Пирамида

Он подмигнул Ольфу и потянулся.

— Все к лучшему в этом лучшем из миров, а самое лучшее из лучшего — это то, что мы живем. Это же самая большая удача, что мы вообще появились на свет. Как только подумаешь, что этого могло и не случиться… Брр… — Он передернул плечами. — В школе надо появиться или нет, как по-твоему?

— Не обязательно, сегодня пустой день.

— Ну и лады.

Он прихватил еще несколько сигарет, вернулся в свою комнату и быстро оделся. Плеснул на лицо водой, подмигнул себе, сварил кофе и сел за стол. Ему не терпелось скорее взяться за работу. А в шесть он встретится с Асей и… Он даже зажмурился от удовольствия и тихонько засмеялся.

Он долго работал, и тихо было в комнате и за окном, где неслышно и невесомо падал на землю из низких облаков спокойный дождь длинной осени.

А потом пришел Ольф. Дмитрий встал из-за стола, с наслаждением потянулся и с улыбкой сказал ему:

— Ну что, пойдем обедать?

— Да, сейчас, — сказал Ольф, сел на диван и ровным голосом спросил: — Ты ничего не имеешь против, если я займусь твоей работой?

— Моей работой? — опешил Дмитрий.

— Ну да, твоей, — сказал Ольф, разглядывая свои руки.

И только тут до Дмитрия дошел смысл сказанного. Он радостно засмеялся и сел рядом с Ольфом.

— Господи, да какой может быть разговор! Конечно, нет. То есть, конечно, да. Я очень рад, что мы будем снова работать вместе… Но постой, а как же твоя идея?

— Никак, — сказал Ольф. — Моя идея может отправляться к такой-то матери.

Ольф сморщился и сделал жест рукой, словно помахал вдогонку уходящему поезду:

— Скатертью, как говорится.

— Ты застрял на чем-нибудь?

— Как ни странно, нет.

Ольф говорил без всякого выражения, ровным, спокойным голосом и не смотрел на Дмитрия.

— А что же тогда случилось?

— Ничего.

Ольф наконец-то взглянул на него и резко спросил:

— А ты не боишься, что я снова когда-нибудь запою отходную? И сделаю твоей работе вот так…

Ольф повторил свой жест.

— Ну так что, если даже и запоешь? — мягко сказал Дмитрий. — То же самое и со мной может случиться.

— Ну, с тобой-то не случится, — усмехнулся Ольф. — Ты на другом тесте замешен… Ладно, дифирамбы оставим на потом. Так что, можно тащить свои манатки?

— Тащи, — сказал Дмитрий, отводя взгляд. Он увидел, как по лицу Ольфа прошла какая-то судорога, и торопливо добавил: — Давай сходим пообедаем, а потом уж займемся.

Ольф молча поднялся, и они пошли в столовую.

Дмитрий больше не спрашивал, почему Ольф решил бросить свою работу. После обеда Ольф, собирая со стола бумаги и быстро проглядывая их, сам заговорил об этом:

— Понимаешь, Димка, чепуха какая-то… Я, конечно, соврал, что ничего не случилось. Случилось… Я убедился, что не могу работать один. Сначала все было хорошо, пока шла предварительная разведка, прощупывание. А потом началась какая-то чертовщина… Вроде бы и идея неплоха, и ясно, что дальше делать, и начало получаться кое-что, и придраться вроде бы не к чему… А вот как подумаю, что выбор сделан, надо дальше идти только по одному этому выбранному направлению, и руки опускаются. А вдруг выбор-то неверный? Вдруг где-нибудь затесалась какая-то козявочка, из-за которой все потом насмарку пойдет? Ну и все, спекся… Посижу, подумаю, поковыряюсь в уравнениях и начинаю назад перелистывать, искать эту козявочку. Разумеется, ничего не находится, встанешь, чертыхнешься и дотягиваешь до вечера — авось с утра по-другому будет. Иногда и в самом деле по-другому шло. День, два, раз даже целую неделю, — а потом опять как телок на привязи. Разбежался, дернулся, помычал от боли, подержался за шею — и назад, травку пощипывать. Вот так уже месяцев восемь, с начала года… И что-то страшновато становится, как подумаешь, что так всегда будет.

— Это пройдет, Ольф, — сказал Дмитрий. — У меня тоже так бывало.

