Уйти, чтобы остаться

— Слушай, не присобачивай громкие слова, — перебил Вадим. — Это все равно, что удары пуховой подушкой.

— Любое слово, старик, может быть громким или тихим. Все зависит от ситуации, — процедил Ипполит, еле раздвигая губы. — Одно время ты разглагольствовал против местничества в науке. Помнишь? Тебя возмущали персональные телескопы. Вот это и были громкие слова. Несмотря на их дух. На деле ты оказался слабовольным слюнтяем с кукишем в кармане!

Вадим вскочил на ноги. И тоже зашагал по аппаратной. Навстречу Ипполиту. Они напоминали двух зверей, попавших в одну клетку. Им было тесно. Они задевали друг друга плечами, локтями. И тотчас же отдергивались, будто касались электрического провода.

Внезапно Вадим резко остановился. Они очутились лицом к лицу. Удивительно, они казались сейчас почти одного роста. Хотя Вадим был выше. В одинаковых синих халатах. Ровесники…

— Тебе, кандидат, рисковать нечем. Ты можешь и поссориться с Киреевым, не рискуя. Если что осложнится, ты отойдешь в сторону. А сглаживать углы придется мне, Родионову… И покровительство твое, кандидат, мне дорого обходится. В следующий раз будет неловко извиняться перед Киреевым за твое хамство!

Ипполит дернулся всем телом в сторону и уперся плечом в стену.

— Ты извинился за меня?!

— Я не нуждаюсь в адвокатах!

— Ничтожество! Подонок!.. Как ты не понял, что я не ради тебя… А ради твоей работы, ради всего, что стал подминать Киреев… А ты меня предал?! — Ипполит шагнул к двери. Остановился на пороге. — И все же в одном я тебе завидую. В таланте! Какая досада, что он в избытке достался ничтожеству.

Тетя Женя сдернула с кровати простыню. Матрац выпятил гусарскую грудь, рассеченную ржавыми ромбами.

— В Париже у нас стояли деревянные кровати.

— В деревянных водятся клопы.

Тетя Женя строго посмотрела на Вадима:

— Молодой человек. Впервые клопов я увидела здесь.

— Просто у вас улучшилось зрение. Клопы заброшены к нам из Франции Наполеоном. Исторически доказано в одной из актуальных диссертаций.

Тетя Женя выпрямилась:

— Я вижу, в этой комнате будет всегда весело. Даже если тут вообще никого не останется.

Вадим согласно промолчал.

Тетя Женя вытащила из-под кровати пустой посылочный ящик. Вадим вспомнил, как в обсерваторию приезжала мать Ипполита, строгая седая женщина. Она привезла чудесные, пахнущие дождем яблоки и пироги. Тоже яблочные.

Вечерами она осторожно выпытывала у Вадима, почему не женится Ипполит. Разве можно каждый вечер уходить? То наблюдать, то в библиотеку. Надо подумать и о личной жизни… Вадим дипломатически отвечал, грыз яблоки и думал — в какую «библиотеку» отправился Ипполит на этот раз. Это было беспокойное время!

Однажды Мария Семеновна разбудила Вадима ночью. Часа в три. Волнуясь, она сообщила, что хотела проведать Ипполита, но не нашла его в отделе. Там работал лишь Бродский, который заявил, что понятия не имеет, где шляется Ипполит по ночам. Так и сказал: «шляется»…

Вадим кое-как успокоил Марию Семеновну, придумал, что Ипполит, вероятно, наблюдает в городе, на университетском инструменте.

Он видел, как в душу Марии Семеновны вползло сомнение… А назавтра тетя Женя добросовестно утвердила Марию Семеновну в этом сомнении. Ипполиту был устроен страшный скандал. Несколько вечеров он торчал дома, хотя и вправду надо было съездить в библиотеку, — не хотел расстраивать Марию Семеновну.

Когда Мария Семеновна уехала, все облегченно вздохнули, за исключением тети Жени…

— …Что мне делать с ящиком? Для картофеля он мал.

— Выбросьте.

— Вы думаете, что Горшенину он не пригодится?

— Думаю, что нет.

Тетя Женя вынесла ящик в коридор. Вернулась. Ее съедало любопытство. И это было заметно, хотя профессиональная строгость мешала ей снизойти до откровенных расспросов.

— Но книги, надеюсь, он возьмет с собой!

