Гибель гранулемы

— А если не перепишут?

— Я им не перепишу! — погрозил бригадир. — Я до райкома дойду, до «Правды».

Повернулся к Кузякину, распорядился:

— Ты иди со мной, Гордей Игнатьич, на улице постоишь, у конторы.

Покопался пятерней в затылке, добавил:

— О грузовичке заодно договоримся. Чтоб быстро, как на фронте.

Когда уже Абатурин и Блажевич уходили, крикнул им в спину:

— Вы мастеру скажите, где мы. Отработаем, за нами не пропадет.

Эта смена тянулась для Абатурина утомительно долго. Состояние Павла, наверно, было заметно со стороны: то Вася Воробей, то Климчук подходили к нему, будто невзначай, спрашивали:

— Как дела, Паня? Здоров? Заходи, не то уведут девку другие парни.

Они говорили, разумеется, о студентке, учившей их девочек играть на пианино. Павел понимал: шутят, и все-таки не мог заставить себя улыбнуться.

Здесь только Блажевич знал, отчего худо Павлу, и старался помочь приятелю.

— Не кисни, адна́к, Паня, — шептал Блажевич. — Усе образуется.

Возвращаясь с работы, они одновременно увидели у подъезда общежития огромную грузовую машину. В кузове, волнуясь, сидел Кузякин и тянул шею, — высматривал, не идут ли строители со смены. Вероятно, Линев решил, что в торжестве переселения должна участвовать вся бригада. А может, полагал, что жена Кузякина вдруг учинит скандал и собирал силы для отпора.

Увидев молодых людей, Гордей Игнатьич перекинулся через борт и бросился в общежитие. Вернулся он с Лицевым, одетым в праздничный костюм.

— Едем! — закричал бригадир. — Прямо дождаться вас не могли.

Абатурин ухватился за борт, собираясь прыгнуть в машину.

— Куда?! — еще громче закричал Линев. — Бегите в душевую, мы подождем.

Когда распаренные и переодетые монтажники вернулись к машине, Линев уже сидел рядом с шофером, а Кузякин нетерпеливо топтался в кузове.

Гордей Игнатьевич подал сначала руку Павлу, потом Гришке, кивнул им на старый ватник возле кабины:

— Садитесь пока, Паня и Гриша. Это я мальчикам моим приготовил, чтоб мягче было.

Монтажники поблагодарили, но садиться не стали. Гордей Игнатьевич несколько минут ехал молча, потом осторожно потрогал Абатурина за плечо.

— Что вам? — спросил Павел.

— Слышь, Паша, — сказал, смущаясь, Кузякин, — а вы Гордея из бригады не выставите?

— Нет, зачем же?

— Одни неприятности из-за меня.

— Теперь их, может, не будет, Гордей Игнатьич.

— А то как же! — убежденно воскликнул Кузякин. — Я теперь по линеечке жить буду. С детишками-то.

Сначала машина шла по разрытой, тряской дороге, возле которой сооружались новые дома, потом выбралась на асфальт сравнительно старых улиц и, наконец, заковыляла по окраине проспекта. Приминая строительный мусор, грузовик остановился у подъезда многоэтажного нового дома.

Линев быстро нашел коменданта. Кузякин выволок из грузовика свой сундучок, и все, возбужденно перебрасываясь шутками, отправились в нужную квартиру.

Две комнаты квартиры были заняты семьей машиниста: пожилым железнодорожником, его женой и двумя малолетними детьми.

— Вось гэ́та спра́ва! — узнав о детях, обрадовался Блажевич. — Мальчишки скучать не будут.

Пока завороженный Кузякин осматривал свою комнату, Линев вышел с железнодорожником на кухню. Бригадир попросил машиниста, чтоб его жена приглядела за детьми Кузякина, пока не найдется приходящая нянька; справился, где можно найти такую женщину; пообещал, что они будут наведываться к детям Гордея Игнатьевича.

Вернувшись к товарищам, поторопил:

— Быстро за детьми. Машину всего на три часа дали.

Они переехали Урал, спустились по центральному шоссе к пятому участку, и возле одного из бараков вылезли из грузовика.

Линев отправился в барак один.

— Вы мне всю обедню можете испортить, — бросил он товарищам, — пылить начнете.

Но, против ожидания, никакого скандала не случилось. Бригадир вскоре вышел из барака, ведя за руки двух маленьких не то испуганных, не то удивленных мальчишек. Позади них, растерянно посмеиваясь, шла простоволосая, неопрятная, но еще сравнительно молодая женщина.

