Оранжевая электричка

– Тебе нравится твое имя? Какое оно?

– Не… Девчоночье… Валька.

– А какое тебе нравится?

Мальчик задумался. У него была смышленая мордашка с любопытными глазами. Но щеки пожелтели и ввалились от болезни, на лбу складки, как у маленького старичка.

– Мне нравится… Илья…

Ручки, торчащие из пижамки, покрылись мурашками: хотя газовая горелка в печи работала на полную мощность, но окна в кухне не были заклеены, наружная дверь не утеплена, дверь в прихожую рассохлась и по полу гулял ледяной сквознячок.

Коньшин набросил одеяло на плечи мальчика.

– Это потому, что Илья Муромец?

– Да… Откуда ты все знаешь?

– Я же волшебник. Хочешь, я переделаю твое имя?

– Ну? – не поверил мальчик. – В Илью?

– В Илью… Вот… – Коньшин сплюнул через левое плечо и три раза щелкнул пальцами: – Чики – Мики буду я, вот теперь ты стал Илья!

– Точно? – прошептал мальчик. Глаза его блестели.

– Абсолютно.

– Илья…

– Илья. Не веришь? Давай проверим. Если я позову, а ты отзовешься, значит, так оно и есть. Идет?

– Идет.

– Илья…

– Что?

– Вот видишь?

– Да… Здорово… А как тебя зовут?

– Зови… Петр…

– Разве бывают волшебники Петры?

– Выходит, бывают.

– Петр…

– Что, Илья?

– Илья… Здорово… Слушай, Петр, ты улетишь назад в Москву?

– Да.

– Когда?

– Сейчас.

– Возьми меня с собой.

Мальчик замер, ожидая ответа, не сводя глаз с Коньшина. У него даже сжались губы.

– Тебе здесь скучно?

– Да.

– Но ты ведь ходишь в садик.

– Хожу… В две смены… Все в одну… а я в две… В две… там нет никого. Только я, тетя Вера и телик. Мы втроем до ночи… Возьмешь?

– А что скажут папа с мамой?

– Ничего. Им некогда. Они учат детей. Так сказала мама. Они всегда куда-то спешат. Я им не нужен.

Коньшин погладил Валю-Илью по голове.

– Я не могу…

– Ты же волшебник.

– Все равно.

– Но почему?

– Это очень сложно… Даже если мы убежим, тебя все равно заберут назад.

– Но почему?

– Сейчас ты не поймешь.

– Но почему? – мальчик заплакал. – Ты мне очень нравишься.

– Ты мне тоже.

Наверху послышался топот. Пора было уходить.

Коньшин склонился над кроватью, прижал к себе маленькое теплое тельце. От сына пахло сгоревшей кашей, размороженным залом, слезами, запущенностью. Сердце у Петра Кирилловича билось неровно, толчками, голова кружилась, ноги дрожали. Он не мог уйти… А что, если… И тогда будь что будет…

– Одевайся, Илья.

Мальчик уставился на Коньшина растерянными глазами, в которых светилась радость и боязнь, что это шутка.

Преследователи нашли люк. Из «зала» неслись их голоса.

– Подожди, не прыгай. Может, у него нож.

– Крикни Ивану, пусть сторожит парадный ход.

– Ловкий, подлюка.

– Матерый.

Коньшин помог мальчику одеться, закутал поверх шубки каким-то стареньким клетчатым платком.

– Илья, бегать умеешь?

– Умею. Я лучше всех… в садике… бегаю.

– Тогда жмем во все лопатки.

– За нами будут гнаться?

– Еще как.

– Кто?

– Злые волшебники.

Кто-то тяжело вывалился из люка на пол.

– Держи ружье.

– Ага… Давай…

Больше нельзя было оставаться ни секунды. Сейчас распахнется дверь – и глаза упрутся в ружье. «Ни с места! Стрелять буду».

Коньшин на цыпочках вышел в прихожую. Человек, спрыгнувший с чердака, разговаривал с товарищем:

– Ушел, Иван?

– Ушел. Ты один не ходи. Вдвоем брать будем. Дай руку.

Петр Кириллович открыл наружную дверь. Пусто. Тихо. Иван, видно, не торопился обходить дом. А может быть застрял где то в сугробе.

Коньшин взят сына за руку, они прыгнули на занесенную снегом дорожку и побежали к калитке. Снег быт рыхлым, влажным, лип к ботинкам, и бежать было тяжело но ноги Петра Кирилловича стали будто не свои, а от робота, они сгибались и разгибались с железной последовательностью, не чувствуя ни усталости, ни тяжести снежных валунов на ботинках.

