Реки не умирают. Возраст земли

Бутор за ночь был до отказа переполнен войсками. Куда ни глянь, всюду толпились солдаты у дымящихся кухонь. Прямо на улице стояли «виллисы» с противотанковыми пушками на прицепе. Одолели-таки подсыхающие балки. Видно, скоро, может, сегодня к вечеру доберутся и машины медиков.

— Я пойду, поищу кого-нибудь из штаба дивизии, а то нас там совсем потеряли, — забеспокоилась Полина.

— Уже приходил посыльный, молоденький такой солдатик из новеньких, — сказала Ольга Садовская, младшая из медсестер.

— Что же вы молчали?

— А вы меня опередили, товарищ капитан, — степенно ответила Галина Мелешко, ладная, статная украинка.

— Как он мог найти нас, этот «молоденький солдатик из новеньких»?

Девушки переглянулись.

— Наверное, вчерашний майор сказал в. штабе, где мы находимся, — с плутовской улыбкой заметила Ольга.

— Может быть, — охотно согласилась Полина и подумала: «Теперь девчонки не оставят в покое с этим майором».

— Сколько я видела всяких квартирьеров, но такого не доводилось еще. Надо ведь: ждал нашу бричку на околице, точно генеральскую машину, лично проводил до самого дома. И хату облюбовал заранее. Нет, такой чести мы нигде не удостаивались, товарищи!

— Хватит тебе, — покосилась на Ольгу Галина.

И та умолкла, тайком поглядывая на Карташеву.

— Что сказал посыльный штаба? — спросила Полина.

— Можно пока устраиваться, — сказала Мелешко.

— Неплохо бы теперь помыться в баньке, — притворно вздохнула Ольга.

— Сегодня займитесь-ка лучше стиркой.

Ольга опять не удержалась:

— Верно, товарищ капитан, вымыться успеем в том же Днестре, в случае бомбежки.

Полина смолчала. Вообще-то ей нравилась эта бойкая на язык девушка. Всех растормошит, тем более, когда наволочь на душе, когда и говорить ни о чем не хочется.

Медсестры занялись хозяйственными делами. И Полина, оставшись одна в просторной молдавской горнице, села за письма. Давненько не писала тете Васе отдельно и вот сегодня решила написать — не слыхала ли та что-нибудь о некоем Родионове, судя по всему, участнике гражданской войны на Урале. Тетя Вася должна знать.

Полина увлеклась, просидела за письмами до обеда. Тетя Вася будет довольна: она любит всякие подробности и не терпит общих слов.

2

Весенний рай на Днестре кончился на третий день.

Целых двое суток за рекой продолжалась вялая орудийная перестрелка. Это было непривычно, особенно после Днепра и Буга, и люди уже скучали на берегу в ожидании самодельного парома, как в мирное славное время. Ошеломленный дерзостью передовых батальонов, которые с ходу и среди бела дня форсировали Днестр, противник не удержался в пойменном лесу и отошел к ближним бессарабским селам на западных высотах.

Командир 68-го стрелкового корпуса генерал-майор Шкодунович понимал, что вот-вот подойдут свежие немецкие резервы, и всячески торопил свои части. Однако на этих подручных средствах две стрелковые дивизии не скоро переправишь, а наплавной мост только наводился. Не имея подводного кабеля, связисты протянули через реку воздушную линию, соединив плацдарм с НП комкора, что был оборудован в саду на окраине Бутора. Отсюда Шкодунович и руководил действиями головных частей, которые так удачно зацепились, за тот берег. Лиха беда — начало! Но радость свою генерал обычно не выказывал раньше времени. Он любил говорить в подобных случаях: «Это цветики, а ягодки впереди». (Кто мог знать в те дни, что жесткая оборона на Днестре, начавшись именно в пору буйного цветения садов, затянется до исхода лета, когда яблони грузно поникнут от обилия плодов.)

Моторизованная артиллерия уже подтягивалась к мосту — он завтра будет полностью готов. Скорей бы. Немцы кое-где начинают переходить в контратаки, пытаясь задержать усиленные батальоны на подступах к правобережным селам...

Полина вернулась от начсандива, который привел наконец в Бутор последние машины, и объявила девчатам:

— После обеда всем мыться в бане:

— Да, пожалуй, не стоит ждать, когда немцы искупают нас в Днестре! — с готовностью подхватила Ольга.

