Трудная позиция

Осадчий и Крупенин, постояв немного, ушли. Но Вашенцев уже не мог успокоиться. Пока запирал дверь и спускался по каменной лестнице вниз, потом брел, не торопясь, через двор училища к проходной, все время думал, что теперь, конечно, Осадчий от дивизиона не отцепится, что ему, Вашенцеву, нужно будет ухо держать востро, чтобы снова не влипнуть в какую-нибудь неприятность.

Над городком плыли тяжелые облака. Звезды словно играли в прятки: то появлялись, то исчезали. Ветер дул где-то поверх крыш, но его леденящее дыхание распространялось всюду, и Вашенцев время от времени подергивал плечами, чтобы согреться. Ему не нравилась такая погода. Кто знает, что этот ветер нагонит к утру: тепло, мороз, пургу? А то еще ни с того ни с сего сыпанет, пожалуй, мокрая ледяная крупка. Тут, на степных азиатских перевалах, возможно и такое. Однажды Вашенцев видел даже, молнию во время бурана. Было это год назад, в конце декабря, возле проходной училища. Ему показалось тогда, что произошло замыкание электрических проводов. Но это ударил гром, самый настоящий гром, какой бывает во время летней грозы. А на другой день в местной газете он прочитал заметку «Редкое явление природы». Сейчас, вспомнив об этом, подумал с досадой: «Тут что ни день — явление».

У двери в свою квартиру Вашенцев остановился и долго вытирал ботинки, стараясь как можно громче шаркать подошвами по скользкому плиточному полу. Делал он это теперь каждый раз, чтобы предотвратить возможную встречу с Корзуном. И тот, услышав старания соседа, уходил к себе в комнату плотно закрывая дверь. Они почти не ссорились в тот день, когда объяснились у генерала. Одну лишь фразу бросил тогда обозленный Вашенцев: «Очень сожалею, что считал вас до сих пор товарищем». Но Корзун так разволновался, что на первом же слове запнулся и уронил очки на пол. А пока поднимал их, неловко сломав свою длинную сухую фигуру, Вашенцев повернулся и ушел.

Испортились потом отношения и со Светланой Ивановной. Правда, Вашенцев делал вид, что ничего этого не замечает. Был к ней по-прежнему уважителен и внимателен. Точно так же поступил он и сейчас, когда открыл дверь и увидел ее в прихожей.

— Добрый вечер, Светлана Ивановна, — сказал он нарочно громко. Пусть Корзун знает, что он, Вашенцев, с хорошими людьми не ссорится.

— Вечер добрый, — сухо ответила Светлана Ивановна и показала рукой на тумбочку, где лежало письмо. — Это вам, Олег Викторович, из Горска.

— Наконец-то, — обрадовался Вашенцев и, забыв про все на свете, не раздеваясь, ушел в свою комнату. Письмо было от Зинаиды Васильевны, в нем фотокарточка Леночки с неожиданной надписью: «Папочка, посмотри, какая, я большая».

Головку девочки обрамляли густые пушистые волосы с широким бантом. В руках у нее, как у старательной школьницы, была зажата книжка с бородатым Айболитом на обложке. А взгляд почти взрослых материнских глаз... Ох, этот взгляд... Он словно проколол Вашенцева насквозь. К горлу подступила тугая, давящая спазма.

Зинаида Васильевна писала, как всегда, много и старательно. Ей хотелось обрисовать чуть ли не каждый шаг, каждое движение Леночки. Вашенцеву это нравилось. Он читал и словно видел свою дочь то заботливо хлопотавшей над игрушечным зверинцем, то спешившей на поиски доброго доктора, чтобы срочно оказать помощь потерявшей ногу старой мартышке. Вашенцев, не замечая того сам, улыбался, качал головой и вслух приговаривал:

— Ох, Ленка, Ленка! И какая же ты дотошная!

Но, прочитав то место, где Зинаида Васильевна намекала, что может привезти Леночку в гости к отцу и пожить с ней у него недели две, а то и больше, Вашенцев почувствовал, как его обдало вдруг жаром. В одно мгновение он испытал и радость, и тревогу. Радость оттого, что представил, как было бы замечательно приходить со службы домой, где звенел бы родной детский голосок: «Папа мой пришел, папа!» А тревогу — от предчувствия, что Зинаида Васильевна может открыть семейную тайну и тогда начнется: «Ах, вот он какой, этот Вашенцев! А сидит ведь на курсантском дивизионе, воспитывает». «Нет-нет, приезжать ей нельзя, — сразу же решил Вашенцев. — Лучше я сам поеду в Горск, когда будет отпуск. Да, да. Только сам».

