Трудный переход

Трухин взглянул на Сергея, думая, что тот сейчас ещё что-нибудь скажет ему о Демьяне, о Забайкалье. Но Широков, казалось, уже давно не слушал его. Он смотрел рассеянно в окно вагона. «Счастливые они — Демьян, Трухин, — думал Сергей. — Им есть о чём вспомнить, поговорить. Тогда война была. Сражения… Вот мне бы там быть! Я совершаю героический поступок… Или нет… Мы с Верой в одном отряде. Нападают белые. Я Веру спасаю…»

— Степан Игнатьевич, — оторвавшись от окна, спросил Сергей, — а может так быть, чтобы парень в девушку сразу влюбился? Как увидал, так и втюрился? А? — вставил нарочито грубое слово Сергей, чтобы замаскировать им неловкость своего вопроса.

Трухин сначала ничего не понял. То говорили об Имане, о гражданской войне, а то вдруг любовь! Откуда? Почему? В чём дело? Но в тот же миг Трухину всё стало ясно. Он вспомнил, как читал Сергей у Сафьянниковых, как смотрел он на Веру — дочку Ивана Морозова.

— Можно влюбиться с первого взгляда! — сказал он решительно. — Да ещё какая бывает любовь…

Мечтательно посмотрел в окно и вдруг добавил доверительно и каким-то особым голосом:

— Вот познакомитесь с моей женой и увидите, что лучшей нет в мире. А ведь я в неё влюбился с первого взгляда, как увидел её на коне, в кожаной куртке, с саблей в руках — в партизанском отряде… В другом месте, в иных обстоятельствах, так, может быть, в неё же и не влюбился бы. Если бы, допустим, она у белых была.

— Да, да, — кивал головой Сергей. — Так оно и есть. Понимаю… — При сильно развитом воображении Широкову ничего не стоило моментально создать в своей голове образ молодой партизанки — лихой, отважной… Интересно, какова жена Трухина сейчас? Небось боевая! Не ходит ли она и теперь в кожанке, в сапогах?. Сергей посмотрел на Трухина. Спросить бы его, да неловко…

Иман оказался таким же маленьким, как и тот забайкальский городок, откуда Широков недавно приехал. Трухин быстро шёл по улице. Сергей задавал ему разные вопросы, Степан Игнатьевич коротко отвечал. Видно, он торопился скорее домой. Наконец пришли. Трухин в подъезде нового дома провёл Сергея через широкий коридор, открыл дверь. Сергей ступил за ним и в удивлении остановился на пороге. Целая толпа, как ему показалось, девочек и мальчиков разного возраста окружила Трухина, что-то крича, взмахивая руками, приплясывая. Словно они попали в детский сад… Дети так бурно выражали радость при виде Степана Игнатьевича, что он только повёртывал то в одну, то в другую сторону своё улыбающееся лицо. А за детьми, смотря на них и на Трухина ласковыми, спокойными глазами и открывая в широкой белозубой улыбке свежий рот, стояла сильная, крепкая женщина в обычном домашнем платье и отнюдь не в кожанке. Заметив Сергея, она и его пригласила взглядом полюбоваться на Трухина и на детей. А ребятишки уже завладели им безраздельно. Степан Игнатьевич, сняв с себя пальто, сел на диван у стены. Тотчас же к нему со всех сторон потянулись детские руки. Самый маленький оказался у него на коленях, другой, постарше, влез на диван и со спины Степана Игнатьевича старался заглянуть ему в лицо. Дети постарше вились тут же.

— Ну, дети, довольно терзать отца, — сказала женщина, и только тут Сергей понял, что это и есть бывшая партизанка — жена Трухина, а все малыши — их дети.

Ребятишки постарше отошли от отца и занялись своими делами, а младших он ласкал, гладя по головам широкой, большой ладонью. При ближайшем знакомстве их оказалось всего пятеро. Три девочки и два мальчика.

— Тут тебя ждут, — говорила мужу Полина Фёдоровна. — Марченко уж спрашивал несколько раз. Они вчера ждали тебя, заседание назначили. А из-за того, что ты не приехал, перенесли на сегодня. Марченко говорит: пусть, как приедет, сразу идёт в райком…

— Эх, жизнь районная! — засмеялся Трухин. — Ну ладно. Давай тогда нам поскорее чего-нибудь поесть с дороги, да я пойду.