Ее никто не поддержал в этом игривом настроении.

Баня стояла на отшибе, на лужайке, где расположились крытые грузовики медиков, чья-то полевая кухня и старенький автобус дивизионной многотиражки. Рядом с баней был колодец, около него сидели и лежали на траве шоферы. Они встретили девушек солеными шутками-прибаутками, но, увидев капитана Карташеву, тут же приумолкли. Лишь один из них задиристо спросил Ольгу:

— Может, водички подать, сержант?

Она не удостоила его ответом.

Полина сказала шоферам:

— Вам тоже бы надо привести себя в порядок. Сейчас мы помоемся, и баня в вашем распоряжении.

— Спасибочки, товарищ капитан, — отозвался словоохотливый парень.

Другой, постарше, заметил:

— Пока женщины плескаются, мы уже будем в Бессарабии.

Если и бывают на фронте житейские удовольствия, то превыше всех деревенская баня. Она — предел солдатских желаний, особо после долгих, затяжных боев или после долгого, изнурительного марша. Не часто война балует солдат. Все больше приходится кое-как, на скорую руку мыться под открытым небом, в какой-нибудь балке, где трофейные бочки заменяют и парную, и душ, и прачечную. Сколько этих походных банек оставлено на плацдармах, начиная с Терека!..

Полина тщательно вымыла голову, густые волосы, наверное, унаследованные от матери, доставляли ей немало забот. Но мать так и не рассталась со своими косами в гражданскую войну, а Полине пришлось волей-неволей остричься. «Не горюй, до Берлина новые косы вырастут!» — шутили ее подруги по батальону, когда заходил разговор о молодости, которую война разом отодвинула в далекое прошлое.

«А они совсем подростки, — с умилением думала Полина, глядя на своих помощниц. — Разве одна Галя выделяется осанкой взрослой девушки, остальные же ну просто еще пигалицы, особенно Ольга, хотя и вынесла с поля боя десятки раненых».

Ничему теперь Полина не завидовала, кроме молодости. Ей пошел тридцать пятый год: песенка спета. И не заметишь, как стукнет сорок, заключая короткий бабий век. Только сын — единственная отрада в жизни. Говорят, сыновья у одиноких матерей более мягкие и добрые. Что ж, она не может пожаловаться на своего Марата.

— Вы опять зажурились, Полина Семеновна? — спросила ее Мелешко. — Давайте-ка я лучше займусь вашей спинкой.

— Да я уже заканчиваю мыться....

Девчонки блаженствовали в жарко, натопленной бане. Где-то раздобыли березовые веники и, попеременно забираясь на полок, хлестали себя до изнеможения. Полина не любила париться, но с улыбкой наблюдала за веселой возней девчат. Так не мылись, кажется, с самой Кировоградщины, где стояли в зимней обороне.

— Ой, никак самолеты? — насторожилась Галя.

Полина чутко вслушалась. На село наплывал надсадный гул моторов, словно «юнкерсы» одолевали крутой подъём. Она посмотрела в запотевшее оконце.

— Идут на переправу. Ну-ка, девочки, поторопитесь.

— Баня не мост, нам нечего бояться! — озорно ответила Ольга, поднимаясь на полок.

Со стороны реки долетел знакомый леденящий свист пикировщика и вслед за ним бомбовый удар. Еще, еще: свист — и удар, свист — и удар. Там, как видно, образовалась сплошная «карусель» над переправой, и «юнкерсы», замкнув широкий круг, один за другим бросаются в пике и снова взмывают в небо для очередного выхода на цель.

Банный восторг девчат поутих. Одна Ольга не обращала никакого внимания на бомбежку.

— Хватит тебе, кончай, — строго сказала Галина Мелешко.

И тут рубленую баньку качнуло от близкого разрыва, лопнуло, зазвенело оконное стекло. «Недолгим был наш рай», — успела подумать Полина. Все кинулись на пол — кто где стоял, даже Оля мигом скатилась с заветного полка.

Улучив момент между разрывами, Полина выглянула в разбитое окно. Высоко над Бутором, не ломая строя, шли клин за клином тяжелые бомбардировщики. Они, словно походя, попутно сбрасывали гремящий груз, уверенные в том, что над большим селом, переполненным войсками, не промахнутся.