Кавалер Золотой Звезды

Солнце лежало в седловине Верблюд-горы, и мокрая, свежая зелень степи вспыхивала и блестела. Земля еще не парила, а горизонт был чист. Далеко-далеко, подымаясь из лесов и гор, заманчиво синели зубчатые перевалы. Эльбрус был виден весь и казался таким близким, точно за ночь, под покровом дождя, он подошел к самому предгорью. Вершины его блестели и искрились… Сергей увидел и курган, на котором они стояли, — теперь он был весь покрыт птицей и белел, точно сугроб. И по дороге и вблизи хаты — всюду белели куры, что-то старательно выискивая в размокшей земле. По траве шла, подобрав рукой подол платья, Ирина, и босые ее ноги, до колен измоченные росой, были розовы. Заметив Сергея, она несмело подошла к окну и, краснея, сказала:

— С добрым утром, Сережа!

Глаза ее искрились радостью. В простом будничном платье, с закрученной на затылке косой, она показалась Сергею необыкновенно красивой.

— Ирина, — проговорил он, любуясь ею, — мне пора домой, а ведь я еще не все тебе сказал.

— Не все? — искренне удивилась Ирина. — Да ты и не говорил ничего…

— А вспомни!

Глаза ее заискрились еще больше.

— Пойдем, умоешься… Завтрак уже готов.

На круглый низенький столик, поставленный возле хаты, Марфа принесла зажаренного в кастрюле петуха. Сергей ел охотно. Ирина, отломив крылышко, со смехом рассказывала, как она ловила петуха и распугала всех кур.

— А теперь я тебя немного провожу, — сказала она, когда кончился завтрак. — Чтобы дорогу к нам не забывал.

— Ты еще к нам приходи, — добавила Марфа Игнатьевна.

— Зайду, — ответил Сергей, поглядывая на Ирину. — Как дождик застанет в степи, так я и явлюсь.

— А ты и без дождика заходи.

Сергей и Ирина вышли на дорогу. Травянистая ложбина теперь была вся залита солнцем. Вдали, на косогоре, виднелись строения: низкий, обмазанный глиной сарай, мокрый и оттого черный, а рядом с ним — огороженный плетнями баз, из которого с разноголосым мычанием выходили телята-сосунки. Стадо коров разбрелось по взгорью. В сторонке стоял пастух, седой и высокий старик, с засученными выше колен штанинами.

— Наша ферма, — сказала Ирина. — Пойдем, я тебя молоком напою.

— Спасибо! Но молока я не хочу.

Сергей и Ирина пошли напрямик, мимо стада. Трава была густая, вся усыпанная блестящими каплями: притронешься ногой — и вода польется ручьем. Ирина сняла чувяки, босые ноги ее, купаясь в росе, быстро покраснели. Сергей шагал в сапогах, чувствуя, как вода проникает за голенища.

— Это же не роса, а наводнение!

Сергей остановился и пристально посмотрел на Ирину. И по тому, как он сдвинул свои широкие брови, как дрогнули его губы, Ирина не поняла, а скорее почувствовала сердцем: он хотел ей сказать совсем не о росе. Он остановился и посмотрел на нее как-то странно, не так, как обычно смотрят, когда говорят незначительные слова. Ирина ждала: что же он ей скажет?

— Ирина. Мне сейчас, днем, еще хочется тебе сказать…

Ирина смотрела на каплю, висевшую на кончике острого листа пырея, и молчала.

— Если бы ты знала, как я люблю тебя, Иринушка!

Лицо ее вспыхнуло. Она быстро наклонилась к траве, осторожно раздвинула пальцами листья и увидела свитое из сухой травы и шерсти крохотное гнездо.

— Ой, мамочко! — вскрикнула она. — Какие малюсенькие! Посмотри, Сережа, какие птенчики… совсем голенькие. И живые!

Сергей тоже наклонился, но нечаянно коснулся губами ее теплой, в мелких завитушках шеи и уже не видел ни гнезда, ни голых птенчиков. Он обнял Ирину и поцеловал. Она вырвалась и отбежала в сторону. Потом они долго шли молча, точно им не о чем было говорить.

— А ты, Иринушка? Ты и вчера ничего мне не сказала.

— Не знаю… ничего я не знаю… У меня какой-то туман в голове… Боюсь об этом и подумать. Я простая девушка, а ты…

— Что за чепуха! А я кто?

— Боюсь… Полюблю тебя себе на горе…

— Вот уж этого бояться нечего!

— О! — Протянула девушка и ласково посмотрела на Сергея взволнованными глазами. — А вот и станица. Как мы быстро пришли. — Ирина протянула руку. — Приходи, Сережа… Если любишь, приходи сегодня… Придешь?

Сергей молча кивнул и долго стоял, глядя ей вслед.

Подходя к своему двору, он еще издали увидел, что дверь в хату была раскрыта. Тимофей Ильич, собравшись идти на огород, стоял на пороге с тяпкой в руке. Здороваясь с сыном, он погладил усы и добродушно усмехнулся.

