Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

«Правила игры, — думал Мухин. — Традиции…»

Вот Великий Полярный Путешественник тоже не верил, но соблюдал. Нельзя же со своим уставом в чужой монастырь…

Проверил Киу торбаса Мухина, чтобы случайно дырки где не было — уйдет удача. Сказал, чтобы ножом в сторону моря не показывал. И сахар нельзя ножом в кружке размешивать. А завтракать перед охотой лучше каждому в своем доме.

Да и дома не лучше. Ладно, Росхи одинок. А если б его женщина поставила на стол каютак — блюдо с мясом и оно б закачалось? Все. Хоть не трапезничай! Шторм будет, байдаре не повезет.

Осторожничал Мухин, оглядывался, да все хорошо было, вовремя собрались на берегу, быстро столкнули байдары с кромки льда в море (они уже были перенесены с берега), и все три по линеечке друг за другом пошли вперед, затем рассыпались, каждая — куда приказал рулевой.

Рулевым на байдаре — Росхи, а Мухин и Киу — стрелками-матросами. С ними еще три эскимоса, молодые парни, — моторист и два стрелка.

Знатная была охота! Моржа разделали прямо на льдине. Закончив работу, закусили холодной вареной нерпой и свежей моржовой печенкой, завели примус, поставили чай. Никогда Мухин не пил такого вкусного чая, — на огромной слегка покачивающейся льдине, в морозной тишине, под легкие всплески волны, разбивающейся об лед, с ветерком, настоянным на запахе моря.

Трапезничали недолго, но основательно, потом собрались быстро — Росхи показал на горизонт, там появилась черная лохматая туча.

С соседней байдары, она была примерно в полукилометре, дали знак — выстрел и помахали тряпкой, сигнал возвращаться. Там тоже заметили тучу. Пора домой. И так уже пять часов в море.

— Успеем, — успокоил Росхи.

Байдара направилась к берегу.

И тут с севера потянулись стаи птиц. Никогда Мухин не видел такого количества дичи. Тысячами проносились птицы рядом с байдарой и уходили к южной кромке льдов.

— Здесь море круглый год не замерзает, — объяснил молодой моторист. — Птицы зимуют.

Парни отложили карабины, взялись за ружья, прогремело несколько выстрелов. Байдара сбавила ход, уток собрали. «На каждого по штуке», — успел сосчитать Мухин.

Больше не стреляли, ружья и карабины упаковали в брезентовые чехлы, байдара обошла небольшую льдину и, набирая скорость, понеслась к берегу.

Через час были на виду у поселка. Две другие байдары шли медленней — к каждой в воде была приторочена туша моржа, им идти тяжелей.

Байдару усталые охотники вытаскивали на берег по пых-пыхам — надутым нерпичьим мешкам, это только с виду она такая легкая, а здесь понадобилась помощь прибежавших на берег добровольцев.

Люди помогали выносить на берег снаряжение, добычу, вытаскивали байдару. Взвалили ее, не торопясь, на плечи и понесли к стоякам.

— Это тебе, — кинул Мухину две утки Росхи.

— Хо-ро-шо! — засмеялся Киу и бросил Мухину в рюкзак еще одну — свою.

Рабочие, зацепив крюками куски моржатины, потащили мясо в склад, а охотники направились домой. Двух других моржей будут разделывать женщины, они тоже здесь на берегу, — довольные, смеются.

— Будем чай пить, — сказал Росхи, и все втроем пошли вверх по тропинке в одинокий домик старого охотника.

Небо затянулось как-то сразу, потемнело, пошел легкий пушистый снежок. Начинался шторм.

«Вот уж жена удивится», — думал Мухин, относя уток в коридор, в холодное место, пока старики возились с печью и льдом.

…Все так и было. Пурга за окном. Небрежно брошенные утки. Вздох удивления.

— От тебя всего можно ожидать… я знаю… — тихо сказала жена. — Я даже боюсь…

— Вот если б крокодила принес, — усмехнулся он.

— Крокодилов я не ем… не хочу…

— Ну и зря. Я пробовал. Крокодилье рагу в пальмовых листьях, пекут на костре… Еще когда ходил на Фиджи, с нашими гидрографами…

— Не надо, — умоляюще прошептала она и, тяжело неся свое тело, пошла на кухню.

— Я сам приготовлю, ладно? А ты пригласи Тею и Киу.

Веселый был ужин. Киу смешно рассказывал, а Тею переводила, как неуклюж был Мухин, стреляя в птиц и все мимо, как сам он прозевал лахтака, увлекшись моржом на льдине («надо же, — думал Мухин, — а я-то и не заметил»), как можно было бы и второго моржа взять, да Росхи помешал, заторопил домой. Тут уж ничего не поделаешь, хороший Росхи наблюдатель погоды, а моржа возьмут в следующий раз, куда он денется, да и нельзя сразу брать много добычи.

