Комбат Ардатов

Что ж, они имели право на это тепло. Ардатов давно убедился, что солдаты из пожилых — отличные солдаты. Они, конечно, не могут ни быстро, ни долго бекать, перебежки делают тяжело, слабы в рукопашной, в рукопашной их много погибает, но уж кто-кто, a они, скомандуй только, всегда поднимаются для этих перебежек, всегда готовы идти в рукопашную. Они уважают начальство, делают, что приказывается, в трудные дни ропщут тихонько и робко, тянут, покряхтывая, солдатскую лямку и верят, что делают нужное дело. За спиной у них семьи, родные гнезда, в которые они вложили нелегкий свой труд, и та жизнь — их семьи, их работа, что у них были до мобилизации — для них единственная, последняя, и, так как ее надлежит беречь, они, во избежание осложнений, слушаются начальство, считая, коль уж пришлось попасть на службу, так надо служить добросовестно.

— Какой части? — спросил Ардатов перебежчика, вспоминая фразы из разговорника. Немец, опустив руки, свел каблуки вместе, прижал руки к бедрам и слегка оттопырил локти.

— 23-й танковой дивизии. Обер-ефрейтор, ружмастер разведбатальона Густав Ширмер. Дивизия передана из группы «А» с кавказского направления в 6-ю армию генерала Паулюса.

С готовностью отвечая, перебежчик смотрел на Ардатова без страха, больше того, с какой-то затаенной радостью.

И дальше он отвечал подробно и медленно, четко выговаривая каждое слово, как бы давая возможность лучше понять его. Тех не очень богатых знании школьного и университетского немецкого плюс вызубренный военный разговорник было достаточно, чтобы Ардатов понимал его ответы.

— Задача дивизии?

— Мне неизвестна, — Ширмер наклонил голову вбок, как бы сожалея, что задача дивизии ему неизвестна. — Задача разведбатальона — двигаться в авангарде полка в направлении Малые и Большие Россошки с последующим выходом к Гумраку и далее к западной окраине Сталинграда.

При этих русских названиях Тягилев, который стоял с открытым от удивления ртом с той самой секунды, как пленный заговорил, словно это было так же удивительно, как если бы заговорила корова, при этих русских словах Тягилев вмешался:

— Эва, как чешет! Россошка, Гумрак! Сталинград!.. — Удивление на его лице сменилось сердитым выражением. Он осмотрел немца сверху вниз и снизу вверх и ловчее поставил у ноги винтовку. — Ишь, Россошка!.. Гумрак тебе!.. Ишь он какой! А кабы я пальнул тебе в физию? Кабы пальнул? Раз — и квас! Кабы так? Был бы тебе Гумрак!..

— Отставить! — приказал ему Ардатов. — Есть ли в разведбатальоне танки? Сколько? Какого типа?

«Нда!» — подумал он, когда Ширмер сказал, что разведбатальону придан батальон танков, что вообще 23-я дивизия, хотя и понесла потери на кавказском направлении, перед переброской к Сталинграду была пополнена и техникой и людьми, так что представляет из себя весьма боеспособное соединение. Далее Ширмер сообщил, хотя Ардатов его и не спрашивал об этом, приблизительный состав дивизии — ее полки и приданные средства усиления, фамилии командиров, которых он знал, где, когда, с каким полком разгружался разведбатальон, предположительные пункты разгрузки остальных частей дивизии и другие сведения. Эти сведения были очень важны для Нечаева и бесполезны для Ардатова.

Он узнал главное для себя: против них за высотками — разведбатальон и батальон танков. Этот разведбатальон, видимо, острие немецкой стрелы, в которую был построен авангардный полк 23-й дивизии, вот-вот должен был начать движение и вот-вот должны были завести моторы танки. И хотя он, Ардатов, со своими людьми удачно отбился от пешей разведки, щупавшей ночью предполье батальона, он знал, что днем ему и его плохо вооруженным людям будет кисло, так кисло, что кислее и не придумаешь.

«А Нечаев прав, они действительно перебрасывают части с Кавказского направления, — все же хотя и не к месту, подумал Ардатов. — Не хватает на все задачи. Но сегодня они дадут нам прикурить. Раздавят, сволочи!..»

