Родина

— Почему… не довод? — несколько растерялся Челищев.

— Не довод для решения вопросов государственной важности. Мы отвечаем перед государством, перед Сталиным за восстановление завода, города, всех его человеческих кадров и их будущего. Сами видите, какая колоссальная работа предстоит нам. Если бы мы расставили наши силы бестолково, следуя соображениям психологического или приятельского характера, мы поступили бы антигосударственно, в ущерб интересам тысяч людей, которые ждут от нас, руководителей, помощи и возвращения к нормальной жизни. И вот имеется два варианта: сочувствуя вашим страданиям и вашим переживаниям, оставить вас главным инженером или на ваше место поставить нового работника…

— Молодого, сильного… Я понимаю…

— Нет, не в этом суть дела. Повторяю: поставить нового работника, который все это время находился в самой гуще жизни, имеет немалый опыт военного скоростного строительства, является одним из зачинателей движения скоростников на Лесогорском заводе, а значит — одним из создателей техники военного времени. По моему глубочайшему убеждению, следует принять второй вариант: главный инженер завода — Артем Сбоев, и это решение является, с государственной точки зрения, единственно возможным и правильным.

— А значит, если я в будущем…

— Разве мы вам засекаем дорогу в будущем, Евгений Александрыч? Пройдет время, вы освоитесь с новыми задачами и условиями, да и Артем уедет к себе на Урал, и, возможно, мы даже будем настаивать, чтобы вы снова были главным инженером.

Лицо Пластунова было благожелательно и серьезно.

— Я прошу вас подумать над этим, — повторил он.

— Конечно, — со вздохом сказал Челищев, — второй вариант лучше.

— Ну вот видите, — довольным голосом произнес Пластунов. — Все идет как надо, уверяю вас. Артем Сбоев, как вы скоро убедитесь, умеет срабатываться с людьми и окажет вам большую помощь, вы еще не раз ему скажете спасибо!

— Будем надеяться, — бледно улыбнулся Челищев.

Вечером, дома, уже поостыв, Евгений Александрович передал Соне свой разговор с Пластуновым.

— Логически я понимаю, что лучше было решить так, как и поступило руководство завода. Но, тем не менее, в душе у меня, Соня, словно что-то ноет, болит. Ведь я никогда не был в таком положении…

Соня вдруг быстро поднялась со стула и, порывисто положив руки на плечи отца, сказала:

— Папа, забудь об этой боли, обязательно забудь! Дмитрий Никитич говорил тебе все так верно, так верно…

— Понятно, ты поддерживаешь его как секретарь комсомола.

— И как дочь твоя также, дочь, желающая тебе только добра, папа.

— Вот какие мы стали большие! — с нежной горечью произнес Челищев и, взяв со стола керосиновую коптилку, осторожно поднял ее вровень с лицом дочери.

Серые глаза Сони смотрели укоризненно и строго.

Едва над территорией ремонтного цеха настлали крышу, как Артем Сбоев распорядился немедленно приступать к оборудованию «заводского тыла».

Когда Челищев пришел на утреннюю смену, в цехе уже кипела работа. В одном месте сколачивали длинные верстаки, в другом гремело железо, а в дальнем углу что-то конструировали, а среди этого шума и скрипа и громкого говора двигался Петр Тимофеевич Сотников, весь в пыли, но оживленный и довольный.

— Это что же, действительно, значит, мы приступаем к оборудованию цеха, который еще не имеет ни стен, ни окон, ни дверей? — иронически спросил Челищев, оглядываясь по сторонам.

— Да уж главный инженер знает, что приказывает, — нехотя ответил Петр Тимофеевич и заторопился по своим делам.

Кроме столбов, стропил и крыши, ничего в цехе не было. Отовсюду видно было все, что происходит на заводском дворе, — эта непривычная картина показалась Челищеву столь горестной, что он, не выдержав, отправился к Сбоеву.

— Не рано ли мы начинаем, Артем Иваныч? Уж очень все это странно… — недовольно начал Евгений Александрович. — Когда вы мне говорили, что так именно будет, мне представлялось все это иначе…

— Да как же могло быть иначе? — усмехнулся Артем. — Так, от столбов и крыши, зачинались целые заводы у нас на Урале! Поговорим лучше о другом… Вы наметили уже, как лучше расставить имеющееся оборудование и то, которое должно прибыть к нам?

