Уйти, чтобы остаться

Киреев не ответил. Вадим постоял и добавил:

— Забыл часы. Весь день как без рук.

— Адвокатов нанимаете?! — произнес Киреев, не оборачиваясь.

— Каких адвокатов? — не понял Вадим.

— Плохих.

— Я вас не совсем понимаю, Петр Александрович.

— Слушайте, Родионов, не валяйте дурака. — Киреев только сейчас обернулся к нему.

Вадим принялся заводить часы.

— Вы будто не знаете? — неуверенно произнес Киреев.

— Бросьте намеки, Петр Александрович, — раздраженно проговорил Вадим. — Я ничего не знаю.

Киреев пробарабанил пальцами походный марш:

— Забавно! Боец-доброволец! — и расстегнул две верхние пуговицы рубашки, освобождая сильную шею. — Он, видите ли, считает работу Вадима Родионова серьезным исследованием…

— Кто «он»?

— Ваш друг Ипполит. Почтенный кандидат наук Горшенин… Почему вы не удивляетесь? Вы знали?

— Догадывался, — сухо ответил Вадим. — Скажите, а вы считаете мою работу по Венере блефом? Откровенно!

— Нет. Я лишь позволяю себе сомневаться больше других.

— Почему?

Вопрос беспомощный. Вадим это понимал. Но он думал о том, что заставило Ипполита вмешиваться в его дела.

— Почему?! Вам известна легенда о Зеноне? — улыбнулся Киреев. — На вопрос, почему он сомневается больше других, Зенон нарисовал два круга — большой и малый… «Большой — мои знания, малый — ваши. Все, что за пределами кругов, — область неизвестная. Согласитесь, — говорил Зенон, — что граница соприкосновения моих знаний с неизвестным больше границы соприкосновения вашего круга. Вот почему я сомневаюсь больше других».

— Древние греки тут ни при чем. — Вадим почувствовал, что Киреев уходит в сторону от прямого разговора.

— Попросил разрешения у Савицкого посмотреть кое-что в его установке.

— И он позволил?! — воскликнул Вадим.

— Вас удивляет?

— Да, в некоторой степени.

— Вероятно, Савицкий понял, что спорить глупо. До конца года осталось не так много времени. Надо представить хоть какие-нибудь результаты. Назревает скандал. Мне известно настроение Ученого совета. Сколько можно продлевать срок его темы?

— И вы можете что-нибудь сказать? — Вадим кивнул в сторону растрепанного агрегата.

— Пытаюсь. Оказалось все гораздо сложнее, чем я полагал. Савицкий упрям. Он избрал сложную и неинтересную методу. Путаница в самом подходе. Какие-то несуразные рассуждения…

— Даже?

— Представьте себе. И главное, техническое решение на уровне сороковых годов. Архаизм… Вот, полюбуйтесь.

Киреев подвинул Вадиму общую тетрадь в коленкоровом переплете. Вадим взял тетрадь и веером пропустил листы. Смотреть не хотелось. Он думал о другом.

— Почему ж вы раньше не интересовались?

Киреев снял очки и принялся их протирать. Привычка, выдававшая его волнение.

— На это у меня были основания. Сугубо личные… А сейчас я, как завотделом, обязан отвечать за научную отдачу. И кстати, о вашей, Вадим, теме. Если я, заведуя лабораторией, мог себе доставить удовольствие следить за развитием вашей темы и даже писать о ней в статье, то сейчас я лишен этой возможности, — в голосе Киреева была искренность.

Вадим продолжал слушать, словно речь все шла о Савицком. Слишком незаметно и мягко Киреев перевел разговор на него. Казалось, что Вадим наблюдает со стороны. А Киреев продолжал без пауз и не меняя тона:

— Ваша Венера отнимает массу антенного времени. Это кроме материальных затрат. И я не могу позволить себе такую роскошь к концу года. Когда срывается план научных работ. Уметь убедить всех в полном благополучии отдела удавалось лишь Ковалевскому. Он великий маг! Я человек другого склада, поймите меня, Вадим. Я не могу говорить то, чего нет… Отдел лихорадит. Антенщики работают в выходные дни. Срываются темы Савицкого, Кутузова… У Юдина не все в порядке. Еще студенты… Их поджимают сроки… А вы, Вадим, требуете ежедневных наблюдений. Поймите меня, Вадим Павлович. Надо добиться утверждения вашей темы в будущем году. Тогда я, как завотделом, буду обязан вам помочь…

