Повесть о детстве

И дедушка, опустив голову, тихо, беззвучно плачет.

— Что с тобой, Аврумеле, что с тобой? — испуганно спрашивает бабушка.— Аврумеле, опомнись!

Неизвестный человек, спутник дедушки, вежливо говорит:

— Не извольте беспокоиться, мадам. Они не в себе. Третий месяц не в себе... С вас получить за то, что привёл!

ФРАЙМАН БЕРЁТСЯ ЗА СЕМУ

Бабушка стонала, плакала, покрасневшими глазами следила за каждым движением дедушки, говорила с ним громко и шёпотом, пыталась объясняться жестами, но старик холодно смотрел на неё пустым, равнодушным взглядом. И бабушка поняла, что потеряно всё. Сейчас больше, чем когда бы то ни было, жаждала она смерти, конца, но жизнь продолжалась, и нужно было что-то делать.

Заработок в резницкой был ничтожно мал. Кур приносили не каждый день. Только в пятпицу думали о бульоне, и только в пятпипу она кое-что уносила в своём чёрном, болтавшемся на

груди мешочке. Она садилась к столу и осторожно высыпала выручку. Медленно пересчитывала бабушка свой дневной заработок, аккуратными столбиками выкладывала монетки: грош к грошу, копейку к копейке. Чёрный мешочек не был тяжёлым, и столбики зти не были высокими. Сощурив глаза, пристально всматривалась она в каждую монетку, но от этого полушка не становилась гривенником.

Сёма предложил продать дедушкин стол, но вещи дедушки были ей особенно дороги, и самая мысль о продаже стола испугала её. «Вот и похоронили заживо»,— пробормотала бабушка. Ей представилось, что дедушка уже умер, и вот торопливо продают его шляпу, его синий праздничный жилет, и чьи-то чужие, грубые руки небрежно щупают товар... Она заплакала. Сёма не мог видеть её слёзы. Холодная тишина стояла в комнате. Неужели нельзя изменить всё это? Неужели все так и будет? А может быть, опять пойти к Трофиму? Но Сёме надоело видеть себя скучным и просящим. Да что же, чёрт побери, разве у него не гольдннская голова, разве у него руки не работают!

— Бабушка,— твёрдо сказал он,— бросьте плакать! Мы сегодня идём к Фрайману.

— К Фрайману? — переспросила бабушка.— Ах, лучше б я не дожила до этих дней!

— Мы должны пойти к Фрайману,— упрямо повторил Сёма.

— Хорошо,— сказала бабушка, вытирая платком глаза.— Пойдём.

Дедушка не любил Фраймапа. Не раз в ответ на укоры бабушки он сердито отвечал:

— Я же не Фрайман. Что ты от меня хочешь?

Во всех делах дедушка оставался верен себе! он не кланялся, не юлил, не плутовал. Встречая Магазаннка, он не торопился первым снять шляпу и не старался заговорить с купцом.

«Если я ему нужен,— говорил дедушка,— он меня сам найдёт. Человек должен уважать себя».

Фрайман исходил из другого.

«Человек должен кушать,— улыбаясь, отвечал он дедушке,— и дети его тоже должны кушать». И для этого он пускался на всё, терпеливо вынося плевки, ругательства и унижения...

Маленький, подвижной, юркий, в белой бумажной манишке за гривенник, в жёлтой соломенке, сдвинутой на затылок, с озабоченным видом мотался он по городу. Бсегда у него были какие-то дела, в которые, впрочем, никто не верил. Его не уважа-

ли, но признавали: Фрайман мог пригодиться в самых неожиданных случаях. Он знал, где лучшие пиявки, как получить шнфскарту1, к какому врачу нужно пойти перед призывом, кто из них берёт и кто не берёт, где в Киеве живёт поверенный — недорогой, но всё равно как Плевако...2 Карманы его костюма были набиты образцами товаров, которые кем-то продавались и, конечно, «совсем даром»: здесь были щепотка муки в бумажке, лоскуток гризоновского шевро, пробы пшеницы, ржи, гороха.

В базарный день, в воскресенье, ходил он от лавки к лавке и, сощурив глаза, присматривался к прохожим. По походке, по манере держать руки, по одному взгляду мог он почти безошибочно оценить, чего человек стоит. Он сразу определял: покупатель зто или так просто, будет брать оптом или в розницу. Особенным вниманием Фраймана пользовались изредка приезжавшие в местечко польские помещики.

Заметив издали подходящую фигуру, Фрайман стремительно подлетал к ней и, галантно приподняв шляпу, спрашивал!

— Что паи думает купить?

Едва пап успевал повернуться, Фрайман уже овладевал им:

— Паи хочет набрать на костюм, так почему пан идёт к Зюсману? Разве пан не знает, что лучший товар у Магазаника, и совсем недорого? Пан хочет чёрный материал в белую полоску, а что пан скажет о таком кусочке?

И Фрайман с торжествующим видом вытаскивал из своего кармана лоскуток материала. Пан щурился, пыхтел и покорно шёл за новым знакомым. В первом же магазине Фрайман выяснял, как покупает пан. Оказывается, этот старый шляхтич любит торговаться, и, входя во второй магазин, Фрайман бегло и незаметно уже бросал приказчику:

— Нужно хорошо накинуть!

Так шёл он следом за покупателем из лавки в лавку, от руп-дука к рундуку. Он внимательно рассматривал материю, пробовал на ощупь, смотрел на свет, ворчал, покрикивал на приказчиков, как будто сам покупал. Постепенно пан оттеснялся всё больше и больше, ему оставалось только платить, если проводник убеждал его, что сделка стоящая. Для большего эффекта в одном из магазинов Фрайман учинял скандал.

— Что вы,— кричал он,— с ума сошли просить за эту дрянь пять рублей? Что, у нас,— он имел в виду себя с помещиком,—

1 Шйфскарта —билет на право проезда на океанском пароходе.

2 Плевако — русский буржуазный юрист, известный судебный оратор.

деньги валяются? — И, гневно отбрасывая товар на стойку, ои гордо выходил на улицу, держа под руку ошеломлённого пана.

Пан с благодарностью смотрел на бескорыстного друга и уже без всяких сомнений следовал за ним.

На заезжем дворе Фрайман упаковывал все покупки, причмокивая, расхваливал их и, зная слабость помещика, неустанно повторял:

— Ведь мы же их обдурили. Где вы найдёте за такие деньги такие штиблеты? Это всё равно как даром!

Растроганный пап благодарно кивал головой и протягивал Фрайману бумажку. Иногда это был рубль, иногда трёшница — услуги ценились по-разному. Но главное уже было сделано — Фрайман хорошо знал, что в следующий приезд пан уже сам будет искать его. Распростившись с помещиком, Фрайман выскакивал на улицу и быстрым шагом отправлялся к базару. Он заходил в мануфактурный магазин и, потирая руки, весело говорил:

— Как вам нравится этот сазан, а? Ловко мы его...— и, переходя на деловой тон, добавлял: — Я вам дал сегодня торговать двадцать рублей. Сколько я с вас имею?

Хозяин выдавал Фрайману рубль, и Фрайман летел дальше, в обувной магазин, собирая подати за помещика, которого он привёл сюда. К концу дня Фрайман оказывался обладателем целого состояния в три-четыре, а то и в пять рублей.

Хорошо, конечно, если б это было каждый депь или хотя бы раз в неделю. Но разве сны повторяются часто? Разве можно привязать к себе счастье? В следующее воскресенье уже, как назло, не было ни одного стоящего покупателя, через неделю приезжал не помещик, а его эконом. Пойди сговорись с экономом! Он сам рад оторвать. Или приезжает настоящий помещик. Но зачем ему Фрайман? С деньгами он как-нибудь сам найдёт дорогу. И помещик гонит Фраймана с его дешёвыми услугами ко всем чертям.

Но человек должен кушать, и Фрайман, между прочим, имеет ещё одно занятие. Когда в бедпой семье подрастает ребёнок и родители убеждаются, что мальчик уже может иметь свой рубль, они ведут мальчика к Фрайману, и тот берётся в два счёта устроить мальчику жизнь. Пользуясь связями в торговом мире, Фрайман определяет паренька на службу в лавку, в магазин или в мастерскую. За свои услуги Фрайман берёт лишь первый двухнедельный заработок мальчика. Обе стороны остаются довольны друг другом...

Но так как всё равно денег не хватает, Фрайман часто пускается на хитрость. Устроив мальчика в мастерскую и получив

через две недели за услуги, он начинает морочить голову родителям. «Мастерская,— говорит он,— это хорошо, но лавка лучше. Давайте я устрою вашего птенчика в другое место». И, легко убедив оторопелых родителей, Фрайман опять зарабатывает на мальчике несколько лишних рублей...