— Слава богу, беглец явился! Ну, сказывай, где бывал и что видывал?

— С Хохлаковым по району ездил. А где Семен? Мать, Анфиса?

— Бабы белье полощут, на Кубани, а дружок твой зараз у деда Евсея. Дождь размыл погребок, так приходила бабка Параська и попросила пособить. А он мастер на все руки. Видал крышу на сарайчике? Его работа. А позавчера водокачку починил. Бедовый малый, а вот станица ему наша не нравится, — заключил Тимофей Ильич.

— Семена я знаю. Он себе всегда работу найдет.

— А ты когда же возьмешься за дело? Или все будешь раскатывать?

— Скоро возьмусь… Теперь уже скоро.

Старик обрадовался.

— Решил-таки идти к Льву Ильичу? А он приезжал, о тебе беспокоился.

Сергей усадил отца на стульчик и сам присел рядом с ним на пороге.

— Туда, батя, меня и арканом не затащите… Не это у меня в голове… Послушайте, батя! Я такое задумал, — Сергей посмотрел на отца быстрыми, живыми глазами, — такое задумал, что если осуществить все, то через пять лет вы свою станицу не узнаете… Вот о чем я думаю.

— Чтобы я и не узнал свою станицу? Быть того не может!

— Батя, представьте себе, что на Кубани, к примеру, возле ваших огородов, работает на полный ход электрическая станция. А такую станцию надо построить! И вот она освещает и дома, и клуб, и избу-читальню. Да мало этого! Ее энергия проникнет всюду, — это же тысячи рук! Да еще какие проворные руки! Они и доят коров, и стригут овец, и очищают зерно, и крутят молотилку, и мелют муку…

— Так, так… А водокачку вертеть можно?

— Насосы будут качать воду! Да что водокачка! Есть дела и поважнее… Нет, батя, без электричества нам жить нельзя.

— Так-таки и нельзя? Сколько жили — и ничего… А теперь нельзя?

— Именно теперь, — горячо доказывал Сергей. — Когда еще, как не теперь, мы должны подумать о том, чтобы людям нашим жилось хорошо? Войну кончили, люди вернулись к мирному труду. А кто из нас не мечтал на войне о том времени, когда мы сможем засучить рукава и начать строить! И в первую очередь — нужно строить электростанцию… Почему в Усть-Невинской нет своего радиоузла? Да потому, что нет электричества. Почему нет стационарного кинотеатра? Тоже поэтому. А как облегчить труд колхозников? Думали ли вы об этом? А электричество все может: Возьмите любую, самую трудную работу, которую выполняют люди, и ее с успехом можно выполнять электричеством…

— А в чужих государствах ты эту технику видел?

— Что нам чужие государства? — с обидой сказал Сергей. — Побывали б вы, батя, хоть в Польше… Стоит панский особняк, а возле него обшарпанная деревушка — бедность, какой я и не представлял и в книгах не читал. Посмотришь на крестьян и думаешь: да неужели это люди! В лохмотьях, хуже старцев, в глазах одна тоска… А как нас одна крестьянская девушка, полька, водой поила, я вам об этом не рассказывал? И смех и горе! Заехали в одну деревушку. Выскочили мы с Семеном из танка и побежали во двор воды раздобыть. Заходим в хату. На лавке лежит больная старуха. Смотрим на печь, а оттуда выглядывает из-под рядюжки девушка… Мы ей показываем, что хотим воды, а она по-русски не понимает, но догадывается… Помочь-то нам хочет, а слезть с печи не может. Недолго думая, Семен за рядюжку, а девушка в крик… Смотрим, а ей, несчастной, одеться-то не во что… Так что насмотрелся я этих чужих государств, долго помнить буду.

Тимофей Ильич вынул кисет, неторопливо закурил.

— Конечно, полякам до нас далеко, — сказал он рассудительно.

— Да и не только полякам. Я видел Европу! — Сергей взял у отца кисет, свернул цигарку, прикурил. — Но речь не о Европе, а об Усть-Невинской. Надо залечивать раны, нанесенные войной… Поездил я по району. В степи стоят бригадные станы, — не станы, а какие-то дырявые балаганы. В них и от солнца не спрячешься. За станицей — молочная ферма. Плетни вместо стен. Ветер подует — и все рухнет. А птичник? Дождь пошел — куры в воде. Я там прятался от дождя. — Сергей вспомнил курган в лунном свете, Ирину. — Что я думаю? По пятилетнему плану надо построить и станы, и скотные базы, и конюшни — светлые, теплые, на деревянных полах, да чтобы строительство было капитальное. Есть у нас сады, да мало! Всего у нас мало! И хлеба мало, и скота мало, и особенно культуры… Придет зима, все покроется снегом. Что будут люди делать? Где им учиться? Где провести отдых?.. Так что, батя, не так уж хорошо мы еще живем.