Человек находит себя

— Откуда вы знаете, что я купалась? — спросила она, поправляя платье.

— Видал, как вы к заводи плыли, — сказал Алексей и, нагнувшись, поднял с травы книгу. — «Анна Каренина»… хорошая вещь. — Он полистал, захлопнул книry. — В той стороне не купаются, омутов много. В них вода холодная.

Валя не ответила. Ей было тревожно и радостно оттого, что Алексей рядом, что говорит с нею. Она встала, стряхнула с платья травинки.

— Вы к поселку? — спросил Алексей.

— Да, — машинально ответила она, хотя вовсе не собиралась домой.

…Валя шла рядом с Алексеем и следила, как задетые ногою катились по дороге маленькие высохшие комочки земли, скатывались в колею и рассыпались крохотными облачками буроватой пыли. Алексей расспрашивал про институт, про учение… Но именно об этом говорить Вале не хотелось. Она отвечала неохотно и скуповато, не зная, как заговорить о чем-нибудь другом.

…Училась Валя в Свердловске. С детства ее увлекала профессия врача, но в медицинский институт не удалось пройти по конкурсу. Подружки сманили в лесотехнический. Так началось учение чужому, нелюбимому делу. Она даже пыталась уйти с третьего курса. Но мать отговорила: «На строительство пойдешь, что ли? Кирпичи таскать? Куда ты без диплома годишься? Замуж только!» И Валя продолжала учиться: в самом деле, кем-нибудь все равно нужно быть.

Но кем она будет, Вале не приходило в голову. Все, к чему она стремилась во время учения, — это что-то заучить, запомнить, вызубрить, наконец, и хоть как-нибудь, хотя бы на тройку, ответить. А узнать, открыть для себя что-то новое — такого желания у нее никогда не было.

Когда с трудом, с осложнениями и слезами Валя сдала экзамены и с грехом пополам защитила диплом, она вдруг ощутила в себе какую-то пустоту: напряжение кончилось, готовиться ни к чему уже было не нужно, а о будущей своей работе Валя в ту пору не задумывалась.

На фабрике бывший директор Гололедов назначил Валю технологом. Квартиры ей не дали, и она больше недели спала в конторе на стульях. Уже потом ей уступил отдельную комнатку бухгалтер материального стола Егор Михайлович Лужица. Домик его стоял на отшибе, в самом конце маленькой боковой улочки. В Валиной комнате было светло, уютно и тихо, только при ходьбе уныло поскрипывала старая половица.

Работа на фабрике Валю угнетала. Она толком не знала обязанности технолога. Выполняла отдельные поручения Гречаника, иногда даже не представляя себе, что и для чего она делает. Это было скучно и неинтересно, а оттого что не хватало знаний, еще и трудно. Иногда она просила помощи у кого-нибудь из мастеров. Нередко ей отвечали: «Ты технолог, тебе и знать, — мы-то причем?» И Валя старалась спрашивать как можно реже. Но еще тяжелее было оттого, что никто ни с чем к ней не обращался; спрашивали у мастеров, у механика, друг у друга — у всех, а ее будто и вовсе не замечали…

Но, разговаривая с Алексеем, Валя обо всем этом молчала. А он, как на беду, все расспрашивал и расспрашивал— про математику, про механику, про то, как управлялась Валя со всякими техническими расчетами.

— Трудно, наверно, да?.. Формулы эти трехэтажные?

— Очень, — призналась Валя. — Они мне по ночам снились.

— Полжизни отдал бы тому, кто в мою голову их вложить бы мог! — признался Алексей. — Да что там половину! Всю отдал бы!

Ветер усиливался. Совсем недалеко загремело. Валя и Алексей оглянулись разом. Сзади надвигалось облако. Оно было громадным и наверху светилось. В середине цвет его переходил в пепельный, а в самом низу — в свинцово-синий. За облаком шла лохматая туча.

— Гроза будет, — сказал Алексей, прибавляя шаг.

Валя тоже пошла быстрее, но хотя боялась грозы, уходить от нее не хотелось. Пусть бы налетела, взорвалась бы молниями, исхлестала дождем, вымочила бы обоих до нитки! Они бы укрылись под деревом, укрылись бы именно потому, что нельзя укрываться от грозы под деревьями. Это было бы страшно и… хорошо: ведь рядом был бы он, Алеша.

Чтобы сократить путь, Алексей свернул с дороги и повел Валю через густой ельник. Сухая ветка попала ему за ворот и пропорола плечо рубашки.