— Нет, — решительно возразил Ольф. — У тебя так не бывало, я знаю. Если и бывало, то на какие-то минуты, а у меня эти минуты в год почти превратились.

Он небрежно засунул бумаги в ящик стола и со стуком задвинул его, прищемив палец.

— А, черт…

Сморщившись от боли, он помотал рукой и продолжал:

— И знаешь, что я еще хочу сказать… Только, пожалуйста, отнесись посерьезнее к моим словам… Впредь во всем, что будет касаться нашей работы, решающее слово всегда должно быть за тобой. Я, конечно, буду спорить, ерепениться и все такое прочее, но, если-тебе надоест со мной возиться или ты не сочтешь нужным убеждать меня, можешь сказать «хватит», и я тут же заткнусь. Я понимаю, что это не очень-то красиво, взваливать на тебя всю ответственность, но ничего другого не придумаешь. Как бы я ни был уверен в своей правоте — наверняка придет такое время, когда я готов буду отступиться. Похоже на заранее обдуманную капитуляцию, и ты можешь, конечно, так и рассматривать это, хотя я предпочел бы называть по-другому — трезвой оценкой своих реальных возможностей.

— Не надо так настраивать себя, — сказал Дмитрий. — Это пройдет.

— Может быть, — сказал Ольф таким тоном, что Дмитрий понял — сам он не верит в это.

Вечером Дмитрий уехал к Асе, а Ольф остался у него в комнате и продолжал разбираться в его выкладках. Дмитрий вернулся поздно, в первом часу ночи, и застал его в той же позе — Ольф сидел согнувшись, широко расставив ноги, курил и читал. Мельком взглянув на него, Ольф спросил:

— Очень устал?

— Ну, с чего бы это? — весело отозвался Дмитрий.

— Тогда несколько маленьких вопросиков.

«Маленькие вопросики» заняли почти полтора часа, и, когда они выкурили по последней сигарете и собрались расходиться, Дмитрий сказал:

— Все-таки до чего хорошо работать вместе, а?

— Да, — сразу сказал Ольф, словно ждал этих слов. — И если бы не эти полтора года…

— Ну, не стоит теперь думать об этом, — поспешно сказал Дмитрий.

Ольф усмехнулся.

— Тактичный ты человек, Димка. Ты думаешь, я забуду о том, что столько времени потерял зря? А как подумаю, что я сейчас делал бы, если бы не мог вернуться к тебе… Ну ладно, старик, давай спать.

И они разошлись по своим комнатам.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

Теперь в различных документах, справках, приказах его обозначали так: Кайданов Дмитрий Александрович, к.ф.-м.н. рук. сек., что означало кандидат физико-математических наук и руководитель сектора, а в расчетной ведомости в графе «оклад» против его фамилии стояла цифра четыреста. Среди его обязанностей была и такая — раз в два-три месяца водить по институту зарубежных гостей. Его предупреждали об этом заранее, и он являлся на работу чисто выбритый, в безукоризненно выглаженном костюме и до блеска начищенных ботинках. Он злился и на гостей, и на Дубровина, «сосватавшего его на такую работу», — в этом парадном облачении он чувствовал себя неважно и почти ничего не делал, дожидаясь приезда делегации. Наконец раздавался телефонный звонок, предупреждавший о прибытии делегации, Дмитрий вставал, одергивал пиджак, Жанна приказывала ему повернуться, стряхивала с костюма ей одной видимые пылинки, поправляла галстук, Ольф говорил ему что-нибудь вроде «дуй, начальник, да только не лопни от важности», и Дмитрий, чувствуя все свое лицо, шагал по просторнейшим коридорам навстречу высокой делегации и заранее изо всех сил изображал приветливость и спокойную доброжелательность. И потом в течение часа ему приходилось играть роль этакого молодого, талантливого, преуспевающего ученого и изъясняться на довольно приличном, но до тошноты официальном и скучном английском языке. Однажды во время такого лицедейства он заметил усмешку на лице Ольфа и нахмурился, сбившись с заученного тона.

Проводив делегацию, Дмитрий сердито спросил:

— Ты чего усмехался?

— Я нечаянно, — серьезно сказал Ольф.

— Что, очень смешно было? — хмуро допытывался Дмитрий.

— Да, нет, не очень, — стал оправдываться Ольф. — Выглядел ты просто великолепно. Но, понимаешь, как увидел я тебя, такого новенького, блестящего, респектабельного, вспомнил почему-то того, прежнего…