Вышли в жизнь романтики

— Товарищи! Нашей Юле Костровой сегодня исполнилось восемнадцать лет. Она об этом смолчала, но мы все равно узнали! Юля! Мы все тебя поздравляем. Желаем больших успехов на работе и в жизни и большого счастья!

Как колотится сердце! Руки тянутся со всех сторон, много рук — широкие и узкие ладони, крепкие, твердые, шершавые и нежные руки товарищей и подруг… Кто-то сует в руки флакон духов, надевает на плечи цветастую косынку: «Это наши скромные подарки!»

Сейчас нужно быть веселой, праздничной, нужно смеяться и танцевать — и как глупо, что на глаза сами собой навертываются непрошеные слезы…

Глава двенадцатая

ЗОНА ВЗРЫВОВ

Было еще совсем темно, но окна общежития на Комсомольской улице уже светились.

«Одуваша встала, одевается…» — подумал Женя.

От хлебопекарни тянуло слабым теплым запахом хлеба. Запах этот тоже напоминал о Яде: на новоселье она резала хлеб и колбасу, которую принесли они с Николаем и Костиком, и ласково журила их: «Что это вы столько взяли, куда столько…»

Мглистое, туманное небо чуть-чуть накалилось на восточном крае. Смутно обозначились в сером сумраке припушенные снегом кусты, бочки, валуны.

От растворного узла промчалась первая машина с бетоном. Сейчас девочки уже на своих рабочих местах.

Женя представил, как Ядя склоняется над ящиком с раствором. Юля тоже славная девушка, а все-таки лучше Одуваши нет никого.

Вспомнив о вчерашнем «гвозде программы», Женя решил наведаться к плотникам. «Бригада из детсада» заканчивала сборку дома для семейных — восемь двухкомнатных квартирок. Разыскав Костика, Женя похвалил его (заодно и Майку) за веселую выдумку и спросил:

— Но, говорят, шутки шутками, а с гвоздями и правда плохо?

Лукавое веснушчатое лицо Костика приняло серьезное выражение.

— А ты думал! Нам требуются стомиллиметровые, их на складе нет. День были, а пять пет. Берн стодвадцатипятимиллиметрсвые, стопятидесити… Вот и снижай себестоимость. Спят наши снабженцы.

Подошел Лойко. По-утреннему свежо, розово его суховатое лицо с тоненькими гусиными лапками у глаз. Парторг показал на разбросанные среди стружек и опилок шурупчики и болтики:

— Снабженцев ругаете, а это кто — тоже снабженцы виноваты?

— Подберем, Прохор Семенович, — смутился Костик.

Женя сказал парторгу, что ребята хотят организовать добровольный молодежный контроль — «Комсомольский сигнал». По всем участкам и бригадам, во все две тысячи глаз следить за тем, чтобы не терялись впустую сырье и материалы.

— Дело! Народ вы грамотный, вам и карты в руки.

Обедать в столовую Женя в этот день пошел вместе с «бригадой из детсада» и, между прочим, спросил Костика:

— Почему в комсомол не вступаешь?

— Да так…

— Ты же у нас активный — в патрули ходил, я помню.

— Еще в Ленинграде подавал, так целый год разбирали, — сказал Костик пасмурно, запивая котлету компотом. — На стройку я первый записался. Есть комсомольцы, что хуже некомсомольцев.

— Есть, — согласился Женя. — Все-таки станешь комсомольцем — жить интереснее будет.

«Комсомольский сигнал»! Это значит — ты стал зорче, будто все видишь через сильный увеличитель. Видишь «мелочи», которые раньше от тебя ускользали.

Твердые серые комки в мусоре… Да ведь это тот же драгоценный раствор — цемент, гипс.

Хрустят под ногами осколки стекла. Откуда они? Листы стекла не соответствуют размерам оконных рам, получаются большие обрезки. Написать на стекольный завод об этих зряшных потерях.

В карьере валяются обломки долот, а то и на зуб экскаватора наскочишь. Почему бы не поставить бочки, чтобы в них складывали всякий железный лом? Говорят, что нет лишней тары. Но это не довод. «Тары-бары — растабары, бары есть, а тары нет».

Все эти находки тут же превращались в лаконичные, но броские листки «Комсомольского сигнала»: крупные буквы фамилий, вопросительные и восклицательные знаки. Листки появлялись то на неоштукатуренной кирпичной стене, то на кране, то у входа в контору или в кабинет главного инженера.

