Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)

Вроде недавно было, а двадцать лет уже прошло… Дом строили в пятьдесят третьем, в июне. В те времена Сапар не знал, что такое усталость, понятия не имел, что бывает такая вот противная дрожь в коленях. Днём он работал в поле, а вечером запрягал в арбу ишака и до полуночи возил кирпич. И сейчас ещё стоит в ушах назойливый, бесконечный скрип колёс…

Он не один возил, и другие приходили. Никто их не просил, не призывал на помощь. Просто строили дом семье Ямата. Кирпич возили с другого конца села. Каждый сгружал, складывал кирпич к кирпичу, чтоб каменщику сподручней было брать, и снова ехал. По три-четыре ездки успевали сделать. На усталость не жаловались, хотя не просто это — возить и разгружать кирпич после целого дня работы.

Ни тогда, ни теперь не понимал Сапар-ага людей, на всё готовых ради денег. Если кто-то говорил ему, что постриг соседу овцу и взял за это два рубля, он молча отворачивался от этого человека и уходил, страдая при этом, как от боли. И где у него совесть?! Нету совести, жадность вместо неё. Обеднел бы без этих двух рублей? Жадных людей Сапар-ага боялся, остерегался их.

Как хотелось теперь снова услышать скрип ишачьей арбы в лунную, молочно-белую ночь! Скрип арбы неприятен для уха, это не музыка, но Сапар-ага слышал в нём биение сердец, совестливых, бескорыстных…

В августе Солтанджемал наконец застелила полы кошмами. Народу на новоселье явилось много, и в комнатах, и на веранде — везде было полно.

В большом закопчённом казане, установленном на очаге против дома, жарилось праздничное пишме. Румяные кусочки теста с ещё шипящим на них маслом вытаскивали из котла и тут же разносили гостям.

— Кушайте! — угощала Солтанджемал. — Ешьте на здоровье! Акгозель, закладывай в котёл побольше. — Хозяйка вся так и сияла радостью: наконец-то она могла выразить людям свою благодарность, своё расположение. Первый раз с тех пор, как Ямат ушёл на фронт, принимала и угощала она гостей. — Нельзя, сосед, обидишь. Не отпущу, пока не отведаешь моего угощения! Агаджан, сынок… возьми-ка ребят, тащите сюда дыни с арбузами. Не стесняйтесь, прошу вас, ешьте на здоровье!..

И тут, как по заказу, на краю села появились канатоходцы. Услышав пронзительные звуки дудок, ребятишки, радостно вопя, бросились встречать артистов.

— Ведите сюда! Сюда их приведите! — вслед мальчишкам кричала Солтанджемал. — Пусть здесь, у нас представляют!

Бродячие артисты появились во дворе. Один из них, в лезгинской шапке, не переставая, играл на медной дудке, да так громко и радостно, что пришёл даже Сетдар Нелюдимый.

Второй артист, в чёрном, подпоясанном блестящим ремешком халате, был невысокого роста, плечистый. Немолодой уже, волосом зарос так, что на лице ни кусочка голого нет, и в бороде седина сквозит, а быстрый, как огонь. Нос сплющенный, словно по нему кувалдой били, и затылок какой-то приплюснутый Все особенно дивились его затылку.

— Чего ж удивляться? — сказал сын толстухи Бебек, вечно ворчавший на свою мать за то, что голова у него слишком длинная. — Не затягивали повязкой, вот у человека и голова как голова!

— Голова как голова! — тотчас отозвалась его мать (Разве она когда промолчит?). — Пускай она у тебя продолговатая, зато дай бог всякому такую голову! Какой это туркмен с плоской головой! Я таких сроду не видела!

— Конечно! Лучше утягивать ребёнку голову, будто это вязанка дров! — Парень махнул рукой и отвернулся.

Человек в чёрном халате плясал, высоко подпрыгивая, словно был на пружинах. Наплясавшись, он нарядился рогатым джейраном. Ребятишки с визгом разбегались от него, а взрослые клали джейрану в рот монетки.

Потом тоже было интересно. Артист попросил дать ему шапки и разложил их в ряд — целых десять штук. Разбежался, перекувыркнулся над ними, и шапки одна за другой полетели в небо. Каждый раз шапка взлетала так высоко, что её было еле видно, и все старались угадать, чья она. Шапки разлетелись далеко в стороны, но все сразу нашлись, только Сапар не мог отыскать свой тельпек.

— Я видел! — крикнул один из мальчишек. — Он к бабушке Гарагыз залетел в огород.

— Не ври, негодник! — замахнулась на мальчишку старуха. — Нечего ему в моём огороде делать!

Ишь придумали! Дыни вам нужны, а не шапка! Суньтесь только — я вам покажу!

— Да не тревожься, Гарагыз. Подумаешь невидаль — тельпек! Найдётся…

Немного погодя шапка действительно нашлась. Не куда-нибудь угодила — в стойло к соседскому ишаку.

Сапар-ага всегда улыбался, вспоминая этот случай, А вот сейчас не улыбнулся, сейчас вспоминать всё это было грустно.

Агаджан встретил его во дворе у веранды. В дом Сапар-ага зайти отказался. Сел на старой кошме, возле лестницы.

— Я здесь, сынок, здесь приятней.

— Сапар-ага, я решил увезти маму.

— Я слышал. Что ж, тебе виднее…

— Нужно, чтоб вся семья вместе.

— Это не объясняй, это я понимаю.

— Конечно, она скучать будет. Потом привыкнет, наверное.

— Наверное. Если будет очень тосковать, присылай сюда. Погостит немножко.

— Я думаю, она привыкнет.

— Да… Позови-ка сюда мать, Агаджан.

Вышла хозяйка, поздоровалась.

— Садись, Солтанджемал. И ты присядь, Агаджан.

Голос у старика дрожал, лицо было бледное, с синеватым отливом, веко чуть подёргивалось. Стараясь не показать волнения, Сапар-ага немножко посидел молча. Потом поднял на Солтанджемал грустные глаза. Но у женщины на ресницах висели слёзы, и старик принялся успокаивать её.

— Не горюй, соседка. У тебя, не сглазить бы, и сын прекрасный, и невестка на зависть. Что ж теперь делать? Недаром говорится: состарится верблюд, пойдёт за верблюжонком. Ашхабад тоже не за семью реками, соскучишься — погостить приедешь.

Сапар-ага с трудом говорил эти слова, в груди начало давить, не хватало дыхания. Он переждал немножко, думал, пройдёт. Не прошло.

— А я вот, видишь, совсем сдал. То сердце, то поясница мучает, нету здоровья… Так что, если не доведётся больше увидеться, простите меня за то, в чём виноват…

Горло сдавило, на глаза навернулись слёзы. Сапар-ага прикрыл глаза ладонью.

— Что вы, Сапар-ага, — прошептала Солтанджемал, с трудом удерживая рыдания. — Превеликая вам за всё благодарность…

«Вот старый дурак! — мысленно обругал себя Сапар-ага. — Человеку и без того не сладко, а ты уселся да нюни распустил! Ямата провожал, не ревел, а теперь вот… Значит, и правда, никуда ты не годишься, Старик. Иди-ка ты подобру-поздорову!»

Он поднялся, тяжело опираясь на посох. Всё тело было налито тяжестью, ноги не слушались. Словно не выдержав этой тяжести, внезапно заныла поясница. Потом рвануло в груди, раз, другой…

— Куда же вы, Сапар-ага?

— Ничего, сынок, ничего, я так, устал немного… Как будете отправляться, я тогда приду.

Уезжали они на заходе солнца. Народу собралось множество, в толпе не видать было «Волги». Агаджан о матерью подошли к Сапару-ага.

— Вот ключ, Сапар-ага. Оставляем дом вам. Распоряжайтесь, как знаете.

— А что распоряжаться? Ничего не будем с ним делать. Как стоит, так и будет стоять.

Он взял протянутый ему ключ на пёстрой верёвочке. Как хотелось старику рассказать Агаджану свой сон. Вещий сон оказался. Потому и привиделся ему Ямат в обличии Гер-оглы. И Пигам Ямата в мыслях держал, когда вчера про Гер-оглы им рассказывал. Агаджан тоже ведь слушал, а невдомёк ему, про кого речь… Да, Агаджан, отец твой герой, настоящий Гер-оглы, а ты об этом и понятия не имеешь…

Рассказать или не рассказать? Не время сейчас. Да и нужды нет, всё равно собравшиеся думают сейчас о Ямате. Знают, какой он был человек. Иначе не собралось бы столько народу.

— Ну что, Сапар-ага… Мы, значит, поедем…

— Счастливо, сынок! Прощай, Солтанджемал!

— Встретимся живыми-здоровыми, Сапар-ага.

— Дай бог!

Ребятишки бежали следом и кричали:

— До свидания! До свидания!

Потом люди стали молча расходиться по домам.

Сапар-ага долго смотрел на дорогу. Ему казалось, что эта голубая машина увезла часть его самого, кусок его сердца… «Не сердись, Ямат, не ругай их. Солтанджемал так долго тебя ждала, всё не верила чёрной вести. Я тебе объясню, ты поймёшь, как оно получилось… Только потерпи до завтра, сейчас я не могу, сил нет. Походил много — с непривычки оно тяжеловато. Видишь, ноги дрожат. Совсем никуда стали. А мне ещё Овеза повидать надо. Вернуть его нужно, нельзя в селе без таких людей».