Долг

На следующее утро Азим, недолго думая, предварительно натер до красноты глаза и вновь отправился по знакомому адресу. Вскоре он стоял перед вчерашним узколицым сотрудником постпредства, потупив глаза, потерянно шмыгая носом. «Агай... вчера... когда от вас вышел... хотел газету купить, и там, у киоска...» — начал он, подергивая плечами точь-в-точь как тот конопатый ротозей с Дальнего Востока; и узколицый, сразу обо всем догадавшись, вздохнул: «Эх, одно горе мне с вами, аульными растяпами!» И дал такую же пачку денег, что и накануне, при этом еще сочувственно погладив Азим а по голове...

Рассказывая от этом, Азим встряхивал курчавой головой и, довольный, посмеивался: «Вот так-то, дорогой, я и столичных жуков вокруг пальца обвел. Ха-ха».

Да, уже и тогда не вызывало ни у кого сомнения: стоит только захотеть — и Азим всем может стать, кем только пожелает. При желании из него получился бы большой артист. Но он стал большим ученым. Имя его не сходит со страниц газет. На разных совещаниях непременно выступает он. На его авторитет ссылаются люди.

Мир, однако, переменчив. В разгар лета, когда ты со своими людьми днем и ночью черпал в низовьях Амударьи одуревшую беглую рыбу, какой-то ученый опубликовал, говорят, статью, посвященную проблемам защиты природы. Ты ее пока не читал, но аульчане шепотом передавали друг другу, как тот ученый не совсем почтительно отозвался об Азиме. Ты знал, что Азим был всегда разумен и трезв... Тем более тебе было непонятно, как мог он ратовать за скорую гибель Арала, за то, чтобы раз и навсегда лишить его веками питавших источников — Сырдарьи и Амударьи. После того как соорудят железобетонные дамбы в устье двух рек, по его расчетам, должен убыстриться процесс усыхания моря. И тогда оно, лишенное естественного притока, терзаемое двумя палачами — нещадно палящим солнцем с одной стороны и иссушающим ветром с другой, обнажит свое дно за каких-нибудь там двадцать лет. Огромное морское дно сольется с пустынной аральской степью, и вот на этом благодатном месте добьются люди желанного изобилия: будут выращивать хлопок, рис, кукурузу, строить белокаменные агрогорода с широкими улицами и проспектами, а на площадях и скверах забьют фонтаны... И нынешнее поколение непременно получит возможность жить в этом облагороженном человеческим гением благодатном крае...

Как-то раз, приехав в Алма-Ату, ты узнал, что идет дискуссия по проблемам Арала. Обычно тяжелый на подъем, ты, однако, охотно сорвался с места, едва заслышав слово «Арал». Огромный зал оказался набит битком. В самом центре президиума, по правую руку Азима, восседал тучный, с черным, как чугун, лицом человек... Ты его приметил еще давеча, когда с десятка два людей высыпали из глубины сцены в президиум. Словно раскормленный кот, он увалисто и мягко семенил за Азимом, возглавлявшим шествие именитых ученых. При виде его ты встрепенулся. Ни с того ни с сего всплыл в памяти тучный жакаимец, в тесном и душном кабинете которого ты побывал в те незабываемые дни юношеских надежд и отчаяний. Поговаривали, будто он потом успешно защитил кандидатскую, перебрался в столицу. В самом деле, с тех пор прошло тринадцать лет, и за это время сколько ни бывал в районе, ты, однако, его ни разу не встречал. И все же... все же никак не укладывалось в голове, как из того разморенного жарой и бездельем толстяка жакаимца мог выйти кандидат даже каких-то там наук. И уж совершенно невозможно было предположить, что не кто-то иной, а именно он, очутившись по прихоти благосклонной судьбы в столице, вознесется настолько, что может позволить себе так запросто сидеть рядом с самим Азимом и, мало того, вместе с ним вести за собой, точно архар-вожак, всю эту свиту ученых... Нет, это все-таки непостижимо! Ты, сбитый с панталыку, дивился несообразности жизни, не зная, верить ли глазам своим.

