За синей птицей

Маленькая армяночка, которую девчонки ласково называли «Варя-Варечка», оказалась не только энергичным и требовательным инструктором по вязанию варежек — она помогала Марине всюду и везде. На второй день после истории с украденными у Нюрочки варежками Марину вызвала в контору нарядчица и сказала ей, что ее бригада обязана принимать участие в «аврале» — обмазывать и утеплять к зиме барак, где они помещаются. Марина сказала: «Хорошо», но в глубине души знала, что ничего хорошего из этого не получится: девчонки ни за какие коврижки не пойдут авралить. Она не ошиблась.

— На кой нам леший сдалась эта глина? — ворчали они. — Не нам здесь жить — не наша забота.

И в первый вечер ни одна не вышла из барака. Марина сказала:

— Ну и шут с вами, сидите. Обойдемся без вас. — И пошли вдвоем с Машей.

Работа была несложная. Только сначала у Марины ничего не получалось — глина, которую она старательно размазывала по стене, сползала вниз и отваливалась. Подошла Маша — она работала за углом у другой стены, — посмотрела и неодобрительно качнула головой:

— Ох ты чадо мое… Да ведь надо сначала водой смочить… Я думала, ты хоть это знаешь!

Потом все наладилось, и Марине даже понравилась новая работа. А Маша весело покрикивала из-за угла:

— Давай на соревнование! Кто скорей кусок закончит!

Соревноваться с Машей Марине было не под силу, но все же она бодро откликнулась:

— Давай, давай!

Выглянув потихоньку из-за угла минут через десять, она увидела, что Маша далеко ушла вперед, и хотела уже признаться в полной и безоговорочной своей капитуляции, как вдруг кто-то тихонько дернул ее за юбку.

— Тихо, Марина-джан! Мы сейчас с тобой ей устроим… — сияя лучистыми глазами, прошептала Вартуш. — Опоздала я, в контору ходила… Подхожу к бараку, слышу, Маша кричит: давай соревноваться! Хитрая какая Соловей! Иди сюда скорее…

Вартуш подбежала к большому квадратному корыту, где был замешан раствор, взяла глину в пригоршню.

— Ай-ай-ай, какой ишак замешивал? Зачем такая густая? — и добавила в корыто воды. — Вот теперь хорошо будет! — удовлетворенно сказала она, ловко перемешав раствор лопатой. — Ты давай здесь работай, а я туда пойду, чтобы Маша не видела. Ты вот как работай: взяла раствор, положила на стенку, дощечкой туда-сюда, чтобы ровно было, а потом руки в воде замочи и опять туда-сюда. Поняла? Красиво будет, тепло будет. Комендант скажет: «Хорошо сделали, девушки».

Теперь стало совсем легко. Глина ложилась ровным слоем, и было приятно сглаживать ее дощечкой и смоченными в воде руками.

Марина уже предвкушала победу над Машей и улыбалась, представляя удивленное лицо своей помощницы, когда она увидит, сколько сделано с этой стороны барака. Работа увлекла ее, и она даже стала напевать вполголоса: «Капитан, капитан, улыбнитесь!» Но вдруг с досадой оборвала себя: опять капитан! Хотела было запеть другую, но, как назло, ничего другого, кроме «капитан, капитан, улыбнитесь», ей на память не приходило, и чем упрямее она старалась вспомнить что-нибудь другое, тем навязчивее вертелся в голове этот мотив и слова о капитане, который должен все-таки улыбнуться.

— Так, значит, вот какая ты честная! — услышала она за своей спиной ехидный голос Маши. — На пару работаете?

Подошла Вартуш, все трое стали смеяться, вышучивая друг друга. Так и вошли в барак — со смехом, оживленные, забрызганные глиной, раскрасневшиеся от работы и свежего осеннего холодка. А в бараке было сумрачно и скучно. Ни обычного оживления, ни возгласов, ни песен.

Несколько человек сгруппировались возле печки, которую тетя Васена, несмотря на протесты пожарницы, умудрялась потихоньку подтапливать украденными из столовой дровами. Пожарница — высокая, краснолицая и исполнительная — неженским баритоном «пилила» тетю Васену, стараясь внушить ей, что отопительный сезон еще не начался и если Васена не одумается, то пожарница — «завтра же!» — замажет обе трубы барака. Васена безмятежно ее выслушивала, согласно кивая головой, а когда пожарница выговаривалась до конца, спокойно заявляла, что у нее в бараке «малолетки» и морозить их не положено. Марина знала, что тетя Васена удивительно ловко умела использовать некоторые преимущества, предоставленные законом для несовершеннолетних.

