Наедине с совестью

Маленькая, исхудавшая мать без слез встретила товарищей и друзей своего сына. С благодарностью приняла подарки, сказала:

- У меня не осталось слез, я выплакала их. Но хочу сказать вам, сынки: любите жизнь так же сильно, как любил ее мой Янка. Я горжусь этим. Пусть берегут вас от гибели сердца матерей.

Через два дня, когда дивизия пополнилась новыми бойцами, Смугляк проводил Ивана Андреевича и Максима, а сам верхом на партизанском Гнедке выехал принимать стрелковую роту, ту самую, в которой он начал боевую жизнь в лесах Подмосковья. Его сопровождал тоже на коне расторопный старшина Егор Большаков.

Перед закатом солнца они уже были в селе, где располагалась рота. У полуразрушенного домика их встретил стройный и красивый гвардии младший лейтенант. На груди его сиял орден Красного Знамени. Смугляк без труда узнал в нем Колю Громова - сына сибирского охотника, прославленного снайпера. Громов бодро доложил о состоянии дел роты, о ее боевой готовности и, пожимая сильную руку Смугляка, улыбнулся:

- Наконец-то снова вместе. Я очень рад!

- Я тоже рад, Коля. Но почему ты докладываешь мне? Разве тебе известно, что я принимаю стрелковую роту?

- Так точно! - отчеканил Громов. - Позавчера наши солдаты были на похоронах в Лужках и узнали. Янку очень жалко!

Смугляк с любовью разглядывал молодого друга.

- Вырос ты, Коля, - сказал он, беря его за плечи. - Молодец! Ведь не прошло и двух лет после нашей разлуки, а тебя не узнать. За что получил боевой? - взглянул Михаил на орден.

- За снайперскую работу.

- Поздравляю! Ну, а что случилось с командиром роты?

- Гвардии лейтенант Воронков выбыл из строя по ранению, - объяснил Громов. - У него перебиты ноги, и теперь он едва ли вернется в подразделение. А политрук Скиба переведен из роты в батальон. Здоров. Сейчас он в штабе полка. Последние дни командовать ротой пришлось мне. Скажу правду: хватанул горя по самую макушку! Ведь я же снайпер, а не боевой командир. Наш полк первым ворвался в пригород Минска и завязал уличные бои. Город горел. Нужно было и воевать, и тушить пожар. Многие солдаты пообжигали руки и лица. Но фашистов мы все-таки прижали крепко. Многих в плен взяли.

- Значит, личный состав роты хорош!

- Львы, а не воины! - воскликнул Громов. - За исключением одного автоматчика, Шматко. Недоволен я им.

- Как ты говоришь, Шматко? А что тебе известно о нем?

- Он из нового пополнения. Вы его не знаете. Шматко пришел к нам в начале наступления. Очень тяжелый человек. В боях храбрый и выносливый, как тигр, а вот дисциплину не переваривает. Делаешь ему замечание, а он стоит и ухмыляется или забрасывает тебя встречными вопросами. Говорят, он из бывших карманщиков. Судился. Где-то отбывал наказание, потом попал на фронт. Тот "витязь"!

- Сам рассказывал об этом?

- Нет, солдаты дознались.

- Ничего, отшлифуем! - проговорил Смугляк, а про себя подумал: "Уж не Сашка ли Гвоздь?" - Веди-ка меня в расположение роты и знакомь с личным составом. Вы уже поужинали? Тем лучше. Коней передай в хозвзвод полка. Это, Коля, партизанский подарок. А вообще-то немецкого происхождения: трофеи.

Жара спала. Солнце медленно опускалось за холмами. Небо горело. Окрашенный лоскут облака высоко висел над лесом. Смугляк и Громов вошли под навес, остановились. Солдаты сидели на соломе и занимались кто чтением, кто подгонкой нового обмундирования. Увидев гвардии старшего лейтенанта и Громова, они поднялись, приветствуя офицеров. В прежнем положении остался только Шматко. Он сидел в дальнем углу, равнодушно рассматривая какие-то бумажки. Смугляк направился к нему. Солдат не обращал на него никакого внимания. "Он, Сашка", - мелькнуло в голове Михаила.

- Вы что, больны? - спросил Смугляк.

Шматко поднял голову, встал.

- Никак нет! - и застыл на полуслове.

Они узнали друг друга, но сделали вид, что впервые встречаются. Смугляк молча пожал длинную сухую руку автоматчика. Потом повернулся к солдатам, спросил весело:

- Как отдыхаете, товарищи?

- Нормально, - вразнобой ответили солдаты, переглядываясь. - Харчи слишком постные. А так... вообще-то хорошо и спокойно отдыхаем. Когда в наступление пойдем?