— Простите, я как-то еще не приноровлюсь к этой пустоте, — смутился Челищев.

— Да почему же пустота, если уже есть фундамент, а на нем уже кладут стены! Напротив, все в порядке, — улыбнулся Артем. — Мы будем заниматься своим делом, а стены будут расти. Жизнь уже подтвердила реальность этого метода в заводском строительстве военного времени, и мы будем продвигать этот опыт и в Кленовске. Вот идемте в цех, и вы убедитесь, как хорошо все расположится!

Двигаясь по цеху своей легкой, пружинистой походкой, Артем успевал все примечать и каждому отдавать короткие и точные указания. Он планировал вслух, записывал, выслушивал советы, делая все это с тем подъемом и непринужденной собранностью мыслей и живой технической фантазии, которые увлекали каждого и заставляли деятельно участвовать в общей беседе. И Евгений Александрович, сам того не замечая, тоже увлекся, начал советовать и планировать, забывая о том, что в цехе еще нет стен.

С каждым днем стены все заметнее поднимались над землей, и Челищев должен был признаться себе, что Артем рассчитал правильно. В течение дня Артем не однажды заходил в цех, окидывал все острым взглядом проницательных глаз, и казалось, уже от одного его появления в воздухе становилось теплее, а от человека к человеку словно передавались невидимые, но веселые искорки. Никого не забывая, Артем подходил к каждому и мгновенно улавливал в его работе именно то, что нуждалось в ускорении или переделке. Когда он бывал доволен, то любил повторять:

— Ремонтники — хороший, крепкий народ! Универсалы и фантазеры, каких мало!.

Челищев пожимал плечами, а Сбоев, закуривая от его папиросы, лукаво усмехался:

— А вы, Евгений Александрыч, вижу, ремонтников не уважаете?

— Я, простите, немного удивлен, что вы, Артем Иваныч, молодой инженер, отмечаете и даже выдвигаете их в первые ряды…

Артем вдруг расхохотался:

— Выдвигаю потому, что отлично знаю. Я, видите ли, сам из ремонтников вышел… да и вообще… попробуйте любое заводское дело без ремонтников на ноги поставить! Осенью сорок первого года у нас в Лесогорске ремонтный цех весь завод выручил, об этом в центральной печати писали… Что было? А вот какая история произошла. В самое грозное время, когда на фронте шли тяжелые бои, сдал самый мощный пресс и, будто по уговору, оба цилиндра лопнули, — словом, беда!.. За несколько лет до войны ставила нам эти цилиндры немецкая фирма «Дейч-пресс». Дело в те годы было для нас новое, да и поглядывать надо было за импортными монтажниками. Спрашивают их рабочие-уральцы: «А что, уважаемые господа, если случится, скажем, надобность произвести регулировку всей этой машины, сколько потребуется времени?» Тогда самый главный инженер ответил: «О, регулировка — это три маленьких неделя!» Ничего себе! Мы тогда уже начали темпы хорошие набирать, а нам преподносят вместо дней целые недели. Далее наши спрашивают: «Ну, а если случится капитальный ремонт всего пресса?» Фирменные инженеры похохатывают: «О, молодий люди… наш пресс на целий век!» — «Но все-таки, все-таки, если случится ремонт?» — «О, увашаемые господа, то будет четыре маленьких месяц!» Четыре месяца! Вот чего они, злодеи, хотели!.. Далеко, гады, целились: сдадут, мол, цилиндры как раз в войну, вот тут-то заказчики советские попляшут! Да мы тоже не зайцы, на опушке ждать пули не стали! Среди эвакуированного имущества разыскали мы цилиндры, да еще куда лучше немецких: за эти годы на наших заводах уже появились свои, отечественные, отличного качества, но не литые, как у немцев, а кованые, что гораздо прочнее и надежнее. Враги нам четыре месяца пророчили, а мы в двенадцать дней нашего медного великана восстановили!.. Понятно, нам, ремонтникам, помогали и кузница, и механический, и другие цехи, но выполнение, планировка, а значит главная техническая выдумка, да и смелость в первую голову от нас требовалась, от ремонтников. Да вы спросите вот этих молодцов, которые в том деле участвовали, они вам порасскажут, в каких других трудных переделках бывали! — и Артем кивнул в сторону Игоря Чувилева и его товарищей.