Родина

Виталий Банников, потный и красный, работал у своего станка, еле успевая снимать детали.

— Ну как? — спросил Чувилев.

Виталий на миг поднял голову, — лицо у него было изумленное и растерянное.

— Эт-то, знаешь, черт-те что… Я словно горю весь…

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло! — пошутил, подмигивая ему, Чувилев и направился к великовозрастному Павше.

— Н-ну… уф…. — отдуваясь, заявил Павша, суетясь около станка. — Дает жизни ваш «постреленок», дает жизни!

Через четыре дня Сунцов сообщил Чувилеву, что случайно узнал от заводских счетных работников; заработки по цеху круто подскочили вверх.

— Еще бы! — не удержавшись, гордо улыбнулся Чувилев.

— Понимаешь, это здорово! — продолжал довольный Сунцов. — Как только будет готова жилплощадь, мы с Юлей распишемся, — это давно уже решено. Нам сразу же понадобится уйма всякой всячины! Юля мечтает купить большое туалетное зеркало… и чтобы обя-за-тельно овальной формы…

— Чего захотела! И обязательно овальное ей подавай! — засмеялся Чувилев.

Он расхаживал по цеху, как именинник, видел вокруг веселое напряжение труда и радовался про себя.

Через несколько дней на участке Сунцова произошла крупная неприятность: Виталий Банников запорол целую кучу деталей и сломал приспособление. Чего-чего, а уж такого позора Чувилев никак не мог ожидать.

Сунцов, показывая ему исковерканный металл, говорил, почти заикаясь от возмущения:

— Этому… этому просто имени нет! За всю нашу заботу и возню с ним Банников отплатил нам самым черным делом. Он теперь уж не только бракодел, но и станколом.

Лиза Тюменева заглянув к соседям, торжествуя, сказала Чувилеву:

— Что я тебе советовала, молодой человек? Гони балбесов с завода, гони! А ты их все мариновал, добро какое!

Виталий Банников, жалкий, бледный, стоял, опустив руки и сгорбясь как перед судом.

— Как же такой позор случился с тобой? — спросил Чувилев.

Банников поднял на него мутный измученный взгляд.

— Не знаю… не понимаю… У меня голова кругом идет… Нет, мне уж не подняться, ни за что не подняться!

— Но как это случилось? — приступил к нему Чувилев.

— Да с мамой опять… — уныло начал Виталий. — Все было хорошо, она уже перешла было на станочную работу. Но когда появилось новое приспособление, мама вдруг испугалась: «Нет, нет, с этим я не справлюсь!» Мы с Тамарой ее убеждали, что ведь просто все в нем придумано, понять только надо и следить за рукой… Но мама — ни в какую: быстроты она боится, в себя не верит. И вдруг, не посоветовавшись с нами, попросила завком перевести ее в проходную, — оттуда старичок на пенсию ушел. А в проходной маме не повезло: из жалости, чтобы не подводить опоздавших, брала от них табель… и нарезалась! Комиссия в проходную нагрянула, дознались, кого и когда мама пропускала. Маме объявили строгий выговор с предупреждением… Она всю ночь сегодня проплакала, а мы с Тамарой не спали, еле-еле притащили ее на завод…

— Ох, уж эти Банниковы! — рассказывал Чувилев Соне. — Тришкин кафтан какой-то: в одном месте починишь — в другом лопнет. Тюменева на летучке громы и молнии мечет: «Гоните немедленно этого станколома!» А Виталий только начал выправляться…

— Ужасно неприятно! — расстроилась Соня. — Знаешь, я даже не придумаю сразу, что нам делать.

— Ох, тетя Настя будет недовольна! — сокрушенно вздохнул Чувилев. — Еще вчера она хвалила работу нашего участка — и вот на́ тебе!

— Скоро она нас к себе вызовет, ведь до нее все мгновенно доходит, — сказала Соня и не ошиблась.

Действительно, тете Насте, как всегда, скоро все стало известно. Сменный мастер Чувилев и секретарь комсомола Челищева, вызванные к ней, не без смущения посматривали на ее серьезное лицо. Тетя Настя не спеша перевязала суровой ниткой стопку цеховых рапортичек, отметила что-то в своей записной книжке и наконец подняла на них озабоченный взгляд:

— Ну… руководители, незадача получилась?

Соня и Чувилев согласно вздохнули.

— А что ответил вам сам станколом? — угрюмо спросила тетя Настя.

Соня и Чувилев передали оправдания Виталия.

