Избранные произведения в двух томах. Том 2

Интонация в гомоне большой массы людей почти так же определенна и отчетлива, как и в голосе одного человека. Только что она, эта интонация, была одобрительной, бодрой, поощряющей. А вот уже в ней слышатся разочарование, недоумение, даже обида.

Светлана Панышко сидела за столом в полной растерянности, козырьком ладони прикрыв рдеющее от негодования лицо. Она не находила, чем побить довод бухгалтера, что сказать собранию. Еще минуту назад казалось, что сделано главное: удалось всколыхнуть коллектив, зажечь в нем искру, заинтересовать людей. И вот все обернулось иначе… Легко было бы разбить и высмеять перестраховщика Инихова. Но как быть, если задуманное доброе дело бьет по карману рабочего человека?

«Что за болван придумал такой порядок? И сколько технических новшеств нашли свою могилу не под пресловутым сукном БРИЗов, а в расчетных ведомостях?..»

— Я тоже хочу сказать. Насчет всей этой базарной торговли…

Пригорюнившись, Светлана и не заметила, как вышел к столу щуплый паренек в гимнастерке, с распахнутым по-штатски воротом. Из-под ворота сквозит сине-белая рябь тельняшки: наивное тщеславие матушки-пехоты, утеха забракованного к морской службе новобранца… У паренька — жесткий вихор на лбу, сердитые и острые зрачки под азиатской припухлостью век. Его зовут Артур Габидуллин, оператор…

— Я прямо скажу: очень плохо жить на Унь-Яге. Неинтересно жить! Везде люди живут с большой буквы. А у нас — вон по окошкам дохлые мухи валяются. Это они от скуки… Я тут до армии работал: еще терпел. А после армии совсем не могу терпеть. Честно говорю: решил до отпуска дотянуть и — на Джегор. Или еще куда-нибудь. Потому что здесь — тоска…

Парень даже задохнулся от тоски и расстегнул еще одну пуговицу на вороте гимнастерки.

— А сегодня я послушал доклад товарища Панышко Светланы Ивановны, и мне вроде расхотелось уезжать. Вижу — настоящее дело затевается здесь. С большой буквы. Вторичные методы… Они-то, конечно, вторичные, однако здесь, на Севере, будут впервой применяться: значит, они у нас первичными будут, на Унь-Яге!

(Аплодисменты. Оживление в зале).

— И я задаю вопрос: неужели такое очень важное дело, товарищи, постигнет плачевная участь?.. Из-за одного того, что бухгалтерия недосчитает мне к зарплате сколько-то рублей. Из-за одного того, что товарищ Борода не понимает технического прогресса!..

— При чем тут я? — снова вскочил бухгалтер. Ухмылка исчезла с его лица: ему уже было не до шуток. Не до смеха. Дело принимало серьезный оборот. — При чем тут я? И, кстати, моя фамилия не Борода, а Бородай…

— Для технического прогресса это не имеет значения, — с достоинством ответил оператор. Он застегнул воротник гимнастерки на все пуговицы, вплоть до верхней, и торжественно заявил: — Поэтому я прошу включить меня в бригаду вторичных методов. Записывайте. Кто там бригадиром?

— Я, — сказал Роман Григорьевич Антонюк.

Это было неожиданностью для всех: Антонюк — ведущий мастер по добыче нефти — решил, как видно, с нефтью погодить и заняться водой. Неожиданностью это было и для Светланы: она еще только мечтала, чтобы вновь создаваемую бригаду возглавил Антонюк. Но для Романа Григорьевича такое решение, видимо, не было неожиданностью — он уже все обдумал и взвесил.

— Я, — сказал Антонюк. — Кто еще из коммунистов и комсомольцев…

Его поняли с полуслова. Со всех концов зала уже летели голоса, вверх тянулись руки, а самые прыткие из числа коммунистов, комсомольцев и беспартийных уже пробивались из рядов к столу: записываться.

Был среди них и Артур Габидуллин, демобилизованный солдат. Был и помощник оператора Балычев — тот самый, который интересовался, как будут платить. И молчаливый слесарь Медведко, который, как всем казалось, никогда ничем не интересовался.

И другие люди Унь-Ягинского промысла, фамилии которых Светлана узнала только сегодня.

10

— Ну что ж, интересно… — сказал Иван Евдокимович Таран. — Давайте. Действуйте.

