Грозное лето

В общем, ваше высочество, картина ясна: в одну телегу впрячь не можно коня и… безрассудно яростного тигра, извините, коему честь Жоффра куда ближе, чем судьба русских солдат и офицеров. Нет, ваше высочество, уж лучше я уйду с должности главнокомандующего, чем принужден буду выслушивать такие ваши словоизлияния. Уничижительные. Оскорбительные. Недопустимые слова, кои сам государь нам, генералам, еще не говорил…»

Так думал Жилинский и вспоминал разговор с Самсоновым. Прав Александр Васильевич: так воевать невозможно. Преступно. Так Россия может только проиграть кампанию, но никак не выиграть ее…

Великий князь, поняв, что хватил лишку, так как генералы стояли перед ним, как неживые, как нашкодившие гимназисты, — угрюмые, с покрасневшими лицами и опущенными руками, словно решил дать им передохнуть и прийти в себя и, высоко подняв голову, неожиданно обратился к Орлову:

— Штабс-капитан, вы — офицер связи и должны знать: можно ли полагаться на Артамонова и Кондратовича, командиров первого и двадцать третьего корпусов.

— У генерала Кондратовича, ваше высочество, имеется всего лишь вторая дивизия генерала Мингина, а третья гвардейская генерала Сиреллиуса состоит в резерве ставки фронта и находится в Ново-Георгиевске, — ответил Орлов. — Что же касается генерала Артамонова, то мы с полковником Крымовым наблюдали за ним, и полковник Крымов пришел к выводу, что генерал Артамонов не очень надежный командир, о чем и доложил Самсонову, — все более смелел Орлов и, увлекшись, продолжал на удивление всем: — Если вы позволите, ваше высочество, я хочу доложить о правом фланге…

— Говорите.

— Ничего с Благовещенским не случилось бы, если бы второй корпус генерала Шейдемана не был изъят из второй армии. Это была ошибка, ибо, если бы второй корпус был во второй армии, он не торчал бы сейчас в районе крепости Летцен, а давно обошел бы ее и наступал бы плечом к плечу с Благовещенским и как раз сейчас атаковал бы его с тыла, тем самым не позволил бы противнику атаковать генерала Комарова.

— Вы уверены в этом? — допытывался великий князь.

— Да, ваше высочество. Противник боится совместного действия двух наших армий и, полагаю, намерен отделаться от нас по очереди, чтобы отогнать к границе, а когда с запада подойдут свежие корпуса, и вовсе очистить от русских Восточную Пруссию, — говорил Орлов, как вызубренный урок в академии сдавал.

Маркиз де Лягиш подошел к карте и стал рассматривать ее пристально и сосредоточенно.

И — диво: верховный не рассвирепел, не накричал на Орлова, а продолжал спрашивать:

— Предположим, штабс-капитан, что логика на вашей стороне, и я поставил бы вам высший балл, если бы здесь была академия генерального штаба. Но здесь — война, и логика может быть отброшена, лишь бы противная сторона была побеждена, — явно намекнул он на Киевские военные игры в мае месяце.

Орлов подхватил именно эту мысль и продолжал:

— Так точно, ваше высочество. Гинденбург и Людендорф именно и отбросили логику и решили действовать явно авантюристически, если хотите: атаковать вторую армию, имея в близком тылу первую. Пока им Это Удалось сделать на правом фланге. Если удастся сделать и на левом — будет несчастье, ваше высочество, — заключил он и приготовился к самому худшему.

Но худшего не последовало. Нет, не потому, что великий князь не хотел оборвать и его, младшего офицера, а потому, что маркиз де Лягиш вдруг воскликнул:

— Браво, капитан! — И, бросив взгляд на Орановского, продолжал: — Смею уверить вас, господа, что Наполеон произвел бы такого своего офицера в маршалы. Мне жаль, что вы этого не понимаете.

Это было сказано так неожиданно, что Орановский умоляюще посмотрел на Данилова и как бы говорил: «Ваше превосходительство, да ответьте же вы наконец что-нибудь этому маркизу! Ведь если так пойдет и далее, придется каждого штабс-капитана производить в генералы», но Данилов, поймав его взгляд, вдруг сказал:

— У вас есть вакансия в оперативном отделе. Возьмите на нее штабс-капитана.

Орановский едва не воскликнул: «Вы сошли с ума!», но, видя, что великий князь ходит по кабинету и молчит, только и произнес:

— Слушаюсь.