Вадима смущала откровенность Киреева. И льстила. Такое впечатление, что Киреев советуется с ним. Ему стало жаль Киреева. Зачем человеку с такими нежными пальцами, с мягкой доброй спиной и головой ученого, зачем такому человеку заниматься сложной и тяжелой работой заведующего отделом? Конечно, Вадим на него не в обиде. Он понимает. В конце концов, Киреев прав. И не так уж все плохо складывается. Киреев постарается включить его тему в план. А то, что Киреев в прошлый раз его упрекал в топтании на месте и в том, что он получает зарплату, не делая ничего существенного?! Надо простить старику. В его положении и не то скажешь. Когда приходится в короткий срок доводить такие сложные темы, как у этого «подпольщика» Савицкого. Другой бы на месте Киреева плюнул, свалил бы все на предыдущего заведующего… Он сир, он немощен, он тощ… Все, что угодно, только не тощ. Он — толст… Давно Вадим не вспоминал. И вдруг вспомнил… Он сир, он толст…

— А этот ваш Горшенин?! Я понимаю — приятель, друг. Но нельзя мне устраивать такой скандал. При всем отделе, — мягко выговаривал Киреев. — Упрекать меня! Это уж слишком! Если он не уважает во мне ученого, то пусть считается с возрастом… — грустно улыбнулся Киреев.

— Что вы, Петр Александрович… Мне очень неприятна эта история. И я, если хотите, извинюсь за Горшенина, — торопливо произнес Вадим и осекся. Резко. Будто упал. У него мелькнула мысль, что он предает Ипполита. Этой фразой. Этим извинением… Но слишком поздно. Он уже произнес. Для чего?! Из жалости к Кирееву? Или показать свою лояльность с тем, чтобы расположить к себе Киреева? Ради главного — ради своей работы по Венере. Вадим чувствовал, как он побледнел. Или покраснел. Во всяком случае, с ним что-то произошло.

— Так вас взволновало? — Киреев подошел к Вадиму и взял его за руку. — Бросьте. Не принимайте близко к сердцу. Молодость, говорят, это постоянное опьянение рассудка. Пройдет. — Киреев отпустил руку Вадима и вернулся к стенду.

Вадим хотел сказать, что дело не в дружбе. Ипполит искренне верит в Вадима и переживает его неудачи. Что он, Вадим, поспешил с извинением — дело не в форме, а в смысле инцидента. А на языке все тот же сиротский рефрен: «Я сир, я тощ, я подл…»

Киреев щелкнул тумблером осциллографа:

— Вы завтра будете на Ученом совете?

— Что-нибудь интересное?

Киреев радостно щелкнул пальцами и подмигнул Вадиму:

— Полагаю, будет решаться вопрос о новом радиотелескопе. Правда, в общих чертах уже кое-что решено. Остались формальности — так сказать, вынос на суд общественности.

— Получено высочайшее разрешение?

— Нашли выход. Приходите, послушайте. Кстати, именно вам необходимо прийти… Дело в том, что я хочу включить вас в группу главных разработчиков. И поручить вам усилительную часть нового телескопа.

Вадим ничего не понимал. Не ослышался ли он?

— Но… но это отодвинет мою работу по Венере, — пробормотал он.

— Напротив. Приблизит! — резко ответил Киреев. — Рассчитывайте с прицелом на вашу работу по Венере. Представляете, как фундаментально обоснуется ваша гипотеза на подобном инструменте? А?

Вадим пытался собраться с мыслями. Как он должен ответить на предложение Киреева? Конечно, заманчиво, но ведь ему достаточно того инструмента, что есть… А новый ждать несколько лет.

— Знаете, Петр Александрович, до сих пор я склонен был думать, что вы все же мой союзник.

— Ошибаетесь! Я не союзник, — прервал Киреев. — Я просто хочу знать истину. Поэтому я напечатал статью, в которой пытался разобраться кое в чем. И безусловно, если вы потерпите неудачу, я буду счастлив. Тем самым будет доказана правота моей гипотезы. Но я должен знать, что ваша неудача не за счет погрешностей инструмента, а действительное положение вещей… Однако вы можете отказаться от моего предложения. Ваша воля.

Вадим направился к двери.

Киреев жестом остановил его:

— И еще… Я подумал, что вам не стоило извиняться за поступок Ипполита Игоревича. Нельзя извиняться за убеждения.