Кольцевая дорога (сборник)
Кольцевая дорога (сборник) читать книгу онлайн
В книгу московского писателя Геннадия Пациенко вошли рассказы, основная тема которых — земля, груд, забота об охране природы, а также повести «Кольцевая дорога» и «Высокий день» — о труде и исканиях молодого рабочего.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— У меня тут гостинец, — сказала она, показывая на кошелку, — пирог и курица.
Игорь взял из ее рук кошелку, и они пошли к буфету. И курица, и пирог были еще теплыми, и Игорь подмигнул заговорщицки Миле. В углу буфета оказался незанятый столик, на нем и разложили привезенное. Игорь с зажатым в руке трояком занял в буфете очередь.
— Тебе, мама, что брать?
— Ситро купи, сынок.
— А тебе?
— И мне тоже, — сказала Мила.
— Что же ты не писал, сынок?
— Некогда было, мама…
Мать вздохнула и пристально взглянула на Милу и Игоря.
2
Таких домов, со скульптурами, было в городе два. Два одинаковых дома, стоящих окно в окно с двух сторон улицы. Они были как бы вокзальными воротами города.
До практики ребята толком не знали, какой дом отведут им. Хотя училище и располагалось неподалеку, но как-то не верилось, что штукатурить такой дом разрешат практикантам. Каменщиков, когда сошел снег, послали в колхоз возводить коровник. Смех — строить коровник!.. Штукатуры волновались, боясь, как бы не отправили и их в тот самый колхоз, откуда были Игорь Божков и Антон Камышкин. И скотный двор строился каменщиками за оврагом, как раз вблизи деревни.
Зимой, по нескольку часов в неделю, их группа бросала ковшом и кельмой поверх дранок «учебную» глину. Она заменяла раствор. Но штукатуров оставили в городе, и теперь все с нетерпением ждали тепла, весны и настоящей работы. Как же хотелось увидеть с высоты стройки город, заглянуть за его черту, откуда еще недавно наплывали в скверы и площади волглые предвесенние ветры. Они обдували застрехи крыш, пахли капелью, подтаявшим снегом и низовой водой в тальниках подле речек.
Древний город таил в себе притягательность. О работе здесь Игорь мечтал. И хотя практикантам надлежало набивать пока только дранку на деревянные перегородки, они все равно гордились, что именно им выпало счастье восстанавливать былую красу. Отделывая квартиру, Игорь потом не раз думал о тех, кто жил в этом удивительном доме вблизи вокзала. Из окон было видно вокзал, поезда, просматривались сосны на Юрьевой горке за железной дорогой. Знали люди, где строить город!
В дощатом сарайчике во дворе ребятам выдали апельсинового цвета каски. За поясом спецовки у каждого торчал молоток.
Мастер Юрий Щербаков повёл группу по заваленной щебенкой и мусором лестнице — от площадки к площадке, от этажа к этажу.
Игорь Божков замыкал цепочку, не торопился, хотел, чтобы им с Антоном Камышкиным досталось место повыше. Ему не терпелось взглянуть сверху, с последнего этажа на город. И ждал он этой минуты, как чуда.
Все шло, как и предполагал. Этаж оказался последним. Мастер отвел им квартиру, и Игорь, не торопясь, вышел на балкон. В городском музее он как-то видел картину, на которой было первое поселение на речном яру. От него пошел здешний город. Игорь отыскал серебристо-серое здание гостиницы, рядом с которой соседствовал небольшой соборчик, казавшийся с высоты игрушечным. В чуть мглистом небе за городом висел аэростат.
По-над самой рекой, вблизи моста, увидел он место с развороченными глыбами. Оно смотрелось недавно разбомбленным. Гуляя как-то с Антоном, они пробовали отколоть от древних глыб на память кусочек. И не смогли. Глыбы-монолиты уступали многовековое свое место еще одной стеклянной гостинице с окнами на реку.
Строение на глазах пэтэушников лихо дробили, корежили, грызли бульдозером, били с размаху железным шаром, но стены цепко стояли. Последними взялись за дело саперы-десантники, что прыгали за городом из корзин аэростатов. И старинная кладка нехотя уступила, осела с гулким продыхом, превратилась в колотые большие глыбы.
Стук молотка Антона напомнил о деле: и завтра, и послезавтра найдется время поглазеть на город. Игорь вернулся к другу и рьяно взялся за работу.
