Пламя над тундрой

Несколько минут Фондерат сидел неподвижно, с закрытыми глазами, потом рывком поднялся. Его зрачки расширились, лицо стало розовым. Он шумно захлопнул дело Мандрикова. Хватит листать мертвые бумаги! Он сегодня поговорит с живым Мандриковым! Он узнает и адрес подпольной типографии большевиков. Сегодня этот мальчишка все ему скажет. Пусть Розанов убедится, что начальник контрразведки еще кое-что стоит.

Фондерат подошел к вешалке, взял со столика лайковые перчатки и вышел из кабинета. Не обращая внимания на вытянувшихся встречных офицеров и солдат, он спустился в подвальную, небрежно побеленную комнату. При входе полковника со скамьи у дверей соскочили и вытянулись два солдата крепкого телосложения, с тупыми лицами.

Под отсыревшим потолком тускло горели две электрические лампочки. Плохо отмытый кирпичный пол, низкий дощатый топчан с металлическими захватами для рук и ног в пятнах крови. В углу стояла металлическая печка. От нее шел горьковатый запах угара и тлеющих углей. Из открытой конфорки торчали длинные металлические стержни с деревянными ручками. На стене — набор плеток, клещей…

— Введите мальчишку! — приказал Фондерат и натянул перчатки.

Где-то в глубине коридора загрохотала железная дверь, послышалась возня, отрывистая ругань, глухие удары. Через несколько минут солдаты втащили в подвал Антона с опухшим от побоев лицом, в кровоподтеках. Изорванная в клочья рубашка едва держалась на нем. Антон с ненавистью смотрел на Фондерата.

— Ну, сегодня будешь говорить? — тихо, почти ласково спросил Фондерат, похлопывая ладонями.

Антон отрицательно покачал головой. И с этой минуты он перестал слышать полковника. Он в такие моменты думал об отце, о Наташе, о Новикове, матери, и боль была уже не так нестерпима.

— Так кто тебе дал листовки? Где они печатаются? Где типография?

Мохов молчал. Фондерат не выдержал и закричал:

— Клади мерзавца! — Антона бросили на топчан. Щелкнули захваты.

Мохов лежал и безучастно смотрел в отсыревший потолок. У полковника задергалось лицо.

— Молчишь? Сейчас заговоришь… — он выхватил из печки раскаленный стержень и, подойдя к Антону, крикнул: — Скажешь?..

Началась очередная зверская пытка.

…Фондерат устал… Действие кокаина прошло, и движения стали вялые, замедленные. Он стянул запачканные в крови перчатки и, швырнув их к печке, указал головой на лежавшего без сознания Мохова.

— Убрать!..

Солдаты бросились к распростертому Антону, а Фондерат вышел из камеры допроса с ощущением проигрыша. Да, этот мускулистый парень оказался сильнее его. Он ничего не сказал, не назвал ни одной фамилии, кроме имени «Наташа», которое приводило полковника в бешенство… «Это какой-то фанатик», — думал Фондерат и признался себе, что таких пыток не выдержал бы. В конце концов жизнь дороже всяких там убеждений, принципиальности, дурацкого понятия о долге, честности.

— Черт возьми! Сколько же времени я потерял. Меня ждет Колдуэлл. Опаздываю! — вспомнил Фондерат и почти вбежал в кабинет, когда там надрывался тревожной трелью телефон. Полковник снял трубку и услышал мягкий голос американского консула:

— Ну, что же, мой дорогой полковник? Ждем вас.

— Выезжаю, выезжаю, — торопливо-извиняюще ответил Фондерат, уловив в голосе консула недовольные нотки. Окончательно обессиленный, он снова принял кокаин и несколько минут лежал в кресле, пока не пришла нервная жажда действовать, говорить. Он отправился к консулу.

Темнота уже окутывала город. Машина Фондерата медленно двигалась по улице, запруженной потоком экипажей. Полковник с трудом сидел. Ему хотелось что-то делать. Он посматривал на тротуары, где текла густая река людей. К консулу он вошел быстрым упругим шагом, и никто не поверил бы, что всего полчаса назад он едва мог говорить и двигаться.

— Добрый вечер, мой дорогой! — Навстречу из глубокого кожаного кресла поднялся тучный, уже начинающий седеть консул. — Наконец-то!

