Год жизни

— Никита, скажи слово!

— Слово, Никита Савельич, скажи слово! — обрадованно подхватил зал.

Норкин растерянно опустил листки доклада. Крутов требовательно звонил в колокольчик. Но горняки не желали ничего признавать.

— Дать слово Черепахину! — властно шумел зал.

Крутов поднялся, сердито махнул рукой Черепахину.

Никита Савельевич послушно встал среди рядов, комкая полу пиджака. Шум мгновенно стих.

— Мне, конечно, очень приятно,— покашливая, не- громко сказал экскаваторщик,— что товарищи горняки одобряют работу нашей бригады. Мы старались встретить праздник не с пустыми руками... Это точно.— Черепахин перевел дыхание. В задней комнатке, за сценой, несмело пиликнула настраиваемая скрипка.— Но надо не тая сказать собранию, что, ежели б не помощь товарища Шатрова и вот товарища Арсланидзе, нам бы такую тяжесть нипочем не поднять. Очень правильное у них отношение к рабочему человеку!

Зал опять вскипел одобрительным криком, топотом ног. Норкин блеснул очками, перегнулся к Крутову. Никита Савельевич поднял руку:

— Еще я запамятовал сказать: и товарищ Крутов нам помогал, и опять-таки интересовался нашими показателями парторг товарищ Норкин...

По лицу Крутова пошли красные пятна. Он нагнул голову. Горняки откровенно захохотали. Норкин сдвинул на лоб очки, близоруко, недоумевающе посмотрел в зал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ПАЛКИ В КОЛЕСА

1

Сизый табачный дым пластами плавал в воздухе, поднимался к потолку и застывал там недвижимо. Горняки заполнили весь кабинет. Те, кому не хватило места, стояли в простенках, у окон, возле гудящей железной печки. Шатров и Арсланидзе успели занять местечко на продавленном диване. Между ними втиснулась Тамара. Из угла торчал красный принюхивающийся нос Лаврухина. Позади всех, за спинами горняков, сидел Галган, прямой как шест. Он, казалось, дремал. Рыхлые веки опустились на выпуклые глаза.

Крутов, с прилипшей папиросой в опущенном углу рта, сидел за своим массивным столом, недовольно глядя на дверь, в которую протискивались запоздавшие. Близ стола пристроился Норкин. Он задумчиво скреб ногтем лысеющую макушку, просматривая листки, веером разложенные на высоко поднятых коленях.

Предстояло оперативное совещание — планерка, как его называли на прииске. Крутов проводил такие совещания ежедневно. Предполагалось, что на них должны коротко подводиться итоги и намечаться первоочередные задачи на завтра. Но часто эти совещания затягивались допоздна.

Шатров каждый раз страдал от планерок. От табачного дыма и спертого воздуха болела голова. Вся одежда так пропитывалась никотином, что Зоя сердилась и выбрасывала ее в сени. А главное, жаль было потерянного времени.

Сейчас Шатров устало откинулся на спинку дивана. В памяти проходили события минувшего трудного дня. Утром, по недосмотру Лаврухина, в шахте обрушился закол— отставшая от кровли глыба породы. К счастью, никто не пострадал. В лаве находился один взрывник, да и тот далеко от места падения закола. Днем пришлось выдержать неприятный разговор с Галганом. Он наотрез отказался выдать дополнительно аммонал, ссылаясь на распоряжение начальника прииска. Пришлось снять с шурфовки одну бригаду, чтоб не оставить без взрывчатки шахты. А вечером, перед самой планеркой, Шатрову сообщили, что трактор, посланный в тайгу, заглох, брошен трактористом и поэтому раньше утра крепежный лес ожидать нечего. Между тем следовало безотлагательно закрепить ствол новой шахты, которую начали проходить на участке. Вспомнив об этом, Шатров сжал руку Арсланидзе и наклонился к нему:

— Георгий, когда выручишь трактор с крепежником? Погибаю как собака. Рискую ствол десятой завалить.

— Уже послал нарочного на санях,— так же вполголоса ответил Арсланидзе,— с новым магнето, запальными свечами и пускачом. Не лягу спать, пока трактор не вернется на прииск.

Крутов с шумом отодвинул тяжелое кресло, сунул руки под широкий желтый ремень, сдерживавший пухлый живот. Как многие из тех, кто никогда не бывал в армии, Игнат Петрович любил носить полувоенную одежду. Только на ногах вместо сапог были белые фетровые валенки.

