Золотая подкова (сборник)

На следующий год Байрамгельды призвали в армию. Пока служил, отец, не торопясь, построил ему напротив старшего сына Бегенча каменный дом под шиферной крышей, просторный, светлый, с расчетом на большую семью. По совету отца оконные рамы выкрасили в яркий синий цвет. И дом повеселел.

Вскоре после возвращения из армии Байрамгельды женился. Жену он выбрал красивую. Может, самую красивую из всех, какие были в долине Мургаба. Всем на удивленье Огульмайса была девушкой русоволосой, высокой, с тонким станом и большими темно-синими глазами. Но главное в них был не цвет: он часто менялся, и глаза казались то синими, то темно-серыми, то ярко-голубыми, как чистое весеннее небо. Они покоряли душевной теплотой, всегда сияли живым радостным светом.

Пошли дети. На работе все ладилось, его хвалили и поощряли. Чего еще надо для полного счастья? Кажется, ничего. Внешне Байрамгельды был спокоен и всем доволен. Жизнь его катилась по ровной, хорошо накатанной дороге. Но эта дорога усыпляла своим однообразием и вскоре стала томить. Байрамгельды тянулся к другой жизни — беспокойной и суровой. Вновь мечта о канале напомнила о себе. Но по мере того, как росла семья, он понял, что надежды поступить в институт почти не осталось. Да и всем не обязательно иметь высшее техническое образование, можно работать на канале и простым рабочим. Главное — в знании своего дела…

Возможно, мечта о канале со временем и остыла бы в Байрамгельды, если бы не радио и газеты. Все, о чем писалось в те годы в газетах и сообщалось по радио, Байрамгельды воспринимал особенно остро, с какой-то ревнивой болью и едким чувством зависти. Каждого, кто находился в песках и прокладывал там русло гигантской реки, он считал счастливцем. Хотя этим «счастливцам» в условиях пустыни — этого хаоса диких песчаных бугров и впадин, где дуют ветры, срывающие с места жилые домики и столбы, где от жажды деревенеет язык и трескаются губы, а зимние морозы по жестокости своей ни в чем не уступают летней жаре — было, ох, как нелегко!

Следя за сообщениями печати и радио, Байрамгельды знал обо всем, что происходило на трассе, запоми-нал имена известных строителей, которых газетчики называли не иначе, как «первопроходцы», «гвардейцы Каракумов», «покорпели Черных песков». И эта была лишь скромная дань их мужеству, стойкости, героизму.

Вести, поступавшие с великой стройки, были одна радостнее другой. Вот уже русло канала начали прокладывать с двух сторон сразу: с запада — «сухим» способом, с помощью бульдозеров, скреперов и экскаваторов, и «мокрым» — с востока — земснарядами. Само собой разумеется, такой метод давал большой выигрыш во времени! Но и это еще не все. Прокладка русла шла и с помощью самой воды. Мощные потоки воды, направленные в пески, смывая их, сами выбирали себе удобное ложе и победоносно шли дальше на запад. Стало ясно, что приход амударьинской воды в долину Мургаба уже не за горами.

И вдруг, когда все привыкли к добрым сообщениям об успехах строителей, пришла тревожная весть: те участки готового русла, где прошла вода, сплошь заросли камышом. Поднявшись густой стеной, он сдерживал движение воды. Его пытались выкашивать, но это не помогло. Тогда хотели было прибегнуть к гербицидам, но вовремя воздержались: ядохимикаты могли не только уничтожить растительность, но и воду отравить, и все, что было в ней живого.

Скорость воды в канале все больше падала. Появилась реальная угроза, что вода вообще не дойдет до Мары.

— Неужели это может произойти? — с тревогой спросил Байрамгельды своего друга Клычли Аширова.

— Да нет, не думаю! — спокойно отозвался Клычли. — Найдут что-нибудь. От кого-то я слыхал, будто бы копать надо глубже, метров до шести. Тогда трава не будет появляться. Да и ученые, говорят, за дело взялись. За рыбами, говорят, на Дальний Восток отправились. Водится там такая порода рыб, которым этот камыш, рогоз и всякая там уруть — самое лакомое блюдо. Вот привезут ученые этих рыб, запустят в канал и, считай, что ни одной травинки в нем не останется!

