Рассказы о наших современниках

Сев в кабину, Кадаганов стал разогревать мотор. Лариса наклонилась к окошку.

— Сам попробуешь вести, папа? Платон открыл ей с другой стороны дверку автомобиля, негромко сказал:

— В эту субботу я работаю в утренней смене. Может, проедемся вечерком на каток… или куда-нибудь в театр?

— Едва ли я буду свободна, — вдруг прищурилась Лариса и высокомерно вскинула подбородок. — Ко мне хотели приехать наши студентки… А в общем позвоните.

Но Платону показалось, что глаза девушки из мехового воротника блеснули жарко, лукаво, и руку ему она пожала по-обычному крепко.

V

Всю следующую неделю Платон ходил сам не свой, а в пятницу купил два билета в ложу театра Пушкина на «Даму-невидимку» и позвонил Кадагановым. Идти Лариса все-таки отказалась: едет к тетке на дачу. Зато она пригласила его на воскресенье осмотреть всесоюзную выставку художников, а в четверг они пошли в Большой оперный. В антракте, когда, весело очищая крупные китайские апельсины, они чинно гуляли по фойе, Платон спросил:

— Как Аркадий Максимович насчет нового портрета? Скоро мне опять ходить на сеансы? Лариса отрицательно кивнула головой.

— Боюсь, что пыл у отца остыл. Он уже было и холст приготовил, обдумывал новый вариант портрета — и забросил. Опять его что-то не устраивает. Я понимаю папу. Ему вот скоро пятьдесят, а он все еще чего-то ищет, всегда хочет как можно полнее выразить свой замысел.

Из сжатого апельсина брызнул сок и попал на Ларисино платье. Платон забормотал извинения, сунул полуочищенный апельсин в карман.

Вот как повернулось дело! Вновь у него, значит, нет прямой причины для посещения кадагановской квартиры? А он так на это надеялся!

…В середине февраля Аныкины переехали на новую квартиру. У них установили телефон, и Платон поспешил сообщить всем знакомым свой номер. Теперь, возвращаясь со смены, он принимал ванну, докрасна растирался жестким полотенцем и с удовольствием садился заниматься: мать отвела ему отдельную комнату.

Но то ли Платон устал в этот предмартовский вечер, то ли мысли занимала завтрашняя плавка, только уроки не шли в голову. Он отложил учебники и растянулся на зеленом дерматиновом диване.

«Ладно. Успею».

Зазвонил телефон. Платон нехотя снял трубку, но едва услышал голос, быстро спустил ноги на пол.

— Да, да, это я. И вам здравствуйте, Лариса. Что делаю? — Платон покосился на диван. — Да вот, вернулся с завода, сел заниматься. Перегружаюсь? Иначе нельзя, и так двадцать четыре года, а я только в девятом классе. А вы что поделываете? Встряхнуться захотели?.. Почему не о чем тогда говорить? — Платон испуганно припал к трубке. — На каток? С огромным удовольствием, я сам хотел… Занятия как? Да я и… в самом деле перегрузился. Отдохнуть надо, встряхнуться. Зачем откладывать? Главное, вечер хороший, морозец, ведь скоро таять начнет…

Ехать решили в парк культуры и отдыха. Встречу назначили при выходе из метро.

Час спустя Платон вышел из подземной станции, держа под мышкой коньки, перехваченные ремнем. Следующим поездом прибыла и Лариса — в беличьей шубке, вязаной шапочке с помпоном и в красных меховых ботинках. Возле кассы у молодых людей произошла маленькая ссора. Платон хотел взять два билета, девушка упорно совала ему свои деньги.

— Какие счеты из-за мелочи? — спросил он.

— Я понимаю, что это мелочь и действительно смешно, но… меня так папа воспитал. Да и… что-то есть стандартное в том, чтобы кавалер брал девушке билет.

Она вдруг покраснела и пошла к входу в парк. Платон спрятал ее рубль в карман, пожал плечами. Его с каждым днем сильнее и сильнее влекло к Ларисе. Правда, не все ее поступки были ему понятны, и про себя он решил, что девушка немного капризна.

В раздевалке Платон быстро надел ботинки с коньками. Лариса возилась со шнуровкой. Он понял, что помогать ей не надо, хотя помог бы любой своей знакомой девушке.