Каждый набивал дранку своим методом. Игорь брал гвозди из кармана спецовки. Антон зажимал их губами, и смуглое лицо его казалось вымазанным чернилами. Оба учились вгонять гвоздь с одного маха и крайне досадовали, когда гвоздь гнулся.
Кули дранки подавали наверх подъемником. Стоял густой запах смолы и распиленного мокрого дерева. Иногда дранку почему-то задерживали, и тогда опережал тот, у кого был задел. Игорь и Антон тоже постепенно научились обзаводиться и дранкой, и лучшими ящиками под раствор, и лесенками-стремянками, и гвоздями, и удобными мастерками.
К концу дня они покрыли в комнате обе стенки. Оставалось набить в одном лишь углу какой-то метр. Ждали дранку, но ее не везли. Игорь тщательно осмотрел коридор, сходил к месту разгрузки подъемника — все до них подобрали. Лежал один на груде шлака темный, измазученный куль. Никто не хотел грязнить им спецовку и отскребать потом руки. Весь день подавали дранку чистую, и брать такую не имело смысла.
И куль отбросили на кучу шлака, как отбрасывают все ненужное, непригодное в дело… Наверно, если бы в начале работы не глазел Игорь Божков на город, дранки хватило бы. Но он упустил время и чувствовал себя виноватым перед напарником.
Хотелось в глазах Антона исправиться, чтобы, чего доброго, не передумал и не взял бы кого другого в напарники. Лучше всего набить дранку сейчас: пусть он, Игорь Божков, измажется, но зато работу завершат.
— Юрий Владимирович! — позвал он мастера, услышав неподалеку голос.
— Что у тебя, Божков?
— Дранка кончилась.
— Совсем нет?
— Совсем.
— А куль на шлаке?
— Это не наш. Да и какой-то он вымазанный… — ответил Антон, надеясь, что мастер возьмет для них у кого-то.
— Раз без дранки остались, берите, а то и этого не будет.
— Сходи возьми, — поддержал мастера и Антон, стоя на подмостках. — Дареному коню в зубы не смотрят.
— Сейчас принесу!
Дранка почти не отличалась по цвету от шлака, на который ее бросили.
— Нашел!.. — обрадованно прокричал он удивленному Антону, когда тот показался в дверях квартиры. — Теперь хватит!
— Живо подавай! — распорядился Антон, забираясь опять на лесенку. Руки его, как только он прикоснулся к дранке, мигом потемнели.
— Нарочно намазали, что ли?..
— Не знаю. Один этот куль и валялся.
— Подшутили, наверно, — заключил Антон, особо не сетуя. Он стучал молотком как одержимый. Не попрекал напарника, но в спешке и торопливости его заключался сам по себе укор: попусту не глазей впредь. «Не буду, не буду», — как бы отстукивал молоток Игоря.
Надо было довершить работу, пока не заглянули соседи. Топот и стук ботинок на лестнице напоминали о конце рабочего дня. Соседи уже спускались во двор к месту сбора.
Наконец дранка набита. И Антон спускается с лесенки, довольно трет о подоконник руки, оставляя мазутный след. Но что мазут, что руки — дело закончено, а с ним и первый день пэтэушной практики.
Игорь не сразу пошел во двор. Он побежал к окну еще раз взглянуть на город.
Он как бы робел после своей деревни и сплошного ее раздолья перед громадами этажей, путаницей проводов, крыш, разных труб. Но в нем рождалась уверенность, когда видел, что скопление площадей, улиц, проспектов, кварталов существует не само по себе, отдельно каждое, а подчиняется упорядочению и согласованию, напоминая хорошо отрегулированный механизм.
За воротами стройки Игорь Божков решил позвонить тут же Миле. Хотя и родилась, и выросла она в этом городе, а вряд ли с высоты видела свои улицы и площади, по которым ходила. Дом, где жили Сергины, был невысокий и находился в новом районе, у самой кольцевой дороги.
Кому как не ей рассказать о доме в начале проспекта, поделиться впечатлениями от первого трудового дня? Именно сегодня он стал рабочим!
Но тревожить Милу не решился. Завтра у нее начинались выпускные экзамены. Нельзя было отвлекать: трубку все равно сняла бы мать и вряд ли подозвала бы Милу…
3
Теперь ежедневно приходилось носить на работу стальные пластинки с деревянными ручками: кельмы. Припрятывать их на стройке категорически запрещали. Удобная кельма немало значила: рука привыкала к одному мастерку, чувствовала его.