Искры

Оставив жестяную баночку с горящей серой, дед Муха, зажмурясь, подул в нору, потом запустил по плечо тонкую руку в логово лисицы. Вдруг он молниеносно выхватил руку из норы, отпрянул было в сторону, но тотчас же взял приготовленную сетку и насторожился.

— Лезет! Укусила, — с замиранием сердца шепнул он, наблюдая за норой и давая знак, чтобы Леон и Оксана отошли подальше.

И действительно, через короткое время из норы высунулась агатовочерная морда лисицы. Всегда острый, настороженный взгляд желтовато-коричневых глаз ее на этот раз поблек, пасть раскрылась, жадно захватывая воздух, и в ней поблескивали мелкие белые зубы.

Дед Муха схватил хищницу за гриву и вытащил наружу. Лиса не сопротивлялась, но он все-таки опутал ее сеткой и связал ноги и тогда лишь заговорил громко, обращаясь к своей жертве:

— Вот и умно сделала, что вылезла. А то сидела бы там, покуда задохнулась.

Оксане стало жалко зверя. Щупая шубу и трогая лисьи ушки, она сердобольно проговорила:

— Ну как вам не жалко так мучить ее, дедушка? Это ведь живое существо.

Дед Муха, закончив дело, подолом рубахи вытер лицо и заговорил:

— Это вредная тварь: курчонка душит и шкоду делает. Ее надо уничтожать. А вот тех — слышь? — он показал в лазоревую высь, где разливали нескончаемые трели жаворонки, — тех нельзя. Они человеку поют и спокой приносят. Я вот часто сижу тут, байбака караулю и слушаю. Господи, святая твоя воля, и как же оно все на земле придумано славно! Тут птички тебе разные звенят, тут цветочки кругом, тут, глядишь, букашки лезут, лезут через травинки, вылезут на солнышко и греются. И все это для человека живет, чтоб ему скучно не было! Вот их нельзя изничтожать, а блюсти надо. А какие шкоду делают — с этих шкуру долой. Ну, прощевайте, соколики! На воротник бабке есть, а то, говорит, холодно зимой в церкву ходить. Теперь еще себе на шапку надо покараулить, — закончил он и, водворив лисицу в мешок, пошел по степи.

Оксана растроганно посмотрела на его щупленькую фигуру, тихо сказала:

— Тяжелая жизнь у старика.

— Обыкновенная, мужицкая, — отозвался Леон, направляясь к подводе.

— Да, жизнь… — задумчиво проговорила Оксана.

Когда они сели на дроги, Оксана решительно предложила брату:

— Бросай, Лева, жизнь эту, хуторскую, и переезжай в город.

— «Бросай», — невесело усмехнулся Леон. — А что я там стану делать?

— Мама поможет тебе устроиться на первое время. Я позанимаюсь с тобой как следует. Хорошо возьмешься за учение — может быть, со временем заживем лучше.

Леон глубоко вздохнул и ничего не ответил. Знает он это «время». Ждал его уже, надеясь, что оно вот-вот наступит и принесет перемены в жизни, да только не идет оно и по сей день.

Они въехали в лес. Солнце скрылось за деревьями, повеяло прохладой, и легче стало дышать. Оксана тронула брата за плечо и оглянулась. По дороге за ними скакал всадник. «Яшка», — подумала она и встрепенулась. Это был действительно он.

Яшка, поровнявшись с ними, осадил лошадь, сиял картуз и провел рукой по черным вьющимся волосам. Устало и недовольно он сказал:

— Здравствуйте, Оксана! Ну, я вас не виню. А почему ты ничего не сказал? — обиженно посмотрел он на Леона. — Эх, Левка, нехорошо ты, не по-дружески делаешь!

— Да чего ты на меня-то напал? Оксана уезжает, а я виноват. Видали такого? — шутливо отозвался Леон. — Отпусти подпругу.

Яшка молодцевато спрыгнул на землю, стал отпускать подпругу, а Леон, отъехав немного, вполголоса сказал сестре:

— Не разрешай ты ему, бога ради, приезжать к себе. Помни: Яшка ничего зря не делает. С ним свяжешься — не развяжешься.

— Хорошо, — ответила Оксана, почти не слушая брата и с интересом наблюдая, с какой ловкостью Яшка, гарцуя, управлял конем с помощью поводьев и шпор.