— Все, что ли, собрались? — сердито спросил Крутов.— Тащатся поодиночке. Каждый раз планерку с опозданием начинаем.

Конечно, не маленькая задержка сердила Крутова. Прииск провалил октябрьский план, а сейчас под ударом оказался ноябрьский. Из управления пришли две радиограммы с весьма недвусмысленным предупреждением. Начальнику прииска давали понять, что не собираются больше терпеть хронического отставания «Крайнего». Назревали оргвыводы.

Игнат Петрович постучал карандашом по толстому стеклу, которое лежало на столе.

— Тихо! Докладывает первый участок.

Шатров коротко, но обстоятельно рассказал об итогах дневной работы. Хотел упомянуть о заколе, но удержался. «Еще подумают, что хочу Лаврухина подвести под удар».

— Почему не выполнил суточное задание по шурфовке? — резко спросил Крутов.

— Одну бригаду пришлось с шурфовки снять — не хватило взрывчатки. Галган не выдал аммонал.

— И правильно сделал! Подметаем последние крохи аммонала. А шахты без взрывчатки не оставишь. Надо беречь ее как зеницу ока, не транжирить направо и налево.

Горняки удивленно переглянулись. Без аммонала в вечной мерзлоте шурф не пробьешь. Это знали все, но промолчали, за исключением Тамары. Не вставая с места, она негромко сказала:

— Для шурфовки аммонал необходим.

Крутов сердито черкнул взглядом по лицу женщины, но сдержался.

— На участке нет перерасхода взрывчатки,— без вызова, но твердо сказал Шатров. Вся его невысокая, но коренастая, упрямо сбычившаяся фигура говорила о готовности отстаивать свою правоту.— Мы расходуем аммонал только на важнейшие работы.

Не удостаивая Шатрова ответом, Крутов задал новый вопрос:

— Ноябрьский план выполните по всем показателям?

— Если наладится материально-техническое снабжение участка...— начал Шатров, но Крутов не дал ему договорить:

— Без всяких «если»! Выполнишь месячный план или завалишь? Я ставлю вопрос прямо. Государству нужно золото,а не отговорки!

— Я отвечаю так же прямо,— медленно проговорил Шатров, делая большое усилие, чтобы сохранить выдержку, не начать заикаться.— Если участок будет снабжаться нормально, план выполним по всем показателям. Если нет — добыча песков и вскрыша торфов сорвутся.

— Что-о? — вскипел Крутов. Он оперся пальцами о стол, наклонился вперед.— Да ты понимаешь, что говоришь? Здесь, на совещании всех командиров производства, заявлять о нереальности выполнения государственного плана?! Да у тебя что — две головы на плечах?

—- Игнат Петрович,— внешне спокойно выговорил Шатров, только мелкая дрожь пальцев выдавала его волнение,— я обязан дать вам, как начальнику прииска, точную картину положения дел, возможностей участка. Я не могу убаюкивать руководство обещаниями и заверениями. Если вам нужно мое мнение, я его высказал. Если же вы ждете от меня дешевых деклараций, то их не будет!

Неожиданно с дивана рывком поднялся Арсланидзе. Смуглая кожа обтянулась на скулах. Черные глаза жестко блестели.

— Шатров прав! Как коммунист, начальник участка, он не может давать пустых обещаний. И нужно ставить вопрос шире: нельзя дальше держать наши горные участки на голодном пайке. Надо создать на них хотя бы минимальный резерв взрывчатки, крепежного леса, инструмента.

К общему удивлению, Крутов не взорвался, лишь нетерпеливо махнул рукой:

— Сядь, Арсланидзе, твой черед еще подойдет. Второй участок! Только Америку нам не открывай, как Арсланидзе, что к каше хорошо иметь масло.

Начальник второго участка Охапкин приподнялся со стула, но Лаврухин опередил его:

— Игнат Петрович, разрешите доложить? Товарищ Шатров, видимо, не хотел меня подводить, не сказал о происшествии в шахте. У меня сегодня закол обвалился.

Шатров удивленно уставился на Лаврухина: «В чем дело? Всегда трусил, ловчил... Совесть заговорила? Непохоже. Скорее какой-то хитрый ход».