Светлана, собираясь к заместителю управляющего трестом, ждала этих слов: «давайте», «действуйте». Мол, дело доброе, хорошая инициатива. К тому же — инициатива снизу. Похвально.

— Давайте, давайте…

Но в этом «давайте» сквозила явная снисходительность.

Или же она объяснялась тем, что в тресте уже перестали надеяться на исправление дел в Унь-Яге, давно махнули рукой на этот промысел, и предстоящий там технический эксперимент значил не более, чем надвигающаяся буря в стакане воды.

Или же снисходительность, звучавшая в словах Тарана, была адресована лично Светлане Панышко: «Ай да молодчина! Нет, вы только поглядите: человека назначили временно исполнять обязанности, а он — этот человек — собирается все перевернуть вверх дном, строит далеко идущие планы, дерзает… Кто бы мог ожидать?»

Но и к этому Светлана заранее себя подготовила. Вот почему ее не обескуражило снисходительное «давайте» заместителя управляющего.

— Мы дадим, — спокойно и сухо сказала она, — только со временем. Дадим сверхплановую нефть… А сейчас вы нам дайте.

— Что именно?

За этим она и приехала.

— Иван Евдокимович, для того чтобы заводнение на Унь-Яге достигло эффекта, нужно подавать воду в скважины под давлением. Нужна дожимная насосная станция. Дайте деньги, проект и оборудование, а строить мы будем сами. К осени, если по-настоящему взяться… Что?

Она оборвала себя, увидев, как Таран неистово замахал руками крест-накрест.

— Что?

— И не заикайтесь об этом, голубушка. Денег не дадим, проекта у нас нет, заказать его не можем — проектировщики завалены заказами для Джегора.

— Хорошо, проект мы сами достанем — типовой. А деньги дайте.

— Не можем. Джегор уже доедает все средства, отпущенные нам на капитальное строительство. Июнь месяц, а годовые ассигнования на исходе. Полный, как говорится, зарез.

— Опять Джегор! — ревниво воскликнула Светлана.

— Ну, конечно — Джегор. Судите сами: обустройство скважин, строительство нефтесборников, жилье… И потом, вашей дожимной насосной станции нет в титульном списке. Промбанк все равно откажет.

Он замолчал: неотразимость доводов (Джегор, титул, промбанк) была очевидной.

Светлана тоже молчала… То есть она в данную минуту не находила слов для того, чтобы высказать заместителю управляющего, какой он… какой он подходящий персонаж для «Крокодила»… Господи, и ей когда-то (даже вообразить смешно!) мог нравиться этот человек…

— Значит, не дадите? — совсем тихо переспросила Светлана.

— Не дадим.

— Хорошо. Я напишу на вас жалобу в Совет народного хозяйства.

— Очень обяжете, Светлана Ивановна. — Таран благодарно приложил руку к сердцу. — Может быть, это возымеет действие и тресту отпустят дополнительные ассигнования на капитальное строительство…

«Испугался все-таки».

— Причем, — Таран значительно поднял палец, и в глазах его промелькнула жесткость, — имейте в виду: мы тотчас вложим эти средства в Джегор! А вам спасибо скажем и в ножки поклонимся…

Светлана встала и пошла к двери.

— Светлана Ивановна!

Таран догнал ее. Поймал за рукав и удерживал, чтобы не убежала. Сейчас в его голосе не осталось ни одной нотки прежней снисходительности. Он выглядел озабоченным и серьезным.

— Светлана Ивановна, не сердитесь… Я не враг вам, не враг Унь-Яге. Я даже не персонаж для Крокодила» («Подслушивал мысли, что ли?»)… Но сейчас мы не можем заняться вашей дожимной станцией. Поймите: есть тактика, а есть стратегия. Унь-Ягинская нефть — это тактика. Джегор — стратегия. И преимущество стратегии перед тактикой доказывать не приходится… На Джегоре сейчас решается судьба всей северной нефти. Вы понимаете, что это значит?

Светлана высвободила рукав из Тарановых пальцев. Однако осталась стоять.

— Я все понимаю, Иван Евдокимович, — сказала она. — Но Унь-Яге от этого не легче. Получается, как говорил Брызгалов, заколдованный круг…

Она махнула рукой и вышла из кабинета, вся поникнув.