«Карьера» Русанова. Суть дела

Как это сделать?

Элементарно. Просто непонятно даже, как я не додумался до всего этого раньше? От чего я бегал, чего боялся? Своих изломанных идеалов? Полно, какие там идеалы! Пойдешь работать, станешь передовиком. Это нетрудно. Вкалывай себе, как слон, делай вид, что тебя интересуют не деньги, а проценты, и тогда денежки будут исправно идти к тебе вместе со всем остальным… Надо разрабатывать не золотую жилу, а вот эти самые слова о гражданстве и благе народа. С умом далеко пойдешь… Главное — не вспоминать. Отрезать — как не было. Жизнь начинается снова…

Видишь, Танька, кажется, я придумал. Но только тебя больше не будет. Совсем не будет. По крайней мере, я сделаю все, чтобы тебя не было, потому что в той жизни, которую я хочу начать, тебе нет места.

Геннадий покурил еще немного и вышел на трассу. Лежавший с ним горняк очень советовал ехать прямо на «Ветреный» — прииск молодой, людей не хватает, берут без всякого, были бы руки. А руки у него слава богу — и накормят, и напоят. Устроится, выпишут ему какой-нибудь авансишко на первое время, перекрутится, а там пойдет как по маслу.

«Ветреный» лежал в стороне от трассы, и добираться туда надо было на попутке. Геннадий вышел за поселок. Возле каменного карьера дорога разветвлялась. Трасса уходила в Магадан, а неширокий, в две колеи, проселок бодро карабкался по склонам сопки и терялся в зарослях кедрача. Машин было много. Они везли все мыслимое и немыслимое. Проехали лошади. Величаво проплыл огромный речной катер на двух платформах, прошмыгнул автобус с надписью «Эстрада». Пыль стояла столбом. Геннадий сидел и терпеливо ждал, но ни одна машина не шла на «Ветреный». Жара между тем становилась невыносимой. Он перешел на другую сторону трассы и уселся в тени эстакады, с которой грузили камень. Шофер самосвала, стоявшего под эстакадой, высокий горбоносый парень, вынул из кабины флягу с водой и аппетитно забулькал. У Геннадия пересохло в горле, он не выдержал и попросил напиться. Парень протянул флягу.

— Что за порядки, — сказал Геннадий. — Два часа жду, и ни одной машины. Они что, повымерли там, на «Ветреном»?

— До вечера не надейся, не уедешь. Воскресенье сегодня, закрыто же. Они ведь больше по складам ездят да по начальству.

— А вечером?

— Вечером я тебя подкину.

— Ты с прииска?

— Почти. Не доезжая немного… Мы сейчас геологам камень возим, это в другую сторону. Ты походи пока, может, на чем и доскочишь, а нет — за нами следи. Как управимся, поедем.

— Скоро?

— Не очень. Часам к пяти.

Шофер уехал. С эстакады спустились ребята, грузившие камень, сели рядом. Они были загорелые, пыльные, потные.

— А вы чего мантулите? — спросил Геннадий. — Воскресенье вроде.

— Мы очень сознательные, — сказал один.

— Мы такие сознательные, что нам без работы, как рыбе без воды, — добавил другой.

Геннадий рассмеялся.

— Ясно. Строите светлое будущее?

— Да нет, будущее мы в прошлом году строили, теперь за настоящее взялись.

— Веселые вы парни.

— Мы такие… А ты что, на «Ветреный»?

— Собираюсь.

— Давай бери ломик, грузить с нами будешь. Быстрей отгрузим, быстрее поедем.

— Отчего не погрузить? А это что за лайба стоит? — Он кивнул на притулившийся у обочины пустой самосвал. — Сколько здесь сижу, столько он и стоит… Не торопится, видать, шофер свое настоящее строить.

— Наоборот, поторопился, — сказал один из парней. — Это наш самосвал. Водитель пошел воду залить и подвернул ногу. Вот и загораем с одной машиной, а то бы давно кончили… Воскресенье все-гаки. Кабы не нужда, я бы сейчас на озере ушицу хлебал.

— Подрабатываете, что ли?

— Почти.

— Понятно. Такое настоящее я тоже люблю строить.

— Каждый понимает в меру своего разумения, — сказал один.

— Или в эту же меру не понимает, — добавил другой.

Только сейчас Геннадий заметил, что ребята удивительно похожи друг на друга и говорят тоже одинаково, с одними и теми же интонациями.

— Вы что, братья?

— Близнецы. Только ты нас, пожалуйста, не спрашивай, как мы на свидания по очереди к одной девчонке ходим, ладно? А то мы опять на эстакаду залезем.

— Замучили вас?

— Не говори. Двадцать первый год страдаем… Кончай перекур, Герасим едет.

Братья стали карабкаться на эстакаду.