Когда Яшка снова подъехал к подводе, жеребец его протяжно заржал. Яшка жиганул его плеткой и так натянул удила, что жеребец поднялся на дыбы. «Нечистый тебя разбирает не во-время», — досадовал мысленно Яшка и обратился к Оксане, впервые называя ее по имени и отчеству:

— Вы каким поездом едете, Оксана Владимировна? Не очень торопитесь, я смотрю.

Оксана ответила, что едет почтовым и что, по ее расчетам, времени до прихода поезда еще много.

Некоторое время никто не знал, о чем говорить. Леону Яшка помешал закончить разговор с Оксаной, а Оксана ждала, пока заговорит Яшка. Теперь она верила, что он в отношении ее имеет серьезные намерения, и это ей льстило. «А пусть его. Почему обязательно надо быть резкой с ним?»— подумала она и тут же поймала себя на мысли, что ей не хочется рвать с Яшкой и не хочется делать так, как советует Леон. «Это нечестно, жестоко, — спорила она про себя с Леоном, ища оправдания. — Быть может, Яков из-за меня и с отцом поссорился и завтра очутится на улице, потому что отец его не любит всех нас. И он ничего сейчас от меня не требует».

Яшка видел: он незванный гость, и ему стало обидно. Что плохого, если он решил проводить Оксану? Но он подавил в себе начавшееся раздражение и весело спросил:

— Ну, Оксана Владимировна, когда же вы теперь к нам пожалуете? На рождество не приедете?

Оксана скосила глаза на Леона. Тот сидел ссутулившись, хмуро посматривая куда-то в степь, и даже не шелохнулся. Посмотрел на Леона и Яшка и понял: Леон начинает мешать ему с первых же шагов. Что же будет дальше в таком случае?

— Нет, Яков! Это не совсем для меня удобно — ехать сюда зимой, — помедлив, сказала Оксана.

— Жаль, — откровенно пожалел Яшка и добавил: — Тогда мы с Левкой приедем.

Леон посмотрел на него и промолчал, а Оксана ответила:

— Буду очень рада. А на самом деле, Лева, приезжай на рождество! Посмотришь город, в театр сходим. Кстати, поговорим с мамой о том, о чем я говорила тебе.

Леон видел, что Яшка сделал ловкий ход, и ему ничего не оставалось, как согласиться с предложением Оксаны. Сразу все нашли общий язык, и разговор принял непринужденный характер. Яшка привязал своего коня к дрогам, сел рядом с Оксаной и, обращаясь к Леону, сказал:

— Сегодня у меня с отцом был мирный разговор. Расспрашивал он о тебе, Леон: мол, серьезное ли у вас дело с Аленкой и что ты думаешь делать? Ну, я расписал все как полагается, а тебе вот что хочу сказать: женитесь хоть нынче с Аленкой, я никогда промежду вами не стану. Это твердое мое обещание.

— Что ж, спасибо, — сказал Леон. — Только ты отцу так скажи, а не мне.

— Придет время, скажу. Надо выждать. Все одно для Аленки за сто верст кругом женихов нету. Это уж ты мне доверь — ублажать всяких сватов.

— Яков, ну как вам не стыдно говорить об этом! — смущенно сказала Оксана.

— Чудная вы, Оксана! Никакого тут стыда нет, если от этого зависят две жизни, — ответил Яшка и мысленно прибавил: «А третья — моя».

Проводив Оксану, Леон заехал к лесничему поговорить о рубке сушняка. Яшка ехал верхом следом за ним и молчал. Леон, догадывался, почему он мрачный, и хотел было отвлечь его разговором о хозяйственных делах.

— Ваши уже договорили себе делянку? — спросил он.

— Не знаю, — хмуро ответил Яшка.

— А ты будешь говорить с лесничим?

— Оно мне без дела.

Самого лесничего дома не оказалось, ушел на охоту. Сторож-лесник объяснил, что хворост будет отпускаться только по разрешению хуторского атамана, а если Леон иногородний, то он должен прежде пять дней отработать в лесу на рубке сушняка и расчистке зарослей, а потом только получит разрешение брать хворост. Леон в душе возмутился этим новым порядком, но ничего не сказал, чтобы не портить отношений, намереваясь после поговорить с самим лесничим.

— Ты слыхал? — спросил он у Яшки, когда они отъехали от домика лесника.

— Не слыхал.

— Новый порядок выдумали: мужики пять дней должны работать за хворост, а казакам осталось все по-старому.

— Одни дураки выдумали, а другие будут выполнять, — безучастно отозвался Яшка.

Леон не стал больше разговаривать.