Мы не берем больше, чем надо человеку, говорит Киу. Как и раньше. Море надо беречь. Если все возьмем, что оставим детям?

Она неожиданно засмеялась, и Киу тоже.

— Киу говорит, — перевела она, — вот скоро родишь сына, на кого он будет охотиться, если мы перевыполним план и всех зверей в море добудем?

Жена Мухина зарделась.

— Почему Киу решил, что сын? А вдруг дочь? — спросил Мухин.

— Если дочь, то из чего она торбаса шить будет? — ответила Тею. — Еду своему мужу готовить? Из консервов? Разве из консервов можно сделать вот это? — она показала на стол. — Разве будет так вкусно?

— И полезно… — уточнил Мухин.

— Да, — сказала Тею и принялась нарезать бабушкиным пекулем тонкие ломтики свежей мороженой оленины. — Ешьте, — сказала она жене Мухина. — Вам сейчас много сырого мяса надо кушать. Чтобы младенец был крепким.

— Жаль, сыну не стать полярным путешественником, как Великий Кнуд, — сказал Мухин. — На земле уже нет белых пятен. И собачьих упряжек к тому времени не будет. Как я счастлив, что застал наше время.

— Человек идет всю жизнь, — ответил по-эскимосски Киу. — Это самое большое путешествие.

«Да, да, — согласился про себя Мухин. — И в этом путешествии, как в полярном, он должен окружать себя только самым необходимым. Что оставит он в конце пути? Как люди узнают о нем?» И сам же себе ответил: дети и имя.

Чай перешли пить в комнату. Мухин остался на кухне готовить кофе для жены — она не пила чаю.

На столе вместе с чукотторговскими галетами появилось вино нового завоза, ароматный кофе, крепкий чай.

— Есть сюрприз — на любителя, — сказал Мухин и выставил три бутылки пива. — Из Магадана привезли, дефицит.

Киу засмеялся.

— Он говорит — «копченая вода», — перевела, смеясь, Тею. — Он пиво называет «копченой водой».

— Действительно, чай лучше, — заметил Мухин. Он от пива отвык. Давно не был в Магадане. Да и не хотел туда ехать. Не к кому.

«Надо быть там, где тебя ждут. У Великого Полярного Путешественника были слова: «…идите сюда и смотрите… к вам… вот… пришел один я… и зла не хочу». И люди, положив оружие на снег, шли к нему, странному, одинокому в снегах человеку. А потом долго не отпускали его, полюбив. И просили хоть когда-нибудь приходить к ним еще. Всегда для тебя отдельный снежный дом построим, обещали. Мы это умеем быстро. И песни для тебя петь будем, раз ты любишь наши песни. Песни — товарищи по одиночеству».

Тепла его сердца хватило на всех людей, кого он встретил в своем самом длинном полярном путешествии. И когда за его спиной остались восемнадцать тысяч арктических километров, в одном из стойбищ Берингова пролива он услышал рассказ о людях, решивших обойти землю. Совсем юными они отправились в путь, а завершили его глубокими стариками. «Свет велик, — сказали они. — И мы состарились в пути. Но нам не жаль ушедшей молодости. Мы прожили богатую жизнь и, пока достигли цели, набрались знаний и мудрости, чтобы передать будущим поколениям».

…чтобы передать будущим поколениям…

Что-то знакомое почудилось ему в этой легенде.

Может быть, он слыхал ее тогда, в гренландской юности? Откуда он знает ее, в каких далеких кладовых его памяти хранилась она?

Великий Полярный Путешественник вспоминал и не мог вспомнить. Понятно, почему. Ведь эту сказку он слышал от своей матери, когда еще только учился ходить.

День большого везения

В минувшую зиму у нас с Игорем был большой переход на собачьих упряжках с мыса Шмидта дальше на восток. Через много дней тяжелого пути мы заночевали в Нутепельмене, собак сменить нам не удалось, и утром, едва отдохнув, но хорошо на ночь покормив наших четвероногих товарищей по работе, двинулись к конечной точке маршрута — маяку Дженретлен, чтобы осмотрев его и оценив его возможности в будущей навигации, повернуть на юг к побережью Колючинской губы, где были наши балки — два передвижных домика лоцмейстерско-гидрографического отряда. Там надлежало оставить собак сторожу экспедиционного имущества (их заберут каюры с Нутепельмена), а самим, дождавшись вездеходов из бухты Провидения, возвращаться домой, в эту бухту.