Люди на болоте. Дыхание грозы

энергию. Он медленно, твердо водил взглядом по рядам, по лицам, порой

останавливался, с вниманием всматривался, изучал, с каким-то своим выводом

шел дальше. То и дело Галенчик отрывал от зала взгляд, черные блестящие,

навыкате глаза его прощупывали того, кто стоял у края стола. Когда он

поворачивал голову, на худой, птичьей шее Галенчика обозначался большой

кадык, во всем его облике было нечто птичье, угрожающее. Из всех троих

Галенчик привлекал наибольшее внимание: казалось, что не Белый, а Галенчик

- главный здесь, председатель...

Первым вызвали секретаря райкома товарища Башлыкова. Свет падал немного

со стороны и спереди, поблескивал в гладких, без сединки волосах, выделял

крепкий, чистый лоб, крупный нос, плечи; свет обозначал каждую впадинку,

каждую морщинку, делал Башлыкова немного старше; однако и в таком свете

было видно, какой он молодой, сильный, красивый. Это впечатление силы и

красоты подкрепляла уверенная осанка, строгий, хорошо пригнанный защитного

цвета китель, сдержанный и в то же время энергичный голос. Было заметно,

что он чувствует себя прочно, что его ничто не беспокоит. Ровно, отчетливо

и вместе с тем скромно говорил он о своей жизни. Родился в тысяча

девятьсот четвертом году, в Гомеле, в рабочей семье. Отец - рабочий на

железной дороге, и сам он - рабочий с малых лет; сначала - на железной

дороге, затем - на электростанции. С юношеских лет в комсомоле, потом - в

партии. Во время работы на электростанции был выдвинут на руководящую

комсомольскую работу, оттуда послан учиться в Минск, на шеети- месячные

курсы руководящих комсомольских работников.

После курсов выдвинули на партийную работу, в управление железной

дороги. Скромно, просто сказал Башлыков, что из управления железной дороги

он направлен партией на руководящую работу в Юровичский район секретарем

райкома.

- Никаких колебаний в проведении партийнойхлинии не было, - добавил он

громко и твердо, как бы подводя итог своему открытому жизнеописанию. - Ни

в каких антипартийных группировках и блоках никогда не участвовал. Вел и

буду вести с ними самую беспощадную борьбу, как и со всеми теми, кто будет

пытаться отклонить нас вправо- или влево от генеральной линии партии. - Он

уже кончил, но, вспомнив, досказал: - Взысканий не имею. За границей

родственников нет. Осужденных советским судом тоже нет. Ни из близких

родственников, ни из дальних...

"Ни одного пятнышка. Идеальная биография", - подумал или почувствовал,

видно, не один Апейка. Однако Апейка, который знал и помнил то, чего не

знали или не помнили другие, вместе с тем подумал: все это, будто такое

убедительное, еще не все, далеко не все, чтобы показать, чего стоит

человек как партиец. Апейке слышалась в гладеньком этом жизнеописании

будто бы какая-то фальшь, за всем этим гладеньким, ровненьким...

- Здесь поступили на товарища Башлыкова такие жалобы... - Председатель

комиссии с очень спокойным, деловитым видом, не глядя ни на Башлыкова, ни

в зал, в затаенной, настороженной тишине развернул папку, пробежал глазами

по бумажке, одной, другой, стал читать. Это были бумажки из тех, что

назывались компрометирующими материалами, которые комиссия собирала, когда

готовилась к собранию.

Башлыков вначале немного встревожился, но, послушав одну, другую,

успокоился и стоял перед столом и говорил снова уверенно, с достоинством

человека, который все, что от него зависело, делал и будет делать; который

если чего и не сделал, то лишь потому, что это не только от него зависело.

Ему легко было это говорить, потому что почти все жаловались в основном не

столько на самого Башлыкова, сколько на райком, на разные непорядки в

местечке, в селах, на жизненные недостатки. Были две записки с жалобами,

что не хватает соли и керосина, Он сказал, что все, что выделяют району,

не залеживается ни на складах, ни в магазинах. В одной записке возмущались

тем, что режут свиней и коров, продают мясо из-под полы: дерут с людей

шкуру. Он тоже возмутился, сказал, что партийная организация вела и будет

вести беспощадную борьбу с этими преступниками и спекулянтами. Попросил,

чтоб о каждом таком случае сообщали в милицию или ему лично. Кто-то

пожаловался, что в Березовке, когда отводили землю под колхоз, неправильно

отрезали землю. Он пообещал, что после собрания поедет в Березовку и

выяснит все сам. Жаловались, что притесняют верующих; он начал с гневом

говорить о религии, о вреде ее, самокритично признался, что общество

безбожников, учителя и коммунисты в селах неумело борются с религиозным

дурманом...

В одной записке был упрек, неожиданный для такого собрания: "Почему

секретарь товарищ Башлыков, встретясь на улице, ни с кем, кроме своих

друзей, не здоровается? Не говоря уже о том, чтоб снять шапку или

спросить, как здоровье". Когда Белый прочел этот вопрос, в зале кто-то,

видимо от неожиданности, засмеялся. Засмеялся нарочито весело и Башлыков.

- Здороваюсь!..

- Правильно написано! - крикнул кто-то из зала. - Подмечено!

Белый с интересом слушал, как по залу шел довольно дружный, недобрый

говорок.

- С людьми, которых я знаю или которым верю, я не только здороваюсь, а

и подаю руку! - попробовал перекрыть шум Башлыков. Он снова говорил четко,

ровно.

- Мало ж ты кому веришь! - поддел его кто-то из зала, громко, зло.

Снова послышался ропот - неспокойный, неприязненный.

Лицо Башлыкова побагровело. Острый взгляд побежал по рядам,

всматриваясь, ища.

- Я со всеми здороваться не могу, хоть бы и хотел, - сказал он не

смущаясь. - В районе тысячи людей! А я - один.

- Правильно, - поддержали его несколько голосов.

- Уважать людей надо! - снова прорвался тот, сильный, злой. - Нос

задираешь рано!

- Зазнался! Молод еще! - пошло снова по рядам.

- Я не зазнаюсь, - сказал он, готовый упорно защищаться. - Никогда не

зазнавался, - продолжил еще настойчивее. Вдруг, осилив шум, рассудительно,

негромко добавил: - Ну конечно, у меня тоже могут быть недостатки...

- Вот это правильно, - согласился теперь Белый. Он постучал карандашом

по графину, обратился к залу: - Какие к товарищу Башлыкову вопросы, прошу

задавать.

Стало тихо. У стены слева поднялся бородатый мужик, покашлял. Сказал,

будто со скрытым смыслом:

- Пускай скажет - работал ли в сельском хозяйстве?

Башлыков, еще с краской в лице, посмотрел внимательно в сторону

спрашивающего:

- Раньше не приходилось.

- Ясно, - проговорил мужик, снова как бы со смыслом, и сел.

Веселый женский голос спросил, почему товарищ секретарь неженатый

ходит: местечковых девчат это очень интересует. Однако Башлыков, хоть в

зале повеселело, не поддался на веселость. Еще настороженный, ответил, что

с женитьбой думает пока подождать.

- Жаль! - вздохнул кто-то игриво.

Башлыкову пришлось пережить еще несколько трудных минут, когда Белый

спросил у зала, кто желает выступить, и к столу комиссии легкой, упругой

походкой подошел Гайлис. Гайлис, не успев еще дойти, детским своим

голоском бросил в зал:

- Здесь -неразумно смеялись с записка: Башлыков не снимает шапка, не

здоровается! Ничего нет смешного. Правильно. Товарищ Башлыков не снимает

шапка, и руку не подает. Сверху глядит товарищ Башлыков на людей. Строгий

очень, особенно с теми, кто товарищу Башлыкову подчинен.

Он говорит с некоторыми подчиненными, как, простите за нехорошее слово,

как офицер. Потому что красный командир даже в армии не говорил с бойцами,

как говорит товарищ Башлыков. Он кричит в трубку: "Ви там черт знает что