Беспокойный возраст

Лидия по-детски вскрикнула и упала на игольчатый настил, закрыв лицо руками. Но Максим не услышал этого крика. Он на время оглох и не сразу пришел в себя. В ушах его тоненько звенело. Пожалуй, он даже испугаться не успел. Наконец он опомнился, вскочил и поднял Лидию. Она дрожала и была бледна.

— Что это? — едва пошевелил Максим губами.

Она не ответила и метнулась из-под ели, оставив в его руках мокрый пиджак.

Максим, теперь уже и сам не на шутку напуганный, кинулся вслед за нею. Сквозь плотную завесу ливня при вспышках молний он видел, как она убегала по извилистой, залитой водой тропинке. Он догнал ее, схватил за руку.

— Лидуша, милая, не бойся, — это где-то в стороне ударило, — запыхавшись, вымолвил он.

Дождь продолжал лить, но гром громыхал все реже и глуше, гроза уходила на юг. Максим и Лидия вновь забежали под дерево, но от дождя это не спасало: вода лилась сверху потоками. Зубы Лидии стучали, плечи вздрагивали. Ее платье промокло, сквозь тонкую ткань светилось розовое тело. Она пришла наконец в себя, протянула руку, показывая в сторону той чащи, где они недавно укрывались. Только теперь Максим заметил тонкий синеватый дымок, застилавший его.

— Гляди, — сказала Лидия. — Ты видишь? Ель, что рядом с нашей… Вон же, вон — гляди…

И Максим в мутном дождевом сумраке увидел расщепленное, обугленное и дымящееся дерево. Вся его крона почернела и светилась тускло, как гнилушка, а верхушка горела ярко, будто свеча.

— От нас совсем недалеко ударило. Уйдем отсюда. Теперь все равно нигде не спрячешься, — не попадая зуб на зуб, сказала Лидия.

Взявшись за руки, они побежали… Когда добрались до опушки, дождь совсем ослабел, небо посветлело. Но тут раскрылось перед ними ужасное зрелище: внизу, на склоне лога, неестественно ярким, голубоватым пламенем пылал телятник. Дым стлался низко над землей, вползал в лесистый овраг. От деревни и от поселка к месту пожара сбегались люди, мчался грузовик, за ним, что-то крича, скакал верховой. Люди, точно муравьи, сновали вокруг невзрачного на вид строения. Слышался глухой рев телят.

Лидия остановилась, приложив руки к груди. В расширенных глазах ее застыли ужас, удивление. Максим испугался — так побелело ее лицо.

— Скорей! Скорей! — вскрикивала она, хватая Максима за руки, — Я знаю — телят загнали туда… На время, пока подготовят летнее стойло. Бежим спасать.

Максим придержал ее руку:

— Лида, зачем тебе это нужно? Мы промокли насквозь… Не лучше ли нам вернуться домой и обсушиться? Ну что за бессмыслица? Ведь мы все равно ничем не сможем помочь.

Она обернулась к нему, сказала, задыхаясь:

— Почему не сможем? Эх, ты! Иди, сушись! Иди!

Струйки воды стекали по ее лицу, и Максим с удивлением заметил: вокруг ее чуть вздернутого носа более заметными стали мелкие, как пылинки, веснушки — дождь точно промыл их.

Когда они подбежали к пылающему телятнику, из поселка примчались две пожарные машины. Пожарники быстро прилаживали к местной артезианской скважине, питавшей автопоилки, длинный пожарный рукав. Не прошло и трех минут, как водяная струя с пронзительным шипением ударила из брандспойта по пламени. Часть кровли уже сгорела, часть растащили баграми. Несколько пожарников с огнетушителями уже лазали по самой кромке стены и направляли белопенные струи в быстро разрастающиеся очаги огня.

Крутом бегали люди, чихали, кашляли. Многие прибежали с ведрами, лопатами, вилами и граблями. Ребята и девушки — откуда их набралось столько? — образовали цепочку и, поливая друг друга водой из ведер, с гиканьем ныряли в раскрытые двери телятника, исчезали в клубах едкого дыма и через несколько минут выводили оттуда, а некоторые на руках выносили тоскливо мычащих телят. Шерсть на них дымилась.

Смельчаков тут же окатывали водой, и они вновь бросались в телятник.

Потом Максим узнал: это были экскурсанты из Москвы. Они расположились где-то поблизости и первыми прибежали тушить пожар.

Максим ощутил удушливый запах горелой шерсти.