Шофер поставил самосвал под желоб эстакады и вылез из кабины.

— Загораешь? На-ка вот, попей. Холодной набрал, прямо из родника. Сейчас геологи на прииск поедут, тебя захватят, я им сказал.

— Спасибо… У тебя ключ от второй машины?

— У меня, — растерянно сказал шофер. — А что?

— Давай сюда. Да ты давай, не бойся, у меня второй класс. Через два часа мы с тобой всю эту гору растащим.

— Ты серьезно?

— А чего же… Только у меня права дома, — на всякий случай соврал Геннадий.

— Чепуха! Кто тут увидит? Ты нам здорово поможешь, парень. Тебя как зовут? Геннадий? А меня Герасим. На, держи ключ… — Он обернулся к ребятам, крикнул: — Эй вы, интеллигенты! Шевелитесь! Успеете еще сегодня посмотреть своего Монте-Кристо…

Герасим отвел машину, подождал, пока загрузится Геннадий, они поехали. Дорога, как заяц, петляла меж сопок, вскакивала на бугры и проваливалась в ложбины… Целый год не сидел Геннадий за рулем и только сейчас понял, как стосковался по тесной кабине, по жаркому дыханию мотора… Год назад ему сказали — хватит! Поездил, Русанов, и будет… Права отобрали совсем. Да и как не отобрать — авария за аварией, доходило до того, что из кабины вываливался…

Герасим шел впереди. Обгонять его глупо, дороги не знает, да и не обгонишь тут, разве что на речных переездах, их целых четыре на пяти километрах. Но я тебе все-таки покажу, товарищ Герасим, что с тобой не салажонок едет, а шофер из настоящих.

Из настоящих, черт возьми!

В поселке геологов он еще издали увидел серый конус щебенки, прицепился, как лучше к нему подойти, описал самую пологую из всех возможных кривую и опрокинул кузов в тот момент, когда Герасим еще только разворачивался. «Теперь ты за мной погоняйся, — думал Геннадий, вылетая на проселок. — Машина, видать, была в хороших руках, идет, как пишет… Вот уже не знал, что меня снова так потянет на эти колдобины…»

Возле эстакады он описал такой же изящный пируэт и подставил кузов точно под желоб. Герасима еще не было видно.

— Привет, близнецы! — крикнул он. — Подкиньте-ка мне камушка. А то ведь вы без работы, как рыба без воды.

Один из братьев спустился вниз.

— Слушай, парень, — сказал он. — Может, мы тебя неправильно информировали? Дело в том, что у нас тут калым не денежный, на общественных началах, как говорится. Трояк, конечно, выделить можем…

Геннадий ласково взял его за руку.

— Тебя как звать, близнец?

— Алексей…

— Так вот, Алеша, запомни; — я альтруист. Тебе знакомо это слово?

— Не совсем… Это что же, секта такая?

— Почти. Альтруисты — это люди, которым нравится делать другим добро. Понимаешь? Они просто жить без этого не могут. Именно потому ты и обойдешься на сей раз без тумака. Усек? А теперь хватай лопату и грузи, чтобы кости трещали.

Алексей забрался на желоб, свесился оттуда и сказал;

— Ты запомни, у меня левое ухо меньше правого. Понял? А тот, у которого уши одинаковые, — тот Сашка.

Теперь уже и Герасим включился в гонку. Видимо, задело. На перекате он срезал угол и первым выбрался на берег, но тут промахнулся, потому что Геннадий уже присмотрел более пологий подъем и специально дал небольшой крюк. Пока Герасим буксовал в мелком галечнике, он успел проскочить подъем и снова первым опрокинул кузов. Отъезжая, заметил, что Герасим подходит к щебенке по его следам. Огляделся. Прямо перед ним тянулась длинная песчаная коса, втиснутая в зеленые заросли тальника; коса, словно тетива, стягивала излучину дороги. «Ну, погоди, — рассмеялся Геннадий, — погоди… Нырну я у тебя под носом».

Он поехал обычной дорогой, загрузился и специально замешкался возле эстакады, поджидая, пока загрузится Герасим. Теперь он шел у него в хвосте. Герасим учел все свои ошибки, на перекате прижал Геннадия к более крутому берегу, легко выскочил на дорогу и скрылся за поворотом. Геннадий свернул на косу. Он рисковал. Коса могла оказаться мягкой, и тогда его с позором будет выволакивать тот же Герасим, но если нет — можно себе представить, какие у него будут глаза! И он, зачем-то пригнувшись к рулю, погнал машину по косе, прямо к видневшемуся конусу щебенки. Коса оказалась твердой; это был даже не песок, а старый слежавшийся ил, и Геннадий опорожнил кузов, когда Герасим только еще показался в дальнем конце прогалины…