- Вот этого я не знаю, - дружелюбно ответил Смугляк. - Когда-нибудь пойдем. Здесь обживаться, видимо, не будем. А вот пока мы находимся на отдыхе, я думаю, не мешало бы нам заняться изучением оружия. Задержки у автоматов часто бывают?

- Век живи, век учись, - отозвался кто-то из темного угла. - Знания никогда не мешают. Давайте позанимаемся.

Побеседовав еще несколько минут с солдатами, Смугляк пригласил Колю Громова и гвардии младшего лейтенанта Павла Кашубу, выполняющего обязанности помощника командира роты, и ушел с ними в домик, который был маленьким штабом подразделения. Разговаривали они долго о прошлых делах и о предстоящих занятиях. А когда Громов и Кашуба ушли, в двери просунулся долговязый Шматко:

- Можно, командир?

- Входи! - ответил Смугляк.

- Ну вот, снова встретились. Могу присесть? Вижу, ты не очень доволен, Ворон? Что ж, можно поступить так: ты меня не знаешь, а я тебя. Сашка Гвоздь на все согласен.

- Как попал в роту, случайно? - спросил Смугляк.

- Нет, вполне сознательно, - серьезно ответил Шматко. - Я был в запасном полку армии и хорошо запомнил полевую почту дивизии и почтовый ящик роты. Ты же дал мне этот адрес, помнишь госпиталь? Еще раз я побывал на больничной койке, и теперь вот здесь. Пусть это тебя не беспокоит. У Сашки Гвоздя нет привычки делиться впечатлениями прошлого. Только ты относись ко мне справедливо, как ко всем. Исключения мне не нужны!

- Брось об этом! - проговорил Смугляк, угощая собеседника папиросой. - В твоем мужестве я никогда не сомневался, но дисциплину нужно повысить. Война еще не закончена, а без дисциплины нет порядка, нет успехов. Истина старая. Давай повоюем, товарищ Шматко.

Шматко поднялся, выпрямился.

- Обязательно повоюем, командир! - ответил он твердо. - Я люблю это дело. Да и на фашистов зол. Разрешите идти?

- Идите, товарищ Шматко.

*

Есть люди, для которых труд, какой бы он ни был, является смыслом всей их жизни. Они не могут праздно провести ни одной минуты. Безделье им кажется чем-то ненормальным, пустым, угнетающим. В труде они находят все: и удовлетворение внутренних потребностей, и содержание прожитого дня, и духовное наслаждение.

К таким людям принадлежал и Коля Громов. С утра до позднего вечера он что-то делал: то читал уставы и наставления, то занимался любимой стрелковой тренировкой, то беседовал с воинами. Никто и нигде не видел его зевающим от безделья.

Громов еще совсем молодой человек, выше среднего роста, плотный, подвижный. Лицо его простое, открытое. Глаза сероватые, всегда сияющие. Нос прямой, подбородок закругленный, с маленькой ямочкой посредине.

Этот сын томской тайги еще семилетним мальчиком вооружался ножом и палкой и начинал мастерить всевозможные мельницы и вышки. Выстругивал охотников и уток, делал замысловатые челны и лодки. Выходил с отцом на охоту и колесил по тайге целыми неделями. Отец научил его стрелять белку только в глаз, чтобы не испортить шкурку, и определять по следам любого зверя, животного, птицу. Он хорошо ориентировался в лесу и, имея в руках только топор, умел построить любое жилье.

Все это очень пригодилось сейчас, на фронте. Громова не изнуряли тяготы войны. Пули его не пролетали мимо цели. Фашисты смертельно боялись русского снайпера.

Сегодня он поднялся, как и вчера, перед самым восходом солнца. Быстро умылся, оделся и вышел из домика, поправляя на ходу командирские ремни и гимнастерку. Смугляк уже сидел в палисаднике у столика, курил. Громов поприветствовал командира и присел рядом:

- Что так рано, Михаил Петрович?

- Не спится, Коля. Знаешь, прошелся вот сюда к речке и подумал: хорошее место для проведения занятий. В нашем распоряжении, видимо, не больше трех-четырех дней. Нужно научить людей окапываться в наступательном бою, преодолевать естественные и искусственные препятствия, лучше освоить личное оружие. Кто знает все это - повторит, кто не знает - научится. Я к девяти часам должен быть у командира полка на совещании. Тебе придется позаниматься со всей ротой. Обед вам привезут в поле. Я скажу Большакову. Оставьте здесь двух дневальных. Кашуба пусть готовится к завтрашним занятиям. С совещания я приду к вам. Все ясно?