И он в тот же вечер написал ответное письмо, в котором настойчиво просил Зинаиду Васильевну о поездке пока не помышлять, потому что время сейчас для этого самое неподходящее Он очень занят важными служебными делами, поэтому желаемого свидания может не получиться.

Потом Вашенцев долго сидел и раздумывал о своем незадачливом семейном положении. Вообще после всех приключений с Надей на лыжной прогулке на душе у него стало томительно и тревожно. Произошло это, вероятно, потому, что Вашенцев открыл Наде тайну своего разрыва с Ириной. Правда, открыл он ее не до конца, умолчав о том, что Ирина была согласна приезжать к нему всякий раз, как только появится свободное время, что об этом она писала ему и в последних своих письмах, на которые он так и не ответил.

«А вообще-то слабак я, слабак, — ругал самого себя Вашенцев, вспоминая далекую тайгу и ту последнюю ночь, когда он окончательно рассорился с Ириной. — Взять бы мне ее на руки, как Надю, и унести без всякого разговора. Подумаешь, добытчик вольфрама. Разве без нее геологов мало? Нет-нет, не мужчина я, слабак».

От наплыва чувств Вашенцев шумно двинул стулом, включил на полную мощность транзистор и размашисто заходил по комнате.

20

Генерал Забелин появился в дивизионе вскоре после утреннего осмотра курсантов и, нигде не задерживаясь, поднялся на четвертый этаж в кабинет командира.

— Ну что тут у вас произошло вчера вечером? — спросил он, желая узнать о заседании бюро подробно.

Вашенцев такого, вопроса не ждал. Он думал все эти дни, что генерал вызовет его к себе и скажет с упреком: «Эх, майор, майор, что же вы подвели меня с педсоветом-то?» Но почему-то не вызвал и не сказал. Он словно забыл и о рапорте Красикова, и о педсовете.

— Значит, подготовиться решили? — Забелин медленно и задумчиво постучал по столу своими тяжелыми пальцами. — Что же, правильно. Поговорить вам, товарищи, нужно серьезно.

— Очень серьезно, — торопливо вставил Вашенцев. — Только я сомневаюсь, товарищ генерал, будет ли толк из этого разговора.

— Поживем — увидим.

— А я уже вижу, товарищ генерал. Раньше Крупенин еще переживал как-то, пытался вроде понять ошибку, А теперь опять все пошло по-старому. Что бы я ни говорил — как горох об стенку. А тут еще орден подоспел.

— Ну, это вы зря. — Забелин строго посмотрел на Вашенцева. — Орден орденом, а служба службою. Орден — не охранная грамота.

— Да я-то знаю. А вот секретарь парткома вчера даже не упрекнул Крупенина ни разу, как будто не о нем речь шла.

Забелин и сам уже догадывался, зачем приходил на бюро полковник Осадчий, но заводить сейчас разговор о нем с майором Вашенцевым не стал, а внушительно посоветовал:

— Не забывайте только, что за дивизион в ответе прежде всего командир. И вы тут без оглядок, пожалуйста, Олег Викторович. Понимаете?

— Понимаю, товарищ генерал. У меня есть еще один вопрос к вам. Разрешите?

— Какой же?

— Нельзя ли Крупенина перевести на другую должность, куда-нибудь поближе к технике? Любит он ее и пусть занимается. Может, пользу даст.

Забелин поднял голову, неторопливо спросил:

— А как он сам на это смотрит?

— Не говорил я еще с ним, — ответил Вашенцев.

— Поговорите. Если будет желание, подумаем. А теперь вот что... — Забелин отвернул край шинельного рукава и посмотрел на часы. — Я сейчас уеду в штаб округа на учебные сборы, пробуду там, вероятно, дней пять-шесть. Смотрите тут, чтобы никакой самодеятельности. План есть план. А что касается Красикова... Я говорил с ним. Просит не отчислять.

— Это Крупенин его так настроил.

— Возможно. Но вы не выпускайте Красикова из виду, Олег Викторович. И, если что заметите, принимайте меры немедленно. А педсовет мы соберем, не беспокойтесь.