Лев Аркадьевич злился. Ребята шутили: «Он уже теперь не Лев Аркадьевич, а форменный Лев Тигрович…» Но листки не исчезали, пока на «сигнал» не получался ответ.

Ася Егорова с бригадой стала собирать опавший раствор.

— Смотри, что с фабрики пишут… — И Ася прочитала Жене полученное с Невской заставы письмо. Комсомолки фабрики «Рабочий» рассказывали, что вышли в поход за бережливость: «Весь хлопок — в пряжу, всю пряжу — в ткань!» Значит, по всей стране, по всему комсомолу пронесся клич: бережливость, экономия!

Только Игорь Савич отнесся ко всему этому со скучающим безразличием. Женя недоумевал и негодовал. Ведь не было раньше на стройке более шумного энтузиаста, чем Игорь Савич. Разве не он сочинил песенку: «Но нам жить ничто не мешает здесь». Что же теперь мешает ему жить одной жизнью со всеми? Никуда не ходит, никаких заданий не берет. Даже срифмовать лозунг против расточителей его не упросишь. Не так уж он занят на новой работе. Женя видел нередко: сидит Игорь вместе с Терентьевым возле буфета, чего-то ждут. Чего? Оказывается, пока бочку с пивом откупорят. «А на воскреснике ни Терентьева, ни Игоря не было», — подумал Женя.

— Тебе это очень нравится, Зюзин? Язык на плечо — и за кем-то гайки подбирать? — язвительно спросил Терентьев. — Это же настоящая эксплуатация рабочего класса получается. Одинцов культ личности устраивает, а нам без выходных горбить?

— На Алексея Михайловича не капай! — с сердцем сказал Женя. — Он день и ночь на участках. На нас парторганизация надеется. Сам знаешь: коммунистов здесь мало, а молодежь — сила.

— Я уже в комсомоле переросток, — пояснил Терентьев со смешком. — Посмотрю я на тебя: был нормальный парень, а как получил портфель, так тоже… заместителя заведующего Советской властью из себя строишь.

— Заместитель или заведующий, — рассердился Женя, — это как вам угодно. А вот клубное имущество присваивать нечего. Радиоприемник верни в клуб — не тебе одному подарок!

— Критики не любишь? Валяй, валяй… Затирай актив. Эх, не едет сюда никто из центра, а то бы вам, начальничкам, наломали хвоста.

В тот же день Женя поручил Юле, как культсектору, проследить за тем, чтобы Терентьев вернул клубу приемник «Мир» с комплектом запасных ламп и магнитофон.

Выполнять это поручение Юле было неприятно. Все разговоры с Терентьевым происходили в присутствии Игоря. Тот пренебрежительно молчал. Электрик же издевался над ее слабым знанием устройства радиоприемника, врал и выкручивался. Все-таки она поняла, что запасного комплекта ламп уже нет, другие запасные детали тоже пропали и вся пленка магнитофона испорчена.

Женя идет пешком по разбитой «МАЗами» дороге, огибающей Нижнее озеро.

Сегодня неожиданно мягкий, почти теплый день. Ветер с океана разогнал хмурь. Снег мокрый, наста нет, а то бы лучше всего на лыжах.

Снова синее небо. Синеву сторожат но краям сонные недвижные облака. Кажется, небо решило отдохнуть после того, как недавно без устали валило и валило на землю снежный груз. Но земле и людям отдыхать еще рано.

Мутновато-зеленого цвета припай тянется вдоль всей береговой кромки. Взломав припай и войдя задними колесами в ледяную кашу, автоцистерна берет воду для буровых станков. Хорошо, что пустили наконец автоцистерну. Еще недавно воду с озера возила в бочке старая кляча. «Хоть ты ей пропеллер под хвост, — жаловались машинисты, — разве может все станки вовремя обеспечить?» Такую кустарщину высмеял очередной «Комсомольский сигнал». Главный инженер вызвал Женю и раздраженно его отчитал: «Разно не знаете, что у нас мало машин?» Одинцов, однако, рассудил по-другому. И вот автоцистерна совершает свои рейсы от озера в карьер и обратно.

Двадцать пятое октября. Все ближе красное число праздника. Утром передавали по радио призывы Центрального Комитета к 39-й годовщине Октября. Женя написал друзьям-товарищам в Ленинград, на Охтенский комбинат: