В тропики годен

Рано утром из-за края голубого, точно свежевыкрашенного неба поднялся черный неприветливый остров. Острые зубцы мертвых гор со взорванными вершинами круто сбегали к воде. Океанский прибой глубоко прорезал угольные обрывистые берега. Ни травы, ни деревьев не видно на острове. Даже пляжи, где они есть, – не из желтого, а из тусклого черного песка. Береговой бриз несет с острова мертвую тишину и отчетливый запах пожарища. Ощущение недавней катастрофы висит над островом. Это Лансароте.

Когда пятьсот лет назад капитан из Генуи Ланселото бросил якорь у этого безымянного острова, он увидел цветущую, плодородную землю. Но в XVII веке остров словно взорвался – начались извержения десятка вулканов. Они с перерывами длились почти двести пятьдесят лет. Четверть тысячелетия здесь был ад.

Сейчас остров покрыт толстым слоем застывшей лавы и пепла, нагромождением огромных глыб – остатками взорванных горных вершин. Земля здесь будто вывернута наизнанку.

У подножия вулканов прилепился крошечный городок. Это Арресифе, столица острова. Небольшая гавань обнесена бетонным молом.

Теплоход швартуется к молу. На причале нет обычного оживления торговцев сувенирами, добровольных гидов, любопытной детворы. Одиноко стоит смуглый старик в соломенной шляпе с обезьянкой на плече. В руках у него фотоаппарат. Обезьянка шимпанзе одета в детские джинсы и яркую клетчатую рубашку. Рядом со стариком – мальчик с потертой сумкой в руке. Он задумчиво смотрит на теплоход.

Туристы "Садко" спешат сфотографироваться в обнимку с обезьянкой. Шимпанзе ловко взбирается на руки, берет в рот сигарету или апельсин и позирует с комической гримасой на почти человеческом лице.

Старик молча щелкает затвором и вынимает из-под замысловатой фотокамеры уже готовые цветные снимки. Мальчик получает деньги и бросает их в сумку.

Старший помощник, директор ресторана и главный врач вместе спустились по трапу.

Увидев Дим Димыча, обезьянка сразу бросилась ему на шею.

– Вот ведь, животное, а соображает, – растроганно произнес директор, – чует хорошего человека.

Шевцов вспомнил про Кристи, о которой он опять написал "ноу". Совесть его уже не мучила – судовой любимице не придется вот так зарабатывать себе на пропитание…

Доктору и Андрею Стогову пришлось встать по бокам, рядом с Дим Димычем. На них светлые брюки и рубашки с короткими рукавами. На острове вместо рождественских морозов – благодатная теплынь.

Подъехал зеленый "форд"-такси. Дим Димыч решительно открыл дверцу и тяжело опустился на переднее сиденье. "Фордик" заскрипел и накренился на бок. Доктор и старпом обошли машину и сели с другой стороны, чтобы восстановить равновесие. Бесполезно – Дим Димыча не перевесить. Шофер, пожилой испанец, с сомнением посмотрел на рессоры…

– С таким креном ни один капитан не вышел бы в море, – ехидно улыбнулся Андрей Стогов.

Шофер включил скорость, плавно тронул машину. Вопреки обыкновению, он не задавал дежурных вопросов: "Кто вы? Откуда? Куда везти? Сколько заплатите?"

Он вообще еще не произнес ни слова. Его смуглое морщинистое лицо ничего не выражало. Шевцову начало казаться, что островитян никто и ничем уже не удивит и не выведет из какой-то молчаливой отрешенности. И люди и остров были словно не от мира сего.

За стеклами "форда" – обугленная пустыня. Сухой серебристый кустарник с колючками вместо листьев разбросан по черной ноздреватой равнине. Вокруг асфальтового шоссе – море застывшей в трещинах лавы. Пустынный небосвод – ни. птиц, ни бабочек, ни стрекоз… Горные вершины зловещей цепью тянутся через остров – фиолетовые, буро-красные, зеленые, – но не от травы, а от окиси, покрывающей камни.

Машина въехала в Арресифе. Вдоль узких улиц белые каменные дома с плоскими крышами тесно лепятся друг к другу.

– Смотрите, – показал Андрей в окно, – все выкрашено в белый цвет: дома, столбы, заборы.

– А рамы окон – в зеленый – уточнил Дим Димыч.

"Два цвета, которых здесь нет в природе, – подумал Шевцов. – Белый цвет – как отрицание мрачного черного колорита лавы, а зеленый – зелень листьев, травы…"

По улицам Арресифе едут автомобили, идут обыкновенные женщины, дети, мужчины. Может, чуть более суровые и сдержанные, чем в других краях. Вот пастор в черной, до пят сутане; жандарм в лакированной фуражке, похожей на перевернутую пепельницу. Все обыкновенно, кроме нависших над городом вулканов со свежими кратерами и озерами горячей лавы…

В центре Арресифе – маленький искусственный парк. Тропические деревья, пальмы, цветы в зарытых в лаву кадках с землей. На высоком постаменте мрачная абстрактная скульптура: жестоко искореженный металл с ржавыми заклепками.

Все трое вышли из машины и постояли в этом удивительном парке. Вокруг стояла тишина. Разговаривать не хотелось.

Шофер все так же молча повез их дальше. Вдоль дороги редко разбросаны белые домики, и возле каждого обязательно одна-две чахлые пальмы и грядка кактусов. Вдали от шоссе крестьянин сохой рыхлит жесткое поле. В соху впряжен тощий облезлый верблюд. На таких же верблюдах, только с седлами, здесь катают туристов.

На склонах близких гор – потеки остывшей лавы. Многие вершины обезглавлены косыми воронками кратеров. От других осталась только подошва, кольцом окружающая кратер, с озером уродливо застывшей магмы.

По ложбинам, проточенным дождями на склонах гор, бесшумно струится черный мелкий песок. По краям равнины машут руками ветряки на высоких треногах, похожие на марсиан Уэллса. На высоком щите нелепая реклама- огромный плакате наклоненной бутылкой: "Пейте мартини!"

– Кому тут пить? -удивляется Дим Димыч.

– Реклама для верблюдов, – шутит старпом.

Запах гари уже третье столетие стоит над островом. Вокруг фантастический, неземной ландшафт – лунные поля, доисторическая природа. Здесь снимали фильм "Миллион лет до нашей эры".

На Лансароте нет источников воды. Воду сюда привозят танкеры, поэтому жизнь теплится только у побережья и вдоль шоссейных дорог. Земли, обыкновенной земли тоже нет. Землю добывают, создают искусственно. Роют вручную сохранившиеся местами песчаные холмы. Песок и глину в мешках уносят на спинах или увозят в старых грузовиках, потом высыпают на ровные участки острова или на пологие склоны гор. Туда же для плодородия добавляют измельченный вулканический пепел. Пепел впитывает ночную росу и сохраняет влагу, необходимую для растений. Так островитяне делают землю – из пепла и глины, как боги. Быть здесь человеком, наверное, очень трудно.

Весь обитаемый остров, все ложбины и склоны гор разбиты на ровные квадраты.

Из окон машины видно: на черных грядках огородов растут арбузы и дыни, цветет табак, краснеют помидоры, зелеными стрелами всходит лук-порей. Каждый участок огорожен метровыми, аккуратно сложенными из камней заборами. Они защищают искусственные поля от ветра и позволяют экономно сложить камни. Этими камнями, падавшими с неба после каждого извержения, усыпан весь остров.

Остров можно обойти только по дорогам. Почти все остальное пространство непроходимо. Это хаос черных ноздреватых камней, выброшенных из недр острова. – Камни застыли в причудливых позах, точно сложенные безумным скульптором. Вокруг – устрашающие подобия чудовищ и зверей, дьявольские профили. Между грудами камней – провалы и глубокие трещины. И запах, неистребимый запах гари.

Шоссе начало кругами подниматься в гору. Шофер обернулся назад. У него узкое усталое лицо. На виске змеится глубокий шрам.

– Сеньоры – русские?

– Си, си! Маринеро совьетико, – закивал бакенбардами Дим Димыч. Как старый мореход, он из каждого языка знал две-три фразы.

– Впереди – Монтана дель Фуего! -торжественно произнес водитель.

Монтана дель Фуего – это "гора огня". Она еще раскалена и дышит жаром. Шоссе поднимается почти на самую вершину. Вокруг – бескрайнее море лавы. Цепь жерластых вулканов уходит за горизонт. Они выстроились, как старинные мортиры на поле брани. Над ними курятся зловещие дымки.