У Белого Яра

Этим человеком, как вскоре все узнали в депо, оказался не кто иной, как Собакин.

С тех пор среди рабочих к нему установилось двойственное отношение: одни были склонны считать его чуть ли не героем, другие продолжали не доверять, сторониться его. Но как бы то ни было, а Собакин по-прежнему работал в депо, ко всему приглядывался и принюхивался.

...Вот этого человека и доставил Грабчик к начальнику контрразведки.

Постников внимательно просмотрел пухлую папку с личным делом агента царской охранки Сигизмунда Карловича Сазонова, известного в депо под фамилией Собакина, сына кустанайского дворянина.

Сигизмунд Карлович начал службу с должности простого телеграфиста. Служба давалась легко. Богатство родителей помогало ему быстро продвигаться по чиновничьей лестнице: коллежский регистратор; титулярный советник, коллежский асессор и, наконец, коллежский советник.

Служил Сазонов верой и правдой, за что «всемилостивейшими его величества приказами» был награжден многими орденами. Жить бы припеваючи Сигизмунду Карловичу, обзавестись семьей, терпеливо ждать повышения в чине и ежегодной прибавки жалованья. Но Сазонов вел беспорядочный холостяцкий образ жизни, на который не хватало солидного оклада. Вскоре запутался в долгах, сделал крупную растрату. Последовал суд, затем сибирская ссылка. Но взятки сделали свое дело, и Сигизмунд Карлович очутился в столице. Лица, вызволившие Сазонова из Сибири, предложили ему стать агентом охранки. В Петербурге он окончил специальную школу, некоторое время «практиковался» в столице, но неудачно, и был направлен в провинцию, в Курган.

Так коллежский советник Сазонов стал профессиональным провокатором Собакиным.

Медленно перелистывая папку, Постников издали показывал Собакину его агентурные донесения, подшитые и пронумерованные, с многочисленными служебными пометками.

— Узнаете? По вашему доносу полиция схватила в Челябинске бежавших потемкинцев, а в Кургане вы чуть ли не за большевика прослыли...

Мелкими шажками, словно проверяя прочность пола, Собакин приблизился к столу начальника контрразведки.

— Приказывайте!.. Я к вашим услугам!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЗОЛОТУШНЫЙ

У курганского купца Бакланова было два сына.

Старший, Николай, рос хилым заморышем. Родители не на шутку боялись, что он на всю жизнь останется карликом, а «Золотушный», переболев в детстве, вдруг пошел в рост, и годам к двадцати из него вышел белобрысый верзила с прыщеватым лицом и всегда гноящимися глазами.

Баклановы воспитывали своего первенца в праздности и лени. В школу он не ходил: домашние гувернеры с грехом пополам научили его говорить по-французски, оставив полной невеждой в родном языке.

Золотушный был отправлен в Москву в коммерческое училище, не сдал ни одного экзамена и был отчислен. Хлопоты богатых родственников помогли ему сменить несколько учебных заведений, но нигде он подолгу не задерживался.

В Москве Золотушный сорил отцовскими деньгами, благо не знал в них отказа, стал завсегдатаем дорогих ресторанов, игорных домов и публичных притонов. Поддерживая славу щеголя, одевался только в заграничное.

В жизни у него не было никаких идеалов. Очертя голову, он шел на любую авантюру. Началась германская война, и Золотушный, возомнив себя героем, пошел в военное училище. Вместе с такими же великовозрастными недоучками, как и сам, горланил о войне «до победного конца», но не внес своей лепты на алтарь «дорогого отечества»; чин поручика получил перед самым крахом Временного правительства.

Напуганный революцией, новоиспеченный офицер дезертировал с фронта, так и не понюхав пороха. Сменив блестящий военный мундир на скромный гражданский костюм, с беженцами добрался до Кургана в товарных теплушках и из осторожности поселился не в доме отца, а у знакомых.

Озлобленный, духовно опустошенный, Золотушный был готов на все. Старик Бакланов, вкупе с другими курганскими богатеями участвовавший в подготовке белочешского мятежа, при тайных встречах с сыном говорил:

— Знай, ты не на той опаре замешен, как все эти людишки. Если бы не эта голытьба, разве довелось бы тебе таскаться по чердакам да подвалам? У тебя был бы свой счет в банке. Ух, и завернули бы мы коммерцию! «Бакланов и сын»!.. А?