Вокруг, ломая руки, ахали женщины, мужчины покрикивали на нерасторопных. Совершенно растерявшийся пожилой лысый мужчина стоял на самой верхушке пожарной лестницы и хриплым голосом отдавал приказания:

— Растаскивай ту связь! Выводи!

— Егор Антипович! Председатель! — гневно кричали ему снизу женщины. — За телят с тебя спрос! Ты бы еще коров из лагеря загнал…

— Горит-то как! И всегда после молоньи вот так, — услышал Максим позади старческий голос. — И скажи на милость: только теляток загнали — тут она и ахнула.

Максим оглянулся и встретил взгляд еще крепкого на вид старика.

— Эх! Машина плохо качает. Воды маловато, — огорченно проговорил старик.

— Филипп Петрович! Филя! — окликнул старика знакомый женский голос. — Не суйся хоть ты в огонь.

Максим обернулся и увидел Феклу Ивановну. Она прибежала в чем была — босая, на плечах ее уже успела взмокнуть какая-то наспех накинутая дерюжка. Доброе лицо ее исказили страх и тревога. Максиму показалось, она взглянула на него с неприязнью.

— И вы тут? А где же Лидуша? — спросила она и оглядела его измятый, облепленный глинистой грязью костюм.

Максим растерянно озирался. Как только они прибежали сюда, Лидия скрылась в толпе, и он потерял ее из виду. Он недоуменно пожал плечами.

— Мы вместе с ней были. Нас молнией чуть не убило, — счел нужным сообщить он и вопросительно взглянул на старика.

Филипп Петрович косо и насмешливо оглядел Максима:

— Вы, молодой юноша, шли бы отсель, а то, чего доброго, совсем испачкаете костюмчик.

— Я пойду искать Лиду, — смущенно сказал Максим и, чтобы как-нибудь уйти от пристального взгляда колхозного кроликовода, смешался с толпой.

Ливень перешел в ровный, затяжной дождь. У всех лица были мокрые, перемазанные сажей. Трещало и стреляло, как из многих ружей, пламя; в горле першило от вяжущего, едкого дыма.

Максим протиснулся сквозь толпу, все время ища в ней русоволосую голову Лидии. Он бы, конечно, ушел, плюнув на пожар, на всю эту суматоху, если бы не Лидия. Странная девушка! До всего ей было дело, как будто кролики и телята принадлежали ей лично.

На Максима никто не обращал внимания. Только один раз кто-то сильно толкнул его в плечо, так, что чуть с ног не сшиб.

— Чего растопырился? Глазеешь тут? Помогать надо! — яростно прикрикнул на него парень с черным от сажи лицом.

Максим не заметил, как очутился среди работающих. Они выносили ослабевших, мокрых телят. Бережно, как детей, клали их на траву. Телята вставали на дрожащие ножки и жалобно мычали.

Наконец у дымящих ворот телятника Максим увидел Лидию. Он едва узнал ее, так она изменилась. По лицу ее тянулись черные полосы, платье было в грязи, саже, навозе. Вместе с какой-то плечистой, видимо, очень сильной девушкой она тащила за ноги красно-шерстного теленка, он брыкался и громко ревел.

— Лида! Лида! — позвал Максим.

Но она не услышала. Тогда он рванулся к ней и очутился у самого входа в телятник. Здесь было жарко невмоготу. Наверху из-за кирпичной стены вываливалось пламя и, казалось, вот-вот готово было лизнуть кого-либо отчаянных смельчаков огненным языком. Из широко раскрытых ворот валил черный горячий дым.

— Еще можно! Можно! — во все горло кричал рядом с Максимом паренек. — Давай! Охлестывай!

Холодная струя окатила черномазого парня и вместе с ним Максима. Его опахнуло нестерпимым зноем, а горло перехватило, как тугой петлей. Максим отшатнулся и отбежал в сторону. Он все еще не решался кинуться на помощь отважным ребятам.

В груди его словно медленно натягивалась и взводилась какая-то пружина, чтобы в какой-то миг разжаться, бросить его вперед, в самое пекло, но, как только Максим подходил к воротам телятника, пружина ослабевала, ей как будто недоставало упругости и силы.

Несколько раз он подходил к воротам телятника и невольно возвращался.

Кто-то язвительно сказал за его спиной:

— А этот все крутится. Дачник…

Эти слова точно подхлестнули его. Пружина вдруг натянулась и разжалась.