще раз допустим.

— Анонимка?

— Вся сила в том, что нет. Есть подпись. Дата. Место.

— Подпись? Не может быть. — Гриша даже забыл поинтересоваться, о чем заявление, так потрясло его то, что кто-то не только написал на него, но и подписал!

— Вот, — издали показал ему Конкретный. — Прошу. Шпугутькало. Без инициалов, но разборчиво. Шпугутькало.

— Такого человека в Веселоярске нет, — заявил Гриша.

— Может, женщина?

— И женщины нет. И никогда не было. И детей таких не было. И никого не было.

— Допустим, псевдоним.

— Как не аноним, то псевдоним? Так что же это — какой-нибудь поэт уже на меня написал, что ли?

— Поэзии мало, — вздохнул Конкретный. — Одна проза. Жестокая проза. Вы женаты?

— Ну!

— Жену вашу зовут Дарина Порубай?

— Ну!

— Почему она не взяла вашу фамилию?

— Вы у нее спросите об этом.

— У жены высшее образование?

— Высшее. А у меня среднее. Хотел на заочный — вот такое заявление помешало.

— Допустим, что заочное образование — это не совсем высшее, развеселился Конкретный.

У Гриши немного отлегло от сердца. Хоть парня веселого прислали. С этой гадской анонимкой-псевдонимкой!

— Да я и сам так считаю, — сказал он, — но надо же…

— Итак, — вмиг посуровел Конкретный, — вы не отрицаете, что женились на специалисте с высшим образованием, преследуя корыстные цели?

— Кто вам такое сказал? — подпрыгнул от возмущения Гриша.

— Так тут написано.

— А что там еще написано?

— Еще тут написано, что Дарина Порубай, будучи старше вас на три года и имея высшее образование, вышла замуж за механизатора, который много зарабатывал, с корыстной целью, но теперь выжидает, чтобы найти более выгодного мужа, о чем свидетельствует ее нежелание рожать детей от Левенца, тогда как машину «Жигули» в подарок от него она приняла…

Гриша онемел от такой наглой полуправды. Написано все вроде бы так, как есть, но одновременно чистейшее вранье.

— А что там еще написано? — с трудом удерживаясь, чтобы не заскрежетать зубами, спросил он.

— Еще что? Ну, заканчивает автор так: «По всему району поползли нездоровые слухи, и трудовые массы всколыхнулись и возмутились».

— И вы приехали разбирать это? О том, что поползли слухи? — не поверил Гриша.

Конкретный кивнул головой без видимого энтузиазма.

— А вот представьте, что к вам приехал кто-нибудь из села и начал о вашей жене, о семье, о детях. Как бы это вам понравилось?

— Не женат. Мне противопоказано. Я вегетарианец.

— Кто-кто?

— Закусываю солеными огурцами.

— А-а, тогда ясно. Так что, вы меня будете спрашивать по этой псевдонимке, а мне отвечать?

— Допустим.

— А как отвечать — по сути или так, как по телевизору?

— По телевизору? — Конкретный вдруг оживился. — А как это?

— Ну, спрашивают, скажем, председателя колхоза: по скольку центнеров пшеницы с гектара имеет намерение собрать в этом году, а председатель в ответ: взяв повышенные обязательства, труженики нашего колхоза прилагают все усилия, чтобы получить в этом году урожай зерновых на всех посевных площадях в среднем на 3–4 центнера выше прошлогоднего.

— Оч-чень интересно! — причмокнул Конкретный. — Но у вас мало слушателей. Нам бы поконкретнее.

— Да я — за, — сказал Гриша. — Конкретнее все было бы порвать эту писульку и пустить на ветер.

— Не имею права.

— Дайте мне, я порву.

— И вы не имеете права. Никто не имеет права. Заявление можно только закрыть. Для этого создана комиссия.

— Как же вы его будете закрывать?

— Очень просто. Я спрашиваю, вы отвечаете.

— А потом?

— Если надо — подпишете. Допустим, так. «Жигули» вы в самом деле купили?

— Купил. Как передовому механизатору продали без очереди.

— И подарили жене?

— Зачем дарить? Нужно — ездит. Нужно мне — поехал я.

— Допустим. А детей нет?

— Каких детей?

— У вас с женой детей нет?

— Нет.

— А «Жигули» купили?

— Купили.

— Итак, вы не возражаете, что «Жигули» купили, а детей нет?

Гриша смотрел Конкретному в рот, откуда вылетали эти бессмысленные вопросы, и поймал себя на мысли, от которой у него даже зачесалось на языке.

— Слушайте, товарищ Конкретный, — не удержался он от искушения немедленно поделиться своей мыслью, — а где рот у человека?

— Рот? — оторопело посмотрел на него Конкретный. — Какой рот?

— Ну, тот, которым мы едим борщ, а потом разглагольствуем. Где он? На голове или где?

— Ну, допустим, на голове.

— А голова думает?

— Допустим.

— Тогда почему же не думает рот?

— Конкретно, что вы хотите?

— Конкретно ваш рот. Что из него вылетает? «Жигули» с детьми? И это вся ваша демография? На чем же она базируется? На каком-то Шпугутькале и «Жигулях»? А хотите — я к «Жигулям» еще цветной телевизор добавлю?

— Телевизор?

— «Электрон-724». Сам купил, сам домой привез, сам антенну сварил в мастерской Сельхозтехники.

— А детей нет?

— Нет. А еще — веранду стеклянную, двадцать квадратных метров к дому пристроил.

— А детей нет?

— Да нет же. Теперь видите, до чего мы можем договориться.

Конкретный скоростным методом поскреб у себя в голове, сначала с одной стороны, потом — с другой, но ничего не выскреб, посмотрел на Гришу немного растерянно.

— Но я же должен составить справку!

— Составляйте хоть сто штук! Если хотите — могу засвидетельствовать и подписать.

— Допустим, мы сами.

— Сами так сами. А я поехал.

Прощались в духе взаимопонимания. О взаимоуважении промолчим. Не было надлежащих оснований.

Крикливца Гриша не разыскивал. Сообщить ему, что Левенца не сгрызут, как мягонький пирожочек? Гай-гай! Жаль усилий. Посмеяться вместе с ним? Если все время смеяться, то уже вроде и не смешно. Мог бы, мог бы товарищ Крикливец разобраться и сам и не позорить его, Левенца, перед людьми, так нет же — умыл руки. На нем весь район висит! А что висит на тебе?