На дворе стояла сырая осенняя погода, в бараках было прохладно, и к печке тянулись все. Именно там обычно вели задушевные беседы, пели песни, рассказывали фантастические истории о своих «громких» воровских делах. Там же, у печки, Марина по вечерам читала вслух книги или «рассказывала кино».

Сейчас у печки было тихо. Клава Смирнова сидела на низенькой скамеечке, подперев кулачками щеки, и молчала, вопреки своему обычаю. В такой же унылой позе у ее колен на телогрейке, брошенной на пол, сидели ее подружки — Нина и Лида. Рядом жались к теплым стенкам печки еще несколько человек. Остальные или лежали на койках, или разместились небольшими группками в разных углах барака.

Когда Марина вошла, Клава Мышка повернула голову к ней навстречу, и глаза ее вспыхнули.

— Наконец-то! — Она вскочила со скамеечки. — Ох, Маришка, а мы ждали, ждали… А тебя все нет и нет!

Остальные тоже оживились, заулыбались, зашевелились в своих углах.

— Будешь рассказывать? — Лида Векша подняла с пола телогрейку, встряхнула ее. — Мы тебе сейчас местечко приготовим. Ты, небось, замерзла?

Марина переглянулась с Машей, и они поняли друг друга без слов.

— Не замерзла. Даже ни капельки: на работе не замерзают. А рассказывать я, Лида, сегодня не буду, — преувеличенно ласковым тоном ответила Марина.

Лицо девчонки вытянулось.

— Это почему — не будешь?

— Устала, спать хочу. Завтра придется подняться пораньше, потому что хотим закончить фасад. Там немного осталось.

— А завтра вечером будешь рассказывать? — вступила в дипломатические переговоры Клава.

— И завтра не буду, — нежнейшим голосом отвечала Марина. — Завтра вечером мы вторую стенку начнем.

— А послезавтра?..

— А послезавтра будем вторую стену кончать…

— А послепослезавтра? — У Клавы подозрительно задрожал голос.

— Целую неделю не смогу я вам, девочки, ни читать, ни рассказывать. Вы уж тут как-нибудь сами… Ну, попросите Галю, — может, она вам будет читать.

— Пошли, бригадир. Тетя Васена нам тепленькой водички в умывалку принесла, — позвала ее Маша. — А вы, пацаночки, в самом деле, уж эту недельку как-нибудь своими силами развлекайтесь. Занята будет Марина по самое горло. — Маша обняла своего бригадира за плечи, и они вместе пошли через весь барак в «комнату гигиены» — так называлась небольшая каморка в тамбуре барака, в которой стояли жестяные умывальники и бочки с водой.

— Попались, крошки! — сказала Маша, когда они закрыли за собой дверь. — Посмотришь, завтра хоть десять человек, а придут на аврал.

И на следующее утро, когда бригадир со своей помощницей вернулись в барак из хлеборезки, они увидели трех подружек, Соню Синельникову и еще двух девчонок, которые поджидали их у входа.

— Чего обманываешь? — обиженно заговорила Клава. — Сказала — рано утром, а сами где-то ходите… Жди вас здесь…

Марина чуточку смутилась. Никто и не собирался мазать бараки утром. О какой обмазке могла быть речь, когда рассвет начинался к девяти часам, а в девять все должны были уже позавтракать и сидеть в цехах.

— Аврал отменяется! — выручила бригадира Маша. — Мы хотели работать, да комендант прогнал — темно. Придется поднажать вечером.

Клава потопталась, нерешительно поглядывая на остальных.

— Ну, тогда и мы придем вечером, — заявила Нина Рыбакова, смотря на Марину таким взглядом, словно ожидала от нее возражения.

Маша незаметно подмигнула Марине.

— Ладно, — равнодушно сказала она. — Можете приходить.

И в тот же вечер, после ужина, у барака четвертой стоял такой шум и крик, что прибежал комендант, предупрежденный дежурной надзирательницей.

Марина доложила начальнику службы надзора, что бригада номер четыре в количестве двадцати трех человек производит ремонт барака.