— Уже взял. Это мои книги.

Тон Вадима был издевательски лаконичен. Дуэль продолжалась.

Тетя Женя переставила графин, годами занимавший именно это место. Поправила занавес. Встала на стул и принялась вытирать пыль со шкафа. Все это делалось с невероятным шумом…

— Тут какие-то провода. Мне кажется, они принадлежат Ипполиту.

— С чего вы взяли?

— Так.

И первым не выдержал Вадим.

— Послушайте, честное слово, я не имею понятия, куда переехал Ипполит. — Он говорил правду.

— Меня это меньше всего интересует, — с достоинством произнесла тетя Женя. — Еще бы несколько таких отъездов — и общежитие стало бы вполне порядочным заведением.

— В таком случае в нем останетесь только вы.

— И вы! — Тетя Женя с грохотом передвинула провода.

«Она обо мне высокого мнения», — подумал Вадим. Его начинал раздражать этот шум. «А может быть, наоборот, невысокого?» — Вадим с любопытством посмотрел на худенькую фигурку, бойко орудующую на пыльном шкафу. «Интересно, она уже знает о моих отношениях с Ириной? Вряд ли. Я бы наверняка это почувствовал».

Тетя Женя была в курсе всех обсерваторских дел. И любая ее неосведомленность служила гарантией, что никто этого не знает.

— Говорят, что Ипполит Игоревич собирается уходить из обсерватории. И оформляет документы… По крайней мере, это вы знаете?! — Тетя Женя слезла со стула.

Вадим кивнул. Да, это он слышал…

Они не разговаривали уже три дня. Ипполит в общежитии не ночевал. И на работе он избегал Вадима. Вчера, например, — Ипполит шел навстречу по коридору, но тут же повернул обратно. Демонстративно.

Их ссора не могла пройти незамеченной. Наиболее значительное событие в тихой обсерваторской жизни за последние годы. Отдел был взбудоражен. К тому же стало известно, что Ипполит выписался из общежития. Возбуждение достигло кульминации сегодня утром — пронесся слух, что Ипполит подал заявление об уходе. Непосредственно Весенину, минуя Киреева. Многие обижались на Вадима, считая, что он в курсе всех дел, но скрывает…

…Тетя Женя сложила в таз свои тряпки, губки, веник. Комната выглядела чистой, но какой-то нежилой. То ли оттого, что матрац на кровати Ипполита был свернут. То ли отсутствовал громоздкий самодельный радиоприемник с двумя переносными динамиками для стереоэффекта… Или стало меньше книг…

Вадим вдруг ощутил страшное одиночество. Казалось, белые масляные стены бесконечно уходят в высоту. Пятнистая скатерть однообразной степью текла в сторону изгороди кроватных прутьев. Лампочка без абажура. Высохшая чернильница-непроливайка, почему-то стоящая в блюдце.

«Он так и забыл вернуть мне авторучку», — подумал Вадим, отводя взгляд от чернильницы. Хотелось уснуть…

Тетя Женя застряла в дверях, прижимая таз к боку.

— Вчера звонила девушка. Я полагаю, та, у которой телефон 5–32–64.

Вероника? — Вадим поднял голову.

— 5–32–64,—упрямо повторила тетя Женя. — Она звонила два раза.

— Ну и что?

— Во второй раз я ее предупредила, что у вас завязались серьезные отношения с одной нашей сотрудницей. И предложила ей больше не звонить… Я имела в виду девушку из шестого дома. Ирину Кон.

Пока Вадим соображал, что ответить, шаги тети Жени донеслись из коридора.

Референт вышла из кабинета, бережно прикрыв дверь. Еще издали Ипполит заметил разбросанную в левом углу заявления резолюцию Весенина. Это оказалось неожиданным. Ипполит был уверен, что Весенин вызовет его в кабинет для выяснения обстоятельств. Не каждый день увольняются кандидаты наук.

Референт виновато улыбнулась и протянула листочек Ипполиту. Она также понимала несуразность ситуации.

А может быть, он отказал?

Ипполит взглянул на резолюцию. Еще не прочитав, он понял ее смысл — «В кадры. Оформить увольнение по собственному желанию. Весенин».

Стало неприятно. И как-то неуверенно. Уже нельзя передумать, порвать заявление, отложить до следующего раза. Все это можно было сделать еще полчаса назад. Но не теперь. Поздно!