— Все это, Клычли, на воде вилами писано, — тяжело вздохнув, сказал Байрамгельды. — А, впрочем, чего гадать? Поживем — увидим…

Как бы там ни было, а вода по готовым участкам канала шла безостановочно. Вот уже, прорезав труднейший участок Юго-Восточных Каракумов, она прошла сквозь самые чудовищные барханы — их высота здесь превышала шестиэтажный дом — и медленно приближалась к восточной окраине оазиса.

В районе станции Захмет вода остановилась, словно для того, чтобы сделать передышку и с новой силой рвануться дальше.

И рванулась! Да не в ту сторону, куда надо. Это была авария. И это в то время, когда ей совсем немного оставалось до конца своего пути, то есть до Мургаба.

Сейчас, пожалуй, нет необходимости выяснять причину прорыва береговой дамбы. Досадно сознавать, что это происшествие в какой-то степени омрачило ожидавшееся торжество по случаю окончания строительства первой очереди канала. Но береговая дамба была быстро заделана, и вода вновь двинулась на запад.

В состоянии напряженного ожидания жил в эти дни и Байрамгельды. Своему младшему брату Курбандурды, очень живому смышленному пареньку лет тринадцати, он приказал ежедневно бывать на канале и докладывать обо всем, что там происходит.

Однажды вечером, когда Байрамгельды удобно устроился на кошме, чтобы почитать газету, к нему, явился брат.

— Есть новости? — спросил Байрамгельды.

— Канал пришел! — радостно воскликнул Курбандурды, сияя карими глазами.

— Неужели?! — встрепенулся Байрамгельды и весь как-то сразу преобразился, просиял.

— Да, пришел, — повторил Курбандурды. — От Мургаба его отделяет вот такая, — он вытянул перед собой руки и поставил ладони друг против друга, оставив между ними узенький просвет, — вот такая, совсем тонкая перегородка земли. Завтра снимут и ее.

— Откуда знаешь?

— Там, по берегу канала дяденька какой-то в шляпе ходил, — прораб, наверно. А с ним два экскаваторщика. Прораб показал им места, где снимать перемычку. Этот дяденька в шляпе так и сказал им! «Вот это завтра и срежьте». Ясно что перемычку! — твердо добавил Курбандурды и выбежал из дома.

Тревожно спал в эту ночь Байрамгельды. Его беспокоили думы, связанные с предстоящим событием — слиянием двух рек — событием, которое дважды не повторяется.

Несколько раз его подмывало желание встать, одеться и, как мальчишке, помчаться на канал, чтобы раньше других увидеть в нем воду новой, загадочно-неведомой реки. И только усталость удерживала его дома: целый день он занят был на ремонте тракторов] да поздний час.

Он снова и снова возвращался к мысли о приходе Амударьи, и каждый раз она поражала его глубиной своего содержания. Да. Вот это и есть, видимо, то главное, что навсегда останется в веках, как память о завтрашнем событии, о нашем стремительном времени, наших свершениях. Подумать только! Сколько поколений мечтало об этом на протяжении столетий! Люди умирали, а мечта все жила, ожидая своего воплощения. И даже не все верили в то, что она сможет когда-нибудь осуществиться — слишком дерзкой была эта мечта.

…И вот наступило утро памятного дня — 27 января 1959 года. Байрамгельды проснулся на рассвете, умылся ледяной водой и оделся как на праздник: в новый костюм, сапоги на теплом меху, бушлат и прибереженную к парадному случаю черную каракулевую шапку-ушанку.

Выйдя на улицу, он встретил своих родителей, братьев Бегенча и Курбандурды. Майса осталась дома присматривать за детьми. Вскоре к семейству Акибаевых примкнул Клычли Аширов и еще человек тридцать земляков.

Шли около часа. Акибаевы какую-то часть пути шли берегом Мургаба, до самой воды заросшего густым бурьяном, пучками высоких и стройных, как пики, стеблей гигантского злака эриантуса, голыми ветлами, гребенчуком. Каждый стебель эриантуса венчал качавшийся на ветру пушистый султан.

Далеко впереди, в бледно-голубом небе маячили черные стрелы экскаваторов, служившие хорошим ориентиром для тех, кто шел в это утро посмотреть канал. Несмотря на ранний час, народу собралось много. Темные фигуры людей двигались по берегу в глинистым откосам прямого русла.