— Да разве, папаша, я не понимаю! Но сами видите, какое сейчас время.

— Потерпи, сынок, теперь уже недолго осталось ждать...

И Золотушный ждал. Осторожно бродил по улицам Кургана, в который вернулся после долгой отлучки. В городе его помнили немногие, да и узнать его теперь было нелегко: Золотушный отпустил бороду, облачился в одежду мастерового и в таком затрапезном виде незаметно появлялся на вокзале, забитом бездомными беженцами, в торговых рядах, куда съезжались крестьяне со всего уезда, в рабочих столовых, где отпускались бесплатные обеды солдатам-фронтовикам.

Всюду глаза и уши его были настороже. Он запоминал имена и лица тех, кто «притеснял» отца.

И Золотушный дождался своего часа... Став вместе с штабс-капитаном Корочкиным во главе карательного отряда, он начал действовать заодно с Гришкой Кокаревым. Они сразу поладили, главарь воровской шайки и юнкерский выкормыш. Золотушный охотно уступил Гришке «грязную работу» — грабежи и насилия, а сам занялся наведением «порядка» в уезде. Корочкин в отряде бывал редко, наездами, предпочитая сбывать на черном рынке в Кургане «конфискованное» у населения имущество.

Золотушный преобразился: сбрил бороду и усы; жесткий ежик коротко подстриженных волос придавал его некрасивому лицу хищное выражение. В мундире, туго перекрещенном хрустящими ремнями новенькой портупеи, Золотушный гарцевал на рослом чалом жеребце.

При налетах он держался позади. Но стоило Гришке захватить деревню, как Золотушный на полном карьере врывался на площадь, лихо осаживал разгоряченного жеребца и собственноручно начинал экзекуцию.

Военная газетенка, издававшаяся в Кургане, на самом видном месте печатала пространные рапорты начальника карательного отряда. Каждое утро нарочный доставлял в волостное село Белозерское, где разместился штаб Золотушного, свежий номер. Благодушествуя за обильным завтраком в доме торговца Менщикова, Золотушный жадно перечитывал свои хвастливые боевые реляции, довольно усмехался. Кто-кто, а он знал истинную цену шумихе о мнимых «победах» над большевиками, и все же это льстило его непомерному честолюбию; он сумел обратить на себя внимание начальства; о нем узнали в уезде и, возможно, представят к награде!

Золотушный возбужденно вскакивал, подбегал к высокому трюмо, подолгу любовался собой, вытягивался в струнку, словно позировал фотографу, и высокомерно посматривал на Гришку, валявшегося на неприбранной кровати. Тот хохотал:

— Давай лучше выпьем, Николка! — и с пьяной откровенностью добавлял. — «Гер-ро-и!». Это мы-то с тобой! Ха-ха... Храбрились, пока дело имели с безоружными мужиками, а как столкнулись с партизанами, сразу застопорило... Тпру-у! Приехали!

Золотушный недовольно морщился, но ссор с Гришкой избегал. Знал: этого спившегося, растленного человека борьба с большевиками мало интересует. К отряду он пристал лишь с одной целью — оградить себя от преследований новой власти, а до всего остального ему решительно нет никакого дела. Вот пограбит, пока можно, и скроется...

От частых кутежей у Золотушного тупо болела голова, тело сковывала расслабляющая усталость.

В первые дни отряд, не встречая серьезного сопротивления партизан, быстро продвигался в глубь уезда. За какую-нибудь неделю были прочесаны глухие лесные деревушки, стоявшие в стороне от Белозерского тракта. Упоенный легкими победами, Золотушный поспешил отправить в Курган срочное донесение: «Уезд очищен от партизан».

И вдруг случилось то, чего он больше всего опасался: в Белозерской пришлось принять первый настоящий бой... Под прикрытием темноты партизаны отбивались всю ночь; на рассвете, когда запылали окраины села, подожженного карателями, партизаны кинулись врукопашную — и погибли все, до одного человека. В плен никто не сдался.