— Осторожно! — предупредил он Валю, останавливаясь и разглядывая разорванную рубашку. — Ишь, напоролся. — Он пошел дальше.

— Постойте! — окликнула Валя.

Она достала из пояса платья булавку и заколола рубашку на плече Алексея. Закалывая, она коснулась его горячего крепкого плеча и, может быть, от этого нечаянно наколола палец.

— Еще авария, — улыбнулся Алексей. — Извините… — Он взял Валю за руку и потащил на тропку. — Скорее, а то вымокнем.

Они побежали. Миновали ельник. Вышли к поселку. Алексей выпустил Валину руку и спросил:

— Вам куда?

— В тот переулок… У Егора Михайловича, — ответила запыхавшаяся Валя, и собственный голос показался ей чужим, прозвучавшим откуда-то со стороны.

На углу Алексей остановился, сказал:

— Ну, пока! — и протянул руку.

Валя неловко и, как показалось ей, слишком наспех пожала его руку и густо покраснела.

— До свидания, — едва слышно произнесла она и быстро пошла к дому по утоптанной тропке, но вдруг, сама того не замечая, замедлила шаг и… оглянулась.

Алексей стоял на углу и, кажется, улыбался ей.

Резко повернувшись, Валя пошла дальше, а лицо с карими, немного насмешливыми глазами неотступно стояло перед ней. Она закрывала глаза, но и в бурой мгле перед ней было все то же лицо. Спотыкалась о камень, открывала глаза: лицо не исчезало.

Налетел вихрь. Над домами заклубилась желтая пыль. Туча мгновенно закрыла все небо. Стало темно. Молния с фиолетовыми краями распорола мглу, и все кругом загремело: воздух, земля…

Егор Михайлович, старичок с сердитым лицом и выпяченными из-под щетинистых усов губами, словно он постоянно дул на что-то очень горячее, торопливо затворял окна. Валя ворвалась в дом и, не глядя на хозяина, пробежала в свою комнату, не затворив за собою дверь. Она бросила книгу на стол и, подбежав к окну, настежь распахнула его. В комнату с дождем и пылью шумно ворвался ветер. Захлопали створки. Испуганный Егор Михайлович кинулся па шум.

— Валя! Ты что это? Этак ведь и стекла расхлещет!

Он спешил закрыть окно, ловил створки, а они вырывались из рук. Фиолетовая вспышка ослепила глаза. Из штепсельной розетки брызнули голубые искры. В невероятном треске, казалось, надвое раскололось небо. Ветер спутал Валины волосы.

Изловчившись, Егор Михайлович закрыл наконец окно. Лицо его стало серым от испуга, а губы выпятились сильнее обычного.

Валя и сама перепугалась. Она виновато опустила глаза.

— Вы не сердитесь, Егор Михайлович, здесь душно, а воздух во время грозы такой чистый… Я хотела…

— Хотела, хотела… — бормотал Егор Михайлович, отдуваясь.

…Туча опустилась низко и стала серо-зеленой. Дождевые струи слились, казалось, в сплошной поток, за которым исчезли дома, деревья, заборы — все расплылось серыми пятнами. Их озаряли ослепительные вспышки молний. Навстречу потокам ливня взлетали с дороги каскады мутных от грязи брызг. Громовые раскаты слились в один оглушительный рев, сквозь который временами, как щелчки гигантского бича, всхлестывали короткие, сухие удары — молния вонзалась в землю где-то рядом.

Ливень внезапно стих. Туча скручивалась и уходила, но сразу следом за нею, наваливаясь, словно груда огромных темно-серых камней, подошла другая. Грохот ненадолго прекратился; точно гроза выбирала место поудобнее. Опять хлынул ливень, но тут же сменился мелким и частым дождем. Ветер ослабел. А гроза возобновилась с удвоенной силой. Молнии вспыхивали ежесекундно и били из разных мест тучи в одну и ту же точку на горе — в середину прижавшегося к ней насмерть перепуганного леска. Гроза, казалось, не хотела прекращаться. И Валя радовалась: ей хотелось, чтобы гроза не проходила подольше.

Но вот на горизонте посветлело. Ветер, окончательно обессилев, утих совсем.

Валя распахнула окно. В комнату хлынул запах мокрой земли и пахучая медовая свежесть тополей. В тишине с едва уловимым звоном лопались на лужах пузыри. Голопузый мальчонка выскочил на улицу без штанов и с визгом, вздымая фонтаны мутной воды, врезался в лужу.