Увидев бывшего мужа, она нетрезво засмеялась и сказала:

— А может, со мной останешься, Гордеша? Тот-то ушел.

— Нет, — хмуро бросил Кузякин.

— Ну, и леший с тобой! — вяло заключила женщина. — Мне без вас веселее… Подождите маленько.

Она ушла в барак и через несколько минут вернулась с узлом, в котором, надо полагать, были детские вещи.

— Детишков навещать? — спросила она у Кузякина.

Тот молчал.

— Адрес-то скажешь?

— Трогай! — бросил Кузякин шоферу. — Трогай, ради бога.

Женщина кинулась было вслед за уходившей машиной, но тут же остановилась и, не утирая выступивших слез, нетрезво ухмыльнулась:

— Не в другую страну, чай. Сыщу, коли надо будет.

— Уфф! — вздохнул Блажевич, когда грузовик вывалился на шоссе. — Гара́ з плячэ́й!

Пока ехали к новому жилью, Кузякин все гладил по головам детишек, откровенно любовался их замурзанными мордашками, наставлял:

— Вы, Петя и Коля, в квартире-то хорошо себя ведите. Не пачкайте, не сорите. Я Петю в детский сад устрою, а Коля в класс пойдет. Там, небось, хороший детский сад.

— Мы не будем баловаться, батя, — обещали мальчишки, с наслаждением хватая прохладный ветер губами.

Показывая на домны, Кузякин пояснил:

— Их тоже ваш батя монтировал. Строил, следовательно.

— И они? — показывали пальцами на соседей ребятишки.

— И они.

Выйдя из машины, Линев подхватил на руки старшего мальчика, Блажевич — младшего, а Павлу достался узел с вещами.

Впереди всех, не зная, куда девать пустые руки, шел Кузякин. Он ступал не твердо, часто оглядывался, будто все еще не верил и в новое жилье, и в то, что с ним его мальчишки.

— Ну, устраивайся, а мы поехали, — стал прощаться Линев. — Уговор не забыл?

Кузякин ответил тихо:

— Не буду… Только с тоски и пил, вот из-за них, из-за детишков.

Машина уже ушла далеко, а все были видны позади три фигуры — одна большая и две крошечных: Кузякин и его дети. Они махали машине руками, будто маленькие ветряные мельнички, в крылья которых подул пока еще слабый, но свежий ветер.

Абатурин с мягкой грустью смотрел на них и махал фуражкой. На мгновение задумался и вдруг понял, что, радуясь удаче Гордея Игнатьевича, он совсем забыл о своей беде. Может, это и к лучшему: душе, как и телу, нужен отдых.

В общежитии товарищей ждал сюрприз. На пустой койке сидел Рогожкин, ожидая их и попыхивая трубкой.

Увидев монтажников, комендант спрятал дымящуюся трубку в карман, встал с кровати и сказал весело:

— Я вам одного иностранца пришлю. На постой. Не возражаете?

— Кого? — поднял брови Линев.

— Болгарина. Вполне советский человек, я думаю.

— Прямо интернационал! — восхитился Линев. — Не хватает только поляков, чехов и с Кубы кого-нибудь.

— На Кубе не славяне, — улыбнулся Абатурин.

— Все равно — хорошие люди.

— А где он сейчас, болгарин? — спросил Линев.

— А у меня. Чай пьет. С вареньем. Нельзя без варенья — иностранец все-таки.

— Это, пожалуй, хорошо, — задумчиво произнес Линев. — Новый человек — хорошо. Кузякин-то ушел. Вроде пусто без него, дьявола, стало.

— Пошли, — распорядился комендант. — Новое белье вам выдам для гостя. Негоже иностранному представителю самому тряпки таскать.

Они принесли новое одеяло, свежие простыни и наволочки, мохнатое полотенце, застелили койку.

— Теперь можно, — сказал комендант. — Сейчас я его приведу.

Вскоре он вернулся с болгарином.

Это был рослый русый парень в дешевом пальтеце и в странной, по здешним местам, фуражке с ушами.

Поставив чемодан на пол, оглядел всех серыми смешливыми глазами, сказал басом:

— Здраве́йте! До́бар ве́чер!

— Добрый вечер! — поздоровались монтажники.

— Мое́то и́ме е Иван Влахов, — ткнул он себя пальцем в широченную грудь. — Монтажник. Още́ комсомолски организатор.