Азим, председательствовавший на совещании, заканчивал свое вступительное слово. Между тем рядом с тобой присел некто вертлявый. Маленькие пуговки-глазки беспокойно шныряли по лицам собравшихся. Но любопытство подмывало, спросил его, кто этот черный, с чугунным лицом, который сидит рядом с Азимом, «Так это же Жаке!» — ответил тот, с явным неодобрением скосив на тебя пуговки-глаза, как бы этим говоря: «Откуда ты такой взялся, что даже самого Жаке не знаешь?!» Ты малость сконфузился своей темноты, но, посидев немного, не удержался, все же наклонился к другому соседу, что с левой стороны. На нем был помятый костюм и такая же помятая сорочка с расстегнутым воротом. Он еще в начале совещания как сел, отвалившись на спинку стула, вытянув перед собой ноги и скрестив руки на груди, так и сидел с какой-то насмешливой гримасой на лице. Когда ты спросил, кто этот толстяк в президиуме, странный сосед слева хмыкнул, а потом не то насмешливо, не то с подчеркнутым почтением указал перстом в потолок и загадочно протянул: «О-о, тот са-а-мый!..» Два невразумительных, но явно разноречивых ответа двух соседей оставили тебя еще в большем недоумении.

Одно было очевидным: проблема Арала здесь всех задевала за живое. Стоило лишь зайти речи о судьбе древнего моря, как огромный зал загудел, не оставалось равнодушных. Мнения сразу разделились: одни убежденно считали, что Арал надо спасать, другие не менее убежденно твердили, что спасать-то вовсе не надо, а даже наоборот, ратовали за его непременную и как можно более скорую гибель...

И ты догадывался, что этот разговор начался не сегодня. Должно быть, эти страсти бушевали и раньше, и не раз на других совещаниях и в других залах. Нынешнюю дискуссию начали противники Арала. После доклада один за другим выступили двое из них. А защитники моря пока выжидали, держались в тени. Многие были хмуры, и только у некоторых на лицах застыла, как у твоего соседа слева, насмешливая гримаса. «Неужели не найдется ни одного заступника Арала?» — подумал ты. Неспокойно стало от этой мысли, и, не находя себе места, ты стал озираться по сторонам. В это время из передних рядов резко поднялся поджарый, приятный с виду молодой человек. Он рвался к трибуне, на ходу поднимая руки и требуя слова. Его решительность понравилась тебе. Как ты и ожидал, голос у него оказался зычным, тон сердитым, и слова отскакивали точно короткими очередями, сотрясая воздух и отдаваясь в самых дальних уголках зала. Но с первых же его слов тобой овладело разочарование: выступал он как-то неопределенно и двусмысленно, явно стремясь угодить и тем и другим. Слушая его, ты дивился тому, как таким резко-сердитым тоном можно было говорить самые безобидные и пустые слова. Однако примиренческая проповедь бойкого оратора никого не устраивала, наоборот, раздражала, и без того накаленный зал шумел, топал ногами и самым бесцеремонным образом вскоре согнал его с трибуны. «Ну, так кто хочет слова?» — спокойно обвел глазами зал Азим. И ты нетерпеливо оглянулся вокруг, с надеждой задерживая взгляд то на одном, то на другом, наконец, на соседе, что справа, с маленькими глазками-пуговками, но он, донельзя возбужденный, не в силах был скрыть своей радости, фыркал. Тогда ты осторожно посмотрел на соседа слева: тот сидел по-прежнему, скрестив руки на груди, с застывшей насмешливой гримасой на бледном лице.

Азим еще раз оглядел зал и, по обыкновению, не спеша, приятным бархатным басом сказал: «Что ж... если нет желающих...» — но, не дав ему договорить, в тот же самый момент поднялся кто-то старый и, видно, тоже ученый. На лысой его голове над самыми ушами потешно взъерошились, словно приклеенные, пучки сивых волос. Мелкими, заплетающимися шажками он направился к трибуне. Взобравшись на нее, окинул взглядом сидящих в зале. Начал говорить не спеша, натужно постанывая, будто старая овца, которая никак не может разродиться: «Я принадлежу к той группе ученых, которые, знаете... м-м разделяют в этом вопросе точку зрения академика Азима Азаматовича. Я лично уверен и даже... да, скажу больше... убежден, что его точка зрения... м-м... сугубо научная, и потому, м-м... знаете, единственно верная и правильная. Осушить Аральское море для развития и расцвета народного хозяйства в данном регионе... э-э... гораздо выгоднее, чем, скажем, э-э-э... сохранить его. И тут... м-м... возникает вполне законный вопрос: почему? Да потому, товарищи, что осушением Арала из-под моря освободится... м-м... пло-до-род-ней-ша-я площадь, равная... м-м... четырем миллионам гектаров. Не смейтесь, не смейтесь, товарищи... Я, знаете, докажу. Научно обосную. Имейте только терпение...»