Коньшин все время ожидал окрика или выстрела, но их не последовало Вскоре колышущаяся пелена метели поглотила их, и Петр Кириллович перешел на шаг.

– Илья устал?

– Не здорово. Как в мультике.

– Надень варежки.

– Не. Я так. – Мальчик засунул ладошку в рукав отца. Ладошка была горячая.

Они шли быстрым шагом по дороге в сторону шоссе, где была остановка проходящего мимо ростовского автобуса. Этот автобус за час домчит их до областною центра и вскоре Петр Кириллович и Илья будут пить в номере гостиницы горячий чай. Если есть места на последний самолет, улетающий в Москву в двадцать два часа, то уже часов в двенадцать они дома. Конечно мать догадается, примчится на следующий день, может быть даже заявит в милицию Надо что-то придумать. Но это потом, в автобусе, в самолете. Немного времени будет. Вот хотя бы. Можно Илью пока оставить у лифтерши тети Дуси. Она хорошо относится к Петру Кирилловичу, выделяет из всех.

Даже однажды угостила дыней, которую прислала ей дочь из Чарджоу. Попросить, чтобы Илья пока пожил у нее, никто сроду не догадается… А потом, когда все успокоится, забрать домой…

Сын единственное, что у него осталось. Пусть Миркин заводит СВОЕГО ребенка. Пусть немного отвлечется от своих стихов. Он еще молодой… А то очень несправедливо получается. Отнял все и хочет отнять еще сына, к которому он не имеет никакого отношения. Пусть на время отложит стихи и займется СВОИМ сыном.

– Петр…

– Что, сынок…

– Как ты сказал?

– Это так… вырвалось, – смутился Коньшин.

– Ты сказал «сынок».

– Это… Я хочу тебя усыновить. Согласен?

– Тогда я тоже стану волшебником?

– Конечно.

– Здорово! Мы будем всегда вместе?

– Всегда.

– Я еще хотел спросить… Хотел спросить… У тебя есть жена?

– А ты как бы хотел?

– Чтобы не было.

– Почему?

– Так… А дети у тебя есть?

– И детей нет.

Илья благодарно сжал руку своего «волшебника»:

– Молодец.

– Почему молодец? – пробормотал Коньшин.

– Хочу, чтобы мы были только с тобой. А ты хочешь?

– Хочу.

– Ты никогда не женишься?

– Пока ты не разрешишь.

– Поклянись.

– Клянусь.

Некоторое время они шли молча.

– Еще долго идти? – спросил сын.

– Не очень. Ты устал?

– Я сильный.

– Хочешь на спину?

– На спину?

– Ага. Ты никогда не ездил на спине?

– Нет…

– Тогда надо обязательно попробовать..

Петр Кириллович присел на корточки и помог сыну вскарабкаться на спину. Тельце Ильи было совсем легким.

– У тебя плохой аппетит?

– Не…

– Мама не готовит твои любимые кушанья?

– Ты правда все знаешь… Каждый день… почти одно и то же… Картошка с консервами… и борщ… из пакетиков… Он почему-то сладкий…

– Я тебя буду кормить яичницей с салом. И бараньими котлетами. И настоящим борщом. И курицей, запеченной в фольге. И рыбой-капитаном.

– Рыбой-капитаном? Здорово!

– Да. А в воскресенье мы с тобой будем ходить в кафе-мороженое и есть пломбир с орехами.

– Здорово!

Метель обвивала их мокрыми нейлоновыми нитями, скользила по лицу, одежде, не оставляя следов, и с тихим шорохом свивалась на земле в большие канатные бухты.

Справа и слева, словно океанские лайнеры в тумане, проплыли последние избы, посвечивая огнями. И сразу стало просторнее и светлее. Неподалеку черной стеной, иссеченной белыми шрамами метели, замаячил лес. Дорога огибала его, уклоняясь вправо; за лесом проходило ростовское шоссе. Если немного напрячь слух, то можно услышать, как гудят машины.

– Петр…

– Что, Илья?

– Ты когда меня усыновишь?

– Тебе очень хочется?

– Очень…

– Давай тогда прямо сейчас.

– Давай.

Петр Кириллович перебросил тельце сына со спины на грудь, поцеловал в мокрую холодную щеку и водрузил на место.

– Все. Ты мой сын.

– Все?

– Ага.

– Так быстро?