Орлов был ошеломлен: ну, маркиз мог просто великосветски пошутить, чтобы подколоть Орановского, чем-то ему не нравившегося, но Данилов, этот повелитель ставки верховного, неужели всерьез решил оказать ему, Орлову, такую честь — назначить в оперативный отдел ставки фронта — или решил поугодничать перед верховным?

И ответил:

— Я благодарю ваши превосходительства за столь лестное обо мне мнение, но…

— Капитан, быть по сему, — повелительно сказал великий князь.

— Слушаюсь, но, ваше высочество, так вдруг… — совсем смутился Орлов.

Маркиз де Лягиш воскликнул:

— Еще раз браво, капитан. Россия может гордиться такими офицерами, и я убежден, что его высочество еще будет иметь возможность отметить вас за ратные успехи, — и сказал великому князю: — Я согласен с капитаном, мой дорогой великий князь, что боши действительно замыслили напасть на вторую армию как наиболее опасную и поэтому решили увести свои потрепанные при Гумбинене корпуса от Ренненкампфа, который, судя по всему, не особенно беспокоится о преследовании их. И вот атаковали дивизию генерала Комарова, пользуясь еще и тем, что второй корпус Шейдемана бездействует и оторван от него на два перехода. Но у Самсонова на правом фланге есть еще свежая шестнадцатая дивизия генерала Рихтера и кавалерийская дивизия генерала Толпыго. Если их двинуть — во фланг бошам, на Едвабно, Рихтера — во фланг, на Пассенгейм, Шейдемана — на Растенбург, тоже в тыл бошам, — последним ничего не остается, как уходить на север, а здесь их встретит Клюев. Генералу же Ренненкампфу следует приказать немедленно обрушиться на тылы бошей по сорок километров в сутки, как идут боши, судя по сообщению капитана. В частности, Шейдеману обойти Летцен и устремиться на Бишофсбург — Алленштейн. Хану же Нахичеванскому приказать идти по семьдесят километров — на юг, на Бартенштейн — Гутштадт, с выходом к Алленштейну. И тогда путь на Берлин вашим варшавским армиям будет открыт, — заключил он и, подняв голову, посмотрел на всех, как бы спрашивая: «Ну как мой план? Отличный же!»

Но все молчали и ждали, что ответит верховный, меривший кабинет своими саженьими шагами. И тут Орановский решил: маркиз слишком опоздал давать такие советы, и сказал, как приговор прочитал, — ровным, безапелляционным тоном:

— Осмелюсь доложить, ваше высочество, что маркиз де Лягиш, — не захотел он назвать маркиза генералом, — немного опоздал, ибо наша ставка разработала и уже послала подобную директиву Ренненкампфу, Рихтеру и Толпыго, кои, надо полагать, уже действуют в надлежащем направлении.

Великий князь наконец остановился в дальнем углу и неприязненно спросил:

— Когда послана директива?

— Полагаю, что вчера, ибо я приказал своему секретарю Крылову незамедлительно передать ее в аппаратную, — ответил Орановский бодро и ничего не подозревая.

И тут Жилинский возмущенно воскликнул:

— Как вы посмели передать такую директиву Крылову, когда я приказал вам тотчас же из моего кабинета отнести ее в аппаратную? Крылов копался в моих бумагах, и я говорил вам, что это — не случайно… — И возбужденно прошелся взад-вперед возле стола, соображая, что теперь делать.

Орановский налился кровью и энергично запротестовал:

— Я ничего не понимаю, ваше высочество, и категорически протестую против подобных инсинуаций. Я полагаю за должное…

Великий князь нетерпеливо прервал его:

— Я не желаю вас слушать. — И, подняв голову, попросил Орлова: — Капитан, позовите сюда штаб-ротмистра.

— Он здесь, ваше высочество, — ответил Орлов, поняв, о ком идет речь.

Штаб-ротмистр Кулябко выступил из-за Орлова и бодро ответил:

— Я здесь, ваше высочество.

— Вы исполнили мое повеление?

— Так точно. Крылов арестован. В его сейфе обнаружены запасная обойма от браунинга и такие документы, что его и повесить — мало. И переписанная его рукой копия директивы, о которой вы соблаговолили спрашивать. Телеграфисты получили ее подлинник час тому назад. Я полагаю, что пленного лейтенанта застрелил Крылов. Очевидно, за то, что тот сообщил нам важные сведения.