На катке Платона охватило знакомое с детства чувство полной внутренней свободы, когда все дневные заботы улетучиваются и ты целиком отдаешься отдыху, ощущению чего-то праздничного. Сильно и с виду незаметно опираясь на носки, он плавно шел вслед за Ларисой по кругу. Стоял тот легкий сухой морозец когда воздух кажется особенно свежим и вкусным, и его с удовольствием вдыхаешь полной грудью. Лед был порядком изрезан, попадались и выбоины. Под ярким светом прожекторов блестело зеркало катка и искрились ровно подстриженные, обсыпанные снегом кустики аллей. Народу было очень много. Мелькали гибкие фигуры в трико, красные, зеленые лыжные костюмы, раздутые девичьи юбочки, непрерывно слышался характерный режущий звук стали о лед, смех, говор, особенно яркие на морозце. И все это покрывали громкие торжествующие звуки вальса, несшиеся из репродукторов.

Молодежь каталась наперегонки. Присев на одну ногу и вытянув вторую — «пистолетом», — проносились ребята. На особой площадке два парня возили в санях-стуле хохочущую девушку.

На льду Платон чувствовал себя вполне уверенно, Он решил не показывать Ларисе своего мастерства, еще неизвестно, как она держится на коньках. Некоторое время они медленно шли рядом по дорожке, каждый незаметно приглядывался к движениям другого. Неожиданно Лариса ускорила шаг и вырвалась вперед. Платон последовал за ней, но, к удивлению, расстояние между ним и девушкой еще увеличилось. В таком нарастающем темпе они сделали несколько кругов по главному катку.

«Неужто не обойду? — самолюбиво подумал Платон. — Вот нарвался».

Он сильно наклонил корпус вперед, полусогнул ноги и пошел длинным скользящим шагом. Перед его глазами развевалась синяя вязаная юбочка с белой пушистой отделкой, мелькали сильные красивые ноги, обтянутые рейтузами, резко вспыхивали коньки. Неожиданно Лариса с разбегу вильнула в боковую аллею и, синяя, слилась с синими тенями.

Платон проскочил мимо и вынужден был затормозить, подняв гриву ледяной пыли. Однако Лариса уже вылетела на широкую набережную, плавно перевернулась и поехала спиной вперед.

— Не озябли? — задорно крикнула она.

— Можем продолжать, — ответил Платон, подкатив вплотную.

Девушка смеялась. Вот ее накрыла тень от заиндевелого, развесистого дерева, и Лариса опять стала сказочной, точно синяя бабочка. В следующую секунду она показалась под фонарями «ландышевой аллеи», и снежинки на ее шапочке, на плечах заискрились голубыми, розовыми, лиловыми огоньками. Щеки Ларисы разрумянились, глаза ярко блестели и казались черными.

— Мало? Ну, так догоняйте!

Она легко перекрутилась на одном коньке. Платон еле успел схватить ее за локоть: он с трудом переводил дыхание.

— Сдаюсь. И когда вы научились так бегать? Она вдруг опять засмеялась и бессильно оперлась на его руку.

— Ох, я чуть живая!

Они тихо заскользили рядом в глубь аллеи, наслаждаясь плавным движением. Между деревьями шевелился полумрак, на полянках сиял снег, вправо, за каменным парапетом, лежала во льду Москва-река и высоко плыла луна — далекая, холодная и, казалось, более тусклая и маленькая, чем ближний фонарь. От главного катка доносилась музыка, шарканье коньков, заглушая мягкие далекие звонки трамваев, гудки автомашин.

— Я еще в школе записалась на «Динамо» в спортсекцию и училась бегу на скорость, — рассказывала Лариса. — А сейчас опять принялась за это в институте. Так что я все время тренируюсь.

— Счастливая вы, Лариса, — говорил Платон с хорошей завистью. — Уже студентка.

— А вы хотите на инженера-технолога? Заложив руки за спину, Платон медленно катился в такт движению девушки.

— Когда-то, мальчишкой, я мечтал стать пилотом, — заговорил он с внезапной откровенностью. — Я хотел подняться над Памиром, поглядеть сверху на Индийский океан — облететь земной «шарик», как Чкалов называл. А тут война, отец помер, и вместо авиашколы я попал в ремесленное: там давали хлебную рабочую карточку — надо было мать кормить, сестренку. Кончил — поступил в третьи подручные, потом и сам начал варить сталь. Ну и… то ли привык, то ли профессия заинтересовала. Железо — царь металлов. Решил учиться на инженера, чтобы весь цех вести.