Когда после обеда Трухни ушёл в райком, ребятишки всё внимание сосредоточили на Сергее. Каждый из них из своего уголка наблюдал за ним. Сергей любил детей. Собственное его детство было не лёгким, он рос сиротой. Потому, может быть, каждый маленький казался ему беззащитным, которого легко обидеть, и, стало быть, его надо оберегать. Говорят, что дети чувствуют тех, кто к ним хорошо относится. Видимо, и сейчас младшие члены семьи Трухиных проникались симпатией к этому неожиданно явившемуся перед ними длинному, нескладному парию с улыбающейся физиономией. Мальчик лет четырёх подошёл к Сергею и, остановившись перед ним с заложенными назад руками, важно спросил:

— А ты лесничий?

— Я приезжий, — так же важно, надув губы и выпучив глаза, сказал Сергей.

Вся компания покатилась со смеху. Из кухни вышла Полина Фёдоровна.

— Вы только с ними займитесь, они вам тогда покою не дадут, — сказала она.

— Ничего, — ответил Сергей.

Он вызвался делать петушков. Вмиг была притащена бумага. Дети окружили его. Он уже стал различать их по именам. Самую старшую дочь Трухина звали Мареюшкой, ей шёл десятый год. А самый младший, Ваня, только весной начал ходить. Сергей занимался с детьми, а Полина Фёдоровна, непрерывно что-то делая в квартире, говорила:

— Марченко у нас секретарь райкома, славный человек. Только почему-то без семьи. Кажется, в Ленинграде у него семья. Может, он из-за семьи беспокоится, а может, ещё по какой причине, но только бессонницей часто страдает. Это хорошо, что сегодня заседание днём назначили, а то ночью больше. Ночь-то просидят, а утром к нам — чай пить. Он крепкий любит, как дёготь. Чай пьют, а тут дети проснутся — и сразу к дяде Марченко. Очень он их любит…

Так оно всюду в маленьких городках — здесь все знают друг о друге, вся жизнь на виду! Сергей улыбался, слушая Полину Фёдоровну. Не успел он приехать, как ему уже известны не только фамилия секретаря райкома, но и его привычки и даже его недуги. Поживи неделю-другую, и у тебя явится такое впечатление, будто бы бесконечно давно знаешь здесь всех и вся. Но, как и всюду в жизни, тут тоже есть своя глубина и обманчивым часто бывает то, что лежит на поверхности. Сергей ещё делал бумажных петушков и разговаривал с Полиной Фёдоровной, когда вернулся Трухин, и не один, а в сопровождении высокого человека с уверенными движениями и с очень усталым, бледным лицом. Сергей покраснел и встал. Но ребятишки закричали:

— Здравствуйте, дядя Марченко! — и начали подходить к нему.

Он серьёзно здоровался с ними и разговаривал. «Секретарь райкома, — пронеслось в голове у Сергея, — а я встал, как школьник». Он рассердился на Трухина. «Что же мне ничего не сказал? Надо было сразу сходить в райком и представиться». Но Марченко просто протянул Сергею руку.

— Широков? Мне Степан Игнатьевич говорил. Очень хорошо, давно у нас не было корреспондента…

Вблизи бледное лицо секретаря райкома казалось ещё более утомлённым, с синими тенями у глаз. Повернувшись от Сергея, он сказал несколько ласковых слов Полине Фёдоровне. Потом Трухин и Марченко заговорили о только что закончившемся заседании райкома.

— Хорошо, что ты досрочно вернулся из отпуска, — говорил Марченко. — Между нами, у меня только на тебя и надежда. Поезжай в Кедровку, сдвинь с мёртвой точки хлебозаготовки. Ты больше чем кто-либо другой знаешь людей. И тебя знают. Разберись, кстати, что там натворил Стукалов. Ты видел, как он сегодня налетел на меня? — Марченко усмехнулся, лицо его стало холодным. — Демагог! — закончил он с презрением.

— Да, Стукалов у нас отличается, — сказала Полина Фёдоровна, слушавшая разговор мужа с секретарём райкома. — Стукалова весь район знает.

Трухин засмеялся.

— Зарплату-то он хоть теперь получает? Или всё ещё показывает высокую сознательность — отдаёт деньги в пользу МОПРа?

— Кажется, получает, — сказал Марченко.

«Вот и новый человек, какой-то Стукалов, — думал Сергей. — Я ещё не видел его, а главное о нём уже знаю. Все тут, видно, живут, как в одном доме…»

Марченко засиделся до позднего вечера. Прощаясь, он снова протянул Сергею руку.