Колдуэлл крепко потряс руку полковника и даже слегка хлопнул его по локтю, стараясь создать дружескую атмосферу. Фондерат, ответно улыбаясь консулу, с изумлением увидел, что Колдуэлл не один. С ним был не кто иной, как новый начальник Анадырского уездного управления Громов, с которым он встречался как-то у Хорвата.

«Что он здесь делает?» — подозрительно подумал Фондерат и понял, что приглашение его к Колдуэллу связано с Громовым. Он любезно протянул ему руку:

— Очень рад вас видеть.

— Я также, — чуть приподнялся в кресле Громов. Лицо его было надменным, замкнутым и не располагающим к себе. Его крепкую фигуру тесно облегал наглухо застегнутый френч с коричневыми костяными пуговицами. Гладкая прическа казалась приклеенной к круглому черепу. Маленький рот был немного приоткрыт, словно Громов собирался что-то сказать. Колдуэлл внимательно следил за ними, делая вид, что всецело занят разливанием коньяка. Указывая на рюмки, он пригласил:

— Такая погода, как сегодня, очень опасна для здоровья. Коньяк — лучшее лекарство от инфлюэнцы. Прошу, мистеры!

Они выпили, и Колдуэлл с наигранной прямолинейностью сказал:

— Не будем терять времени, мистеры. Мой отец любил говорить, что время, которое мы имеем, это деньги, которых мы не имеем, — он раскатисто засмеялся. — Так будем экономить время! — Колдуэлл сделал паузу и сел за стол. Громов и Фондерат сидели в низких креслах, и консул возвышался над ними. Им приходилось смотреть на него снизу.

— Я повторяю, что мы друзья, и наши интересы одни. Так ведь?

Фондерат и Громов кивнули головами в знак согласия. Колдуэлл внутренне усмехнулся. Оба сидевших перед ним русских были скорее его слугами, но с ними надо умело обращаться. И он продолжал:

— Мистер Громов едет в Анадырь, чтобы там представлять власть верховного правителя России адмирала Колчака. Америка довольна этим. Мы, верные друзья русских, переживаем вместе с вами, когда у вас где-то начинаются непорядки, и всегда во всем помогаем. Наши войска на железной дороге почти до Хабаровска, на шахтах Сучана. Но в далеком Анадырском уезде анархия. Этим могут воспользоваться большевики. Этого нельзя допустить. Мы, к сожалению, не можем послать туда свои войска. Сейчас международное положение таково, что это вызвало бы ненужный резонанс. Поэтому я, как ваш друг, искренне советую, мистеры, особое внимание уделить милиции в Анадырском уезде.

Фондерат был поражен. Сегодня с ним второй раз ведут об этом разговор. Хорват хочет иметь начальником милиции человека, который бы защищал интересы японцев, служил им. Колдуэлл просит человека для себя. Ну что же, ему можно помочь, на этом можно хорошо заработать.

— Да, мне нужен такой начальник милиции, который бы помог мне быстро навести порядок в далеком крае, — самодовольно проговорил Громов. — Я уничтожу там красную заразу, господа, выжгу каленым железом!

Громов говорил слегка заикаясь и волнуясь. Его честолюбивые замыслы шли далеко. Чукотка представлялась ему тем краем, где он станет хозяином, будет распоряжаться судьбой всех его жителей, всеми богатствами. В это смутное время умный человек многого сможет достичь. К тому же Чукотка — край пушнины и золота. Громову уже рисовались счета в иностранных банках.

Там торгуют американская фирма Свенсона, русские купцы, много рыбопромышленников. Все пойдут к нему. И каждый принесет «подарки». А если Колчак не остановит большевиков и побежит к океану, то нетрудно будет оказаться на другом берегу Берингова пролива. Он заранее сделает все, чтобы там его хорошо встретили.

«Долг платежом красен» — говорит пословица. А за американцами уже кое-что есть. Громов вспомнил беседу, которая состоялась с Колдуэллом до приезда Фондерата. Консул прямо просил Громова содействовать американским промышленникам и их представителям на Чукотке. Он заверил, что помощь Громова будет по достоинству оценена.

— Никакой пощады большевикам, — громко сказал Колдуэлл и оторвал Громова от приятных дум. Они есть везде, маскируются. Следите, не стесняйтесь в выборе средств, расстреливайте!