Его интерес к пленному упал, все, что надо, он получил от него, он уже прикидывал, где его держать, кого поставить охранять, причем, вспомнил о контрразведчиках, считая, что это их хлеб, но и сразу же отодвинул эту мысль соображением, что контрразведчиков, особенно Жихарева, надо оставить в цепи, что один Жихарев будет стоить в ней пяти, а, пожалуй, и больше необстрелянных красноармейцев, сапожников или пекарей. Он вспомнил Васильева, Талича, и стал искать их глазами, переводя взгляд с лица на лицо Тягилева, Чеснокова, Жихарева и Просвирина, других красноармейцев, когда немец вдруг сказал:

— Прошу доставить меня к старшему начальнику. Прошу, как можно быстрее, — Ардатов понял это — «как можно быстрее». Немец сказал это твердо, глядя прямо на Ардатова, и в интонации просьбы Ардатов услышал и ноту требовательности.

— Чего это он? Чего? А, товарищ капитан? — уловил перемену в разговоре Тягилев. — Чего ему надо?

— Я старший начальник, — отрезал Ардатов.

Еще когда немца вели к нему, Ардатов заметил, что немец не то тревожно, не то озабоченно оглядывает попадавшихся ему навстречу красноармейцев, их оружие, снаряжение, вертит головой по сторонам, рассматривая окопы и ходы сообщения, что он несколько раз, вытягивая шею, посмотрел в тыл. Можно было предположить, что пленный делает все это, просто нервничая, опасаясь, не пристрелят ли его, не начнут ли мучить. Но сейчас Ширмер, вновь вытянув шею, посмотрел в тыл.

— Чего он говорил? Чего говорил-то? А, товарищ капитан, — не отставал Тягилев.

— Давал сведения.

— Сведения? Это хорошо! Это знатно! — обрадовался Тягилев, поворачиваясь ко всем. — Значит, толк есть. Есть ведь, землячки? Оно, конечно, не генерал попался, но…

— А если врет? Так тебе он и раскололся, держи карман шире! — бросил презрительно ему Жихарев. — А ты хлебало раскрыл и…

— Да брешет он, брешет, собака! Шкуру спасает. Трясется, как бы не шлепнули тута! — врезался в разговор Просвирин. Он выбросил вперед руку наподобие семафора. — Гад! Травит свою легенду! Да такого надо!..

Отталкивая других, он было рванулся к Ширмеру, ко Жихарев с силой дернул его за ворот, а Ардатов как хлестнул по лицу командой:

— Назад!!!

— А может, и врет, правда, товарищ капитан, — вмешался Авдеев. — Вы ему не больно-то верьте. Вдруг подослан?

— Ну и что же? — крикнул звонко Чесноков. — Ну и что же? Мы же не дураки! Мы ему и верим и не верим!..

Ширмер с полуулыбкой смотрел на все это, но потом снова твердо не сказал, а как потребовал у Ардатова:

— Если вы старший, прошу выслушать меня наедине. Имею сведения особой важности.

«Что за черт! Какие там особые сведения», — подумал Ардатов.

— Чего ему надо, капитан? — спросил Щеголев. — Хоть что то дельное сообщил? Или так — обычное: «Арбайтер, мобилизован… Прощай, Москва! Гитлер капут?». Песенки, которые они поют, пока их не уведут с переднего края. Это?

— Да нет, не только это. Есть и дельное. — «Разведбат и батальон танков! — повторил он про себя. — Куда уж как дельней!» — Пошли. — Ардатов расстегнул кобуру. — Пошли, — повторил он Щеголеву, который, не понимая, посмотрел на него и на кобуру. — Пошли, пошли!

Щеголев взял автомат за шейку приклада так, что его ствол был направлен вперед и вниз.

— Ну, что ж, но, может…

— Комм! — приказал Ардатов Ширмеру, но тут Чесноков, золотая мальчишеская душа, отчаянно закричал:

— Этого нельзя! Товарищ капитан, нельзя! Он же пленный! Он сам перешел! Товарищи!..

— Отставить! — бросил через плечо Ардатов. — Отставить! По местам! Лейтенант Тырнов — разведите людей.

— Правильно, — выкрикнул, перебивая Чеснокова, Просвирин. — На распыл его!

— Дурак! Дурак ты! И сам — гад! — Чесноков крикнул это, задыхаясь, отчего его голос сорвался на громкий шепот. Вдруг, изловчившись, он увернулся от Тырнова и подбежал к Ардатову. — Товарищ капитан… Это же не эсэсовец… Он же…

Чеснокову показалось, что сейчас будет совершено гнуснейшее дело — два командира Красной Армии заведут в тупичок траншей безоружного пленного и расстреляют, пустят, как предложил Просвирин, «на распыл». При мысли об этом, еще не ожесточившееся, не заматеревшее сердце Чеснокова переполнилось таким возмущением, что он забыт, что он — на войне, забыл, что он подчиненный и не имеет права ни возражать, ни протестовать против действий командира, тем более в боевых условиях.