— Станколома за ушко да на солнышко, канителиться с ним нечего. Напиши против него, Игорь, резкую статью в многотиражку. Мы, завком, тебе это поручаем, как одному из молодых командиров производства.

— Обязательно напишу, тетя Настя. Уже на весь завод эта печальная история прогремела… Я Виталия словом прожгу насквозь, чтобы до самой печенки пробрало! — ожесточился Чувилев.

— А мы Банникова на комсомольско-молодежном совещании так пристыдим, чтобы он на всю жизнь запомнил, какой это позор — станок сломать и кучу деталей запороть! — в тон Чувилеву пообещала Соня.

— Все это нужно сделать, — одобрила тетя Настя, — но только этим вопрос не разрешится.

Ее глаза сузились, будто она напряженно глядела куда-то вдаль.

— Мы, руководители, обязаны по партийному работать, мы должны поднимать людей… Были бы они честные, а до всего остального мы доберемся. Вот и тут, никак иначе не скажешь, — проблема, со всеми ее особенностями.

Тетя Настя положила на стол крупную, красивую руку и, разведя в стороны длинные, сильные пальцы, с улыбкой задвигала ими в воздухе, как будто ее забавляла эта игра.

— Вот таким манером, когда пальцы в разные стороны глядят, хлебной крошки со стола не возьмешь. Скажем, вот Банниковы в таком именно разомкнутом состоянии и пребывают: завод — одно, дом — другое, улица — третье и так далее. Понятно?.. Так. Знаете, в чем беда Виталия и его матери? — раздумывала вслух тетя Настя. — У них жизнь раздваивается: завод их тянет вверх, а дом, улица — вниз. Как бы сделать так, чтобы жизнь у человека была одна, чтобы завод входил с ним в дом… а?

— Я что-то не все понимаю, — смутилась Соня.

— Очень просто! — продолжала с увлечением тетя Настя. — Дадим Виталию бригаду из новичков… и маму его к ним в придачу!

— Мне это очень нравится! — оживилась Соня. — Виталий, конечно, неврастеник, но не дурак. До сих пор мы его вели и направляли: пусть-ка теперь он сам поуправляет, пусть-ка возьмет на себя ответственность…

— Допустим, так. Но мамашу это обуздает? — спросил Игорь.

— Что мамаша? — улыбнулась тетя Настя, — В проходной ей после головомойки работать будет трудно, а тут сын сам начнет ее подтягивать. Так что она станет не только его мамой, но и членом его бригады. Да и разве мать будет подводить сына? На том и порешим… Ладно? Да, вот что: после того как статья в газете и собрание пройдут, вы пошлите-ка опять ко мне эту «даму», товарища Банникову! — и тетя Настя рассмеялась добрым и строгим смехом.

Когда сменный мастер Чувилев поведал Виталию о предложении завкома, Банников вначале удивился, потом на его вытянутом и растерянном лице появилось выражение любопытства и даже хитрости.

— Гм… может быть, и получится что-то… — наконец промычал он. — Не станет же мама подводить меня… Ее сегодня в завком вызывали… по этому поводу, наверно? Как ты думаешь?

— Именно по этому, — подтвердил Чувилев. — Теперь, брат, все в твоих руках!

Через два дня Чувилев, незаметно подойдя к участку Виталия, увидел, как парень, ничего не замечая вокруг, говорил своей матери:

— Главное, мама, не бойся… а потом не делай руками лишних ненужных движений, — на это ведь тоже время уходит. Повтори… Так… Так… Стой! Вот опять лишнее движение. Следи за рукой, мама!

Чувилев обошел их сторонкой, чтобы не помешать уроку, и подумал:

«Примерно вот так же я его учил… он даже мои выражения употребляет! Дело-то, кажется, пойдет. Тетя Настя хорошо придумала! Но почему это простое решение мне не пришло в голову? Наверное, я еще не все понимаю в людях, не все учитываю».

Чувилева охватило острое недовольство собой:

«Не слишком ли скоро я начинаю радоваться?.. Мало разве жизнь меня щелкала по носу: «Гляди в оба, думай, взвешивай!» Да, создавать кадры надо изо дня в день в большом и малом, и не успокаиваться, никоим образом не успокаиваться! Ну, почему я сейчас не подошел к Виталию? Может быть, у него затруднения есть, а он из-за глупого самолюбия не хочет признаться в этом. Ну-ка, посмотрим, как управляется новоиспеченный бригадир?»