Вьюга

— Бабушка, теперь он успокоится? — спросил трусишка, осторожно выглядывая из-под шубы.

— Успокоится, детка, успокоится… — Старушка вздохнула. — Теперь обойдется…

Сердар примолк, огорченный, — его не очень-то обрадовало это сообщение. Чего хорошего, если ветер затихнет? Не по душе ему были тишина и покой. Гул ветра, испуганный шум ветвей, отчаянный скрип кибитки — в этом было что-то необычное, заманчивое, то, что так настойчиво влекло его на улицу. Наверное, именно поэтому он раньше других услышал звуки, доносившиеся снаружи.

— Приехал! Кто-то приехал! — радостно воскликнул Сердар и бросился к двери. Чуткое ухо мальчика уловило звук «чош», заглушенный порывом ветра, — какой-то человек остановил осла возле самой кибитки.

Едва Сердар отбросил крючок, ветер с силой распахнул обе створки двери; мальчика отбросило на середину кибитки. Мгновение, и кибитка наполнилась ветром, надулась. Отчаянно заскрипели опоры, забилась, заголосила старуха:

— Рухнет! Сейчас рухнет! Детишек выносите! Детишек! — кричала она, изо всех сил ухватившись за нижнюю решетчатую часть кибитки.

Мать в темноте пыталась отыскать детей. Мереда она нащупала сразу, он лежал ничком, с головой укрывшись отцовской шубой. А младший…

— Сердар, где ты? Сердар!

Новый порыв ветра сорвал обшивку с задней стенки, стало светлее, и мать увидела, что младшего в кибитке нет.

— Отец! Сердара нет!

Сердар давно уже был на улице. Он вел сражение с ветром. Распахнув полы халата, он рвался навстречу посланнику Мирхайдара, стараясь, чтоб тот поднял и понес его. Но ветер не собирался этого делать. Он не только не стал поднимать Сердара, а поднатужился и отшвырнул наглеца. Наверно, мальчик угодил головой о камень, потому что не сразу сумел подняться. Потом все-таки вскочил, побежал… Теперь он бежал по ветру, решив перехитрить упрямца. И ветер сдался, он больше не пытался опрокинуть Сердара, он помогал ему бежать. Скоро, мальчик скрылся из виду, растворившись в пыли.

Перман молча смотрел на пару мертвых овец, которых чабан только что сбросил с седла.

— Дохнут? — спросил он.

— Дохнут, — чабан махнул рукой. — Не к добру эта буря. Плохая примета.

Перман вздохнул.

— На все воля аллаха. Год змеи, ничего не поделаешь… Должна она выпускать свой яд.

— Воля аллаха, это конечно, — неопределенно заметил чабан. — А все-таки буря не к добру.

Он сел на ишачка и исчез в облаке пыли.

А Сердар, растопырив руки, снова и снова наступал на ветер — он жаждал схватки, и покладистость противника, покорно подталкивавшего его в спину, была ему совсем не по душе.

Глава вторая

Через несколько дней Перман пригнал из отары нескольких истощенных овец, нужно было, чтоб мальчики попасли, выходили их. Сердар согласился с радостью, а Меред сказал, что он не чабан, не будет он овец пасти.

— Не говори так, Меред-джан, — бабушка укоризненно покачала головой. — Чабан — это почетная должность. Самые лучшие чабаны становятся святыми — пирами!

— Бабушка, а что такое пир?

Конечно, это опять спросил Сердар, ему ведь до всего дело.

— Пир? — бабушка немножко подумала. — Сейчас я тебе объясню, сынок… Вот если чабан всю свою жизнь честно ухаживает за скотиной, не ленится пастбище потучней выбрать, не бьет, не ругает животинок, такой чабан становится пиром. Вот Муса, покровитель овец, чабаном был! И стал святым. А Зенги-баба стал святым покровителем коров. А Вейис-баба — святым покровителем верблюдов…

— Бабушка! А если я буду пасти наших овечек еще лучше, чем они, стану я святым? Я знаешь… — Но бабушка уже закрыла ему рот рукой. — Чего ты? — Сердар завозился, пытаясь выбраться, сбросить ее руку. — Чего я такого сказал? Я хочу святым стать! И хорошо буду пасти! Лучше, чем святой Муса!

— Молчи, сынок, не богохульствуй, аллах накажет!

— За что?! Я же хорошо пасти буду. Лучше, чем Муса!

— Нельзя быть чабаном лучше, чем святой Муса. На то он и святой, покровитель овец, — ну как же ты не понимаешь?! Лучше святого быть нельзя. Ты вот старайся, паси сорок лет овец, холь их, береги, палкой не замахивайся, словом грубым не обижай, и аллах тебя наградит — достигнешь своей мечты… Чего ни пожелаешь, все тебе аллах предоставит.

Сердар посидел, подумал, но слово «мечта» было ему не очень-то понятно, поэтому, помолчав, он снова начал донимать бабушку вопросами:

— Ты про овец сказала и про коров. И еще про верблюдов. А ослиный пир кто? Кто святой покровитель ослов?

— Нет у них святого покровителя. Шайтан их покровитель!

— А шайтан тоже раньше был чабаном?

— Что ты! Шайтан сам чабана убил.

— Расскажи! Бабушка, расскажи, как он убил?

Старуха укоризненно покачала головой, но все же начала устраиваться поудобней.

— Видно, конца твоим вопросам не будет. Все-то знать тебе надо! До всего тебе дело. Ну ладно, слушай… Шайтан, он в прежние годы был великим книжником…

— А чего это такое — книжник?

— Ну вот — опять! Книжниками таких людей зовут, которые больно много учатся. Книжки всякие разные читают…

— А… Ну ладно, рассказывай.

— Ну вот. Был, стало быть, он великим книжником. И стала его одолевать гордость, что, значит, он-то ученый, а другие люди — не ученые. И начал он перед людьми заноситься: нет, мол, среди вас таких, чтоб в учености меня догнали. Вот гордился он, гордился, фордыбачился, фордыбачился, и перестали его люди уважать. В пословице-то знаешь как сказано: ученым-то стать легко, человеком стать трудно…

Да… Ну вот, стало быть, пока тот книжник ученостью своей гордился, один молодой паренек подрос, тоже ученый, книг перечел — пропасть, и стал этот молодой книжник старому на пятки наступать — догонять то есть. Начал старый книжник на молодого напраслину возводить: не настоящий, мол, он ученый, и совсем даже он не ученый, а просто безумец. Не верят шайтану люди, ученый он, говорят, настоящий ученый. И решил старик другое средство применить — он ведь, старый-то книжник, еще и колдовать мог — напустил он на молодого книжника дракона. Лезет дракон на молодого, страшный такой, из пасти огонь пышет, а молодой книжник обвел вокруг себя три черты, дракон одну перешел, другую миновал, а как к третьей подобрался — все, кончилась его сила, ложится и голову на землю кладет. Злится, шипит, огонь из ноздрей пускает, а перейти ту черту не может.

— А почему, бабушка? — Сердар во все глаза глядел на старуху, глаза у него блестели от возбуждения.

— А потому что тот сильно ученый был. Слово такое знал — заклинание. А ты не перебивай, дальше слушай, дальше еще занимательней! — старушка, как это каждый раз с ней случалось, сама увлеклась своим рассказом. — Вот, стало быть, не вышло ничего с драконом, наслал старый книжник на молодого книжника тигра лютого. А тот, молодой, опять — вкруг себя три черты. Рычит на него зверь, беснуется, а он сидит себе — хоть бы что, только заклинания читает. Все три черты тигр преодолел. Бро-снлся к книжнику и в ту же минуту из тигра в котенка превратился, ластится к молодому книжнику, трется…

— Вот это да! — Сердар заерзал на кошме, ближе подвигаясь к старушке. — Рассказывай, бабушка, рассказывай дальше!

— А дальше, сынок, случилось такое. Появился вдруг из облака огненный таган, вот такой, как в очаге стоит, только большой очень и из чистого огня. Полетал, полетал над народом — старый книжник он ведь при всем народе искусы эти молодому устраивал — и опустился в сторонке. И вышли из того огненного тагана трое нездешних людей и — прямо к старому книжнику. Хотел он их околдовать, чтоб замерли на месте, да не тут-то было, — у тех, с неба, колдовство посильнее оказалось. Схватили они книжника, сунули в огненный свой таган и унесли на небо.

— А он не сгорел?

— Сгореть-то он не сгорел… — бабушка вздохнула. — В шайтана превратился. Наказал его аллах. Шайтаном стал, ишачьим пиром. Не зря ведь в пословице говорится: не рой другому яму, сам в нее упадешь. — Бабушка снова вздохнула и погладила мальчика по голове.