Закон набата

Всякий, кому не лень, а в особенности с похмелья, идет к казахам пить кумыс. Темно-коричневый старик с седенькими жидкими усами угощает каждого, хотя, казалось бы, где напастись от единственной, да и то стреноженной, кобылы.

Я тоже несколько раз бывал в этом домике и тоже пил прохладный, покалывающий в скулах, непривычный напиток.

Я полюбил эту степь за ее сиреневый колорит, за двести верст горизонта, за светлый вечер, пахнущий таинственными травами и умывающий не хуже родниковой воды. И тюльпаны весной, и парящие над степью зоркие, точные птицы, и вообще что-то такое, одновременно и раздольное и щемящее, чего не хватает потом ни в больших лесах, ни в наших уютных и, я бы сказал, миниатюрных перелесочках.

Что касается поселка, то он, построенный наспех и еще в общем-то не обжитый, никогда не казался мне дополнительным украшением степи. Люди в нем часто менялись, в каждый свой приезд я встречал здесь и старых знакомых и вовсе незнакомых людей. Но все же не было ничего в целом поселке, что было бы мне непонятно, что я не мог бы объяснить не только самому себе, но и другим.

И вдруг я остановился в недоумении. Около большого восьмиквартирного дома на кольях (вернее, на длинных дощечках, оставшихся от строительства) сушился рыбацкий невод. Добротный бредень с размахом крыльев в пятьдесят метров и с глубокой узкой мотней.

Сначала я подумал, что какой-нибудь хитрец приспособился при помощи рыболовной снасти охотиться за степной дичью, за дрофами например. Может быть, ухитряются так ловко вспугнуть осторожных птиц, что они попадаются в расставленные сети и каким-нибудь образом запутываются в них. Это предположение было фантастично, но как объяснить иначе появление здесь, в степи, рыболовного. бредня? Это все равно что… ну, я не знаю что: розвальни для пустыни Сахары, валенки для Батуми, полосатый сочинский зонт, под которым лежат на пляже, для берегов Ледовитого океана.

Я отбросил мысль о своеобразной охоте на степную птицу и решил узнать, где же все-таки здесь, в степи, поблизости есть река или озеро. И какая там рыба. И как ловится. И нельзя ли присоединиться, чтобы попробовать или посмотреть.

Директор совхоза Степан Степанович, сорокалетний краснощекий здоровяк, когда задумывался, глядел в окно.

– Так-так-так, – глядел в окно Степан Степанович, мелко барабаня по канцелярскому, закапанному чернилами стеклу. —Так-так-так. Чей же может быть? Около восьмиквартирного, говорите? Сушится? Так-так-так. И большой?

– Пятьдесят метров, не меньше. Ячейка мелкая. Ни один пескарь не проскочит.

– Ну, так уж и пескарь. Пескарь, конечно, уйдет. Обсуждать не будем. Говорите, с этого конца дома? Ближе к конторе? Так-так-так. Считаю, что бредень Федора Коромысла. Кроме его, некому. Обсуждать не будем. Только вот не знаю, в какой он смене. Лида? Или нет, не надо. Я мальчишек пошлю.

Недалеко от директорского окна, на большой куче пыльного шлака, играли совхозские мальчишки.

Через четверть часа Федор Коромысло, приземистый русоволосый хохол с широким улыбчивым ртом, настороженно вошел в кабинет директора. Вероятно, его вызывали в кабинет директора впервые, и теперь он недоумевал, почему бы и за что. Ведь у каждого найдется какое-нибудь «за что», пока идешь по неожиданному, непонятному вызову.

– Так-так-так, Федор Коромысло. Из каких мест приехали на целину? Можете не отвечать, из-под Полтавы. Обсуждать не будем. Жена-дети здоровы?

Федор только молчал да мял кепку.

– Кто прицепщик?

– Иван Черных.

– Справляется?

– Хорошо.

– Это вы додумались водой из цистерны сусликов из нор вылавливать?

– Да что вы, Степан Степанович! Как раз в нашу бригаду воду везли, а по дороге и вылили в эти самые норки. А мы с Иваном Черных в тот день воду из радиаторов пили. Кипяток. Мазутом воняет. А что делать? Степь да степь кругом. Жажда.

– Жажда у вас была не от степи, а от субботы.

Федор покраснел и потупился.

– Ладно. Обсуждать не будем. Ты мне вот что лучше скажи. Это твой бредень сушится около дома номер шесть?

Федор Коромысло узнал теперь, насчет чего его вызывали, и должен был почувствовать облегчение, но он не мог еще решить, к добру с этим бреднем или к худу. На всякий случай улыбнулся, когда подтверждал, что, точно, бредень его.

– Зачем он вам?

– Как зачем? Ловить рыбу!

– На Ишиме.

– Вот оно что. До Ишима семьдесят километров. На чем вы туда ездите?

– Ну… Это уж наше дело. Может быть, на этом… На вертолете…

Федор потому начал храбриться, что понял свой главный просчет. Как ни вертись, а кроме как на совхозных машинах до Ишима не доедешь. Можно бы на мотоцикле, но мотоциклов пока на усадьбе нет. Значит, ясно – вошел в сговор с шофером, подобрали компанию и ездят на Ишим без спросу, без наряда, жгут бензин, эксплуатируют государственную технику в личных целях.

– Так-так-так. Допустим, на вертолете. А с кем? Такой бредень нужно таскать вшестером. Кто еще?

– Ну… Из другого совхоза ребята. Наши, полтавские. Земляки, И машина оттуда, и народ.

– Вот что, Федор Коромысло. Голову мне не морочь. Лучше скажи, можно ли на воскресенье, то есть на послезавтра, организовать рыбалку? Поедем на моем «газике». Значит, мы с корреспондентом, шофер Витя, главный агроном Котенко, ты – пять человек есть, еще одного пригласишь по своему выбору.

Владелец бредня только что не подпрыгнул на стуле от неожиданной радости. Думал, будут ругать, а оно… Вон как оно обернулось.

– Да не то что! Степан Степанович, товарищ директор, я прицепщика и позову, Ванюшку.

– Бери Ванюшку. Обсуждать не будем.

Рано утром все мы, приглашенные на рыбную ловлю, собрались возле шестого дома; хозяин бредня Федор Коромысло, директор Степан Степанович, прицепщик Ваня Черных, оказавшийся вовсе не «черных», а, напротив, белокурым двухметровым гигантом, агроном Котенко, загорелый синеглазый хлебороб с Винничины, шофер Витя, совсем молоденький, щупленький, в кожаной, то есть хлорвиниловой куртке.

«Газик» был полугрузовой, с удлиненным кузовом. Мы уселись там в продолговатой тесноте, кто на узенькую лавочку, кто на бредень, кто на запасное колесо, и вот уже облако пыли, если поглядеть со стороны, потянулось по степи, как тянется по синему небу за невидимым почти самолетом яркая белая полоса. Тоже и нашу машину, наверно, не видно со стороны, но пыльное облако все удлиняется, все расчерчивает сиреневую предутреннюю степь.

Постепенно завязался подходящий к случаю разговор.

– Помню, в Германии… – начал агроном Котенко. – Война уж кончилась, и наша часть осталась еще пока на месте. У них там озера. Небольшие такие водоемы. Но рыбы!..

– У них и в речках ее полно, – авторитетно вставил директор. – Форель.

– Ловить, что ли, некому? – удивился прицепщик.

– Как это некому? Народу у них, ежели посчитать на единицу площади, – гуще нашего. Да ведь немцы!

– Известно, что с немца спросишь?.

– А я вот в Польше стоял, – начал рассказывать Федор Коромысло. – Авиатехником на аэродроме. Казалось бы, поляки, наш брат, славянин. Но этой дичи у себя развели! Зайцы так и шныряют по дороге. Олени, фазаны всякие. Мы, бывало, выйдем на охоту, окружим местность, вроде как облава. Не поверите – по восемьдесят зайцев за один раз.

– Поляки – да. Но все же с немцами не сравнишь. Ведь он, немец, что! Есть закон: ловить рыбу не короче тридцати сантиметров. И вот он, подлец, сидит с удочкой, а в кармане линейка. Как только вытащит рыбу, делает замер. Если рыба попалась помельче, ну хоть двадцати семь сантиметров, он эту рыбу бросает снова в реку.

– Да что он, дурак? Или, может, около каждого рыболова милиционер?

– У них называется полиция.

– Все одно. То-то и дело, что никого вокруг нет, а он сидит и линеечкой замеряет. Да…

– В Польше у нас была история. Так же вот бреднем решили мы поводить по одному озерку. Знаем: линей полно, угри, другая рыба, а взять никак невозможно – водоросль, трава. И вот что мы придумали. Протащали сначала по дну тяжелый трос, всю траву как бритвой соскребли. Так поверите ли – бредня потом не могли на берег вытащить. Из мотни